Начес из 80-х, впалая грудь и три рабочих отверстия влекут к Фраер самцов. Мне она не дала и невыбрызганная сперма стухла в яд, который я периодически плескаю на нее, слившись с толпой, вызывая недоумение и пятна. Она вертит черепом, но видит то псевдоветерана, то усатую женщину, то пубертатного юнца, то лампу в конце перехода. Из муравейника в ее голове струится неустанная река насекомых, возвращаясь обратно с добычей. Ее черепушка напоминает жилище Гобсека в последней стадии. Сейчас она стоит впереди толпы и из ее рта сыпется всякая ерунда, что натащили насекомые.
    Сама Вика хлюпает невыразительным носом и капризничает с мужчинами. Вокруг колыхаются графоманы, бездарности и безвольные таланты. Муж Вики, скрестивший руки на груди, заметен на краю крыши. Никто толком не знает, как его зовут, а сам он легко откликается на разные имена и клички. Лица его тоже не помнят, но у многих оно ассоциируется с каким-то желтым цветком. Он приветливо машет толпе триппером и декларирует свое желание суицида. Толпа давно в нем разочарована, но каждый раз вспыхивает новой надеждой на зрелище. Вике это тоже удобно, поскольку есть тема для трепа и плача. Слезы она промокает о пухлые телеса жалеющих ее тунеядок. Мужчины обнимают ее, утешая, помня, что лучший лекарь - Мистер Пенис. Некоторым коитус удается: Вика брызгает слезами при каждой фрикции, но эти нелепые движения ее успокаивают. В перерывах между депрессиями она обращается самкой шимпанзе, предается разврату и голосит на все джунгли, затапливая приливом сексуальной энергии даже полудохлого пердуна из дома напротив. В эти редкие дни он оставляет в покое бинокль и фантазию и ходит, тыкая своим малосольным корнишоном во все найденные отверстия.
    Появляется муж Фраер и накачивает ее через анус, отчего у той поднимаются скулы. Мутные личности выделяются из толпы и пользуются другими ее отверстиями. С Фраер сыпется штукатурка и стоны, обнажая язвы и порок. Постепенно на ее теле начинают вырисовываться контуры портового города. Там – ночное море, шелест прибоя, романтика, изнасилования, грабежи, дешевое вино, отстойные шлюхи.
    Викин муж неожиданно для всех пускает газы и на этой реактивной тяге уходит с крыши в пике. По пути к земле он срывает провода, бельевые веревки и визги, разбивает горшки с херанью и парочку девичьих сердец. На шум на балконы выскакивают тунеядки, некоторые из которых, видя внизу сборище, волнуются и устремляются к асфальту. На месте их падения становится живописно и в этом мясном ряду останки смешиваются. Вика привычно роется в красном и набирает себе в сумочку и карманы. Будущее настолько тревожит ее, что она немедленно совокупляется с проходимцами, романтично задымленная паром от свежей крови. Смерть на миру, а изба пирогами.
    Шлюха! – кричит кто-то. Вика хмурит лобик и лобок и оглядывается. На краю толпы стоит Фраер с включенным моветоном. Рядом маячит ее муж и мнет ей пелотку. Оттуда падают комки творога, тут же поедаемые муравьями. Донна Роза Бельведерес трясет брылями, забрызгивая слюной окружающих и поля шляпы. Так она выражает свою гражданскую позицию и привлекает внимание. Ей тоже хочется в сумочку и карманы, но отсутствие прививки от триппера останавливает. Невыспавшийся дятел долбит ей голову, путается в обрывках шляпы и муравьи утаскивают его вместе с асфикцией к себе. Эхо криков Фраер гуляет по окрестностям и на Вику накатывает желание новой порции утешений. Она начинает плакать и заворачиваться в гардины. Вскоре Вика напоминает тайфун с карнизом. Услужливый краб ловко освобождает ее тело от  ткани и бравый майор в усах и похоти пристраивается сзади, бряцая ножнами, шпорами, спорами, шпротами и скудоумием. Дети смеются, показывают пальцем и имитируют звуки. Рты у них в красном, Венеры они не боятся.
    Толпа потихоньку рассасывается, таджики скребут асфальт, шумно закрывается окно. Мигрень прыгает по головам, пуговицы осыпаются градом, молнии трещат.
    Собачий лай, вороний грай, зеленый чай….

    Все – сон.