…Слушай, Гриша, даже не знаю, как рассказать тебе эту  историю. Да и вообще, надо ли? Но раз  мы с тобой так хорошо сидим, так уж и быть, расскажу. Хотя бы даже из тех соображений, чтобы ты не повторил случаем мой, с позволения сказать, опыт.
Ну, ты же знаешь, что я закончил институт физической культуры  в Алма-Ате заочно? И за все эти пять лет учебы была одна существенная проблема: надо было где-то жить двадцать  дней экзаменационной сессии.
В гостинице – дорого, да и в те времена еще надо было постараться попасть в нее, мест-то ведь никогда не было. Пару сессий  мне повезло – очень задешево прокантовался  в общаге энергетиков, под видом повышения квалификации, по фальшивой командировке, которую мне сделал знакомый директор одного нашего предприятия.
Конечно же, ни на какие курсы я не ходил, и никто не проверял, что за тип поселился в этой ведомственной общаге  - главное, чтобы проживание было оплачено.
На третью сессию раздобыл  путевку в дом отдыха «Каргалинка».  Самый оптимальный, скажу я тебе, оказался вариант.  Правда, со мной в номере жили еще двое студентов-заочников из архитектурного.
Но другие плюсы перевешивали это существенное неудобство. До института добраться можно на троллейбусе всего за полчаса – раз.  Кормили нормально - два.  И скучающих бабцов – сколько хошь (на то он и дом отдыха),  лишь бы время на них было да хоть мало-мальские деньги – три. 
Ну, устроился, огляделся – жить можно. Правда, уже в первый день стала, извини за выражение,  настоёбывать песня Николаева «Мельница»  – из уличных динамиков на весь парк разносился почему-то  в основном этот его  тогдашний хит. В институт смотался, отметился. Перездоровался со всеми сокурсниками. Просидел две пары,  и смылись мы с моим земляком Саней пиво пить.
Тому больше повезло – он жил у родственников. А с другой стороны, пожаловался Сашок, бабу привести нельзя, тетка ему так сразу и  сказала – притащишь хоть одну, извини за выражение,  блядь, пока мы на работе – выгоню с квартиры, не посмотрю, что  племяш.
А мне баб  никаких пока не хотелось: дома оторвался с женой по полной программе перед отъездом, да еще в поезде  умудрился трахнуть разбитную проводницу, к которой пошел прикупить водяры. 
Тогда при Горбаче, если помнишь, очень херово стало с алкоголем.  Да так у нее и заторчал на полночи – она и выпить оказалась не дурак, а по пьяной лавочке еще и пизде своей, извини за выражение, не хозяйка… 
Ну, и че ты лыбишься? Так и было! Наливай давай!.. Уф, нормально. Поехали дальше. На чем я там остановился? На проводнице?  А, на том, что, после своей жены и этой проводницы баб мне пока не хотелось? Точно, не хотелось. Но оно ведь как бывает? Не хочешь, а она тут как тут. Так что тут хоть и не хочешь, а надо!
В тот же вечер, когда я после пивбара вернулся в дом отдыха,  после ужина в клубе были танцы. Ну, я и остался, чисто из любопытства.  И познакомился с одной блондинкой, Валя ее звали, лет так тридцати пяти.
Не сказать, чтобы красавица, но зато ногастая, грудастая, жопастая – в общем, все при ней. И глаза такие… Ну, видно по бабе, когда ей хочется.
Станцевали с ней пару танго.  Валя сказала, что через неделю ей уже уезжать. И еще я понял, что за прошедшие две недели она себе здесь так никого и не подобрала. Имею в виду партнера для отдыха.
Не глянулся ей никто. До сегодняшнего дня. Так и сказала. Ну, я намек понял. Погуляли мы после танцев по ночным  аллеям дома отдыха, потрещали. Приглядел я отдаленную лавочку под сиреневым кустом. А он только распустился, пахнет от него  - сил нет! Соловьи поют-заливаются.    Романтика, одним словом. 
Под этим кустом на лавочке и  попытался  разложить Валюху. Но она – ни в какую! Не хочу, говорит, на улице, я не такая! Да и народ тут бродит. Тогда, говорю, пошли к тебе. Нет, говорит, ко мне нельзя, со мной в номере еще две женщины живут. Вот же ж, думаю, ёптыть,  извини за выражение, и  у меня та же самая история! Хотя…
Хотя, говорю Валюхе, давай  завтра часиков после десяти утра ко мне, я буду один (ради такого дела я решил пропустить денек – в начале сессии, пока еще даже не все студенты-заочники подъехали, это можно, никто и внимания не обратит, что тебя нет. Если что, Сашок расскажет потом, что интересного в этот день было).
Расчет у меня был на то, что архитекторы уедут на занятия, и номер останется в моем распоряжении, по крайней мере, часов до двух дня.
Валюха переспрашивает: точно один будешь? Точно, точно, говорю, подгребай обязательно, не пожалеешь! А я с собой из дома привез бутылочку коньяку и коробку шоколадных конфет – ну, мало ли… Вот как раз и сгодится, думаю, случай-то самый  подходящий.
Ну, пообжимались мы еще немного, проводил я Валюху до ее корпуса (она по соседству с моим жила), еще раз уточнил, запомнила ли она, в каком номере я живу, и отправился к себе спать.
Мои соседи студенты-архитекторы не спали и дорисовывали какие-то сложные чертежи. Главное из их разговоров между собой я уяснил – парни сразу после завтрака сваливают в свой вуз. Так что комната оставалась в моем распоряжении. На что я и рассчитывал…Так, ну и чего ты, корешок, сидишь с открытым ртом? А, интересно-о! Ну-ка, давай накати еще по стопарику, и сейчас дойдем до самого горячего…
Так вот, спать я улегся очень довольный, в предвкушении, так сказать, завтрашнего, рандеву. Но долго заснуть не мог. Все представлял себе в красках, как в моих руках завтра будет вертеться это Валюхино жопасто-грудасто-ногастое тело.
Вертелся, вертелся в постели. И вдруг понял, что заснуть не могу не столько потому, что воображение у меня разыгралось. А потому, что открылся у меня, непонятно отчего, чёс. Не чё, а чёс!  Ну, зудиться начало у меня в районе моего достоинства. И чем дальше, тем сильнее. Залезу, извини за выражение, под яйца, рукой, поскребу – вроде утихает. Только пытаюсь заснуть – опять накатывает.
Думаю – да что за херня? Вроде как устроился в номере, сразу помылся в душе, да и сегодня утром мылся, так что это не от пота и грязи. Неужто чесотку в поезде снова подхватил? «Снова» потому, что на заре юности вот так же после поездки в поезде, только в общем, а не в плацкартном вагоне, заразился чесоткой. И долго не мог понять, отчего это я чешусь, пока на медкомиссии, когда на работу устраивался, мне не сказали, отчего это я в кровь раздираю на себе кожу.
Погнали меня в больницу, а там в меня, в совершенно голого, две недели каждый день втирали какую-то вонючую мазь. И никогда не забуду глаза той медсестрички, которая меня натирала этой мазью, когда я представал перед ней,  в чем мать родила.  Они у нее сразу становились какими-то маслянистыми, с поволокой, и ухмылочка была такая… поганая.  Отчего я сразу терялся и стушевывался и боялся встречаться с ней глазами.
И лишь спустя годы, вспоминая выражение лица той молодой еще медсестры (было ей где-то в районе тридцатника, но  мне она казалась очень взрослой теткой), я понял, что она меня, пацана совсем еще, -  правда,  с  далеко не детским уже «инструментом,  просто хотела. Сейчас-то я такие взгляды воспринимаю как надо. Как и в случае с этой вот Валюхой.
Но, кажется, у меня намеченное мероприятие обламывается. И пока не разберусь, в чем там  дело, стыковки с Валюхой быть не может. А вдруг и ее заражу чесоткой? Хотя на чесотку не похоже. При этой дряни, вспомнил я, сначала начинает чесаться между пальцев рук. А тут – сразу, извини за выражение,  под яйцами. Да кого там – уже и на яйцах!
И вот значит, лежу я, и потихоньку, чтобы соседи не услышали,  но настойчиво скребу свое хозяйство, и горестно размышляю, за что же мне такая напасть… Ну, хорош ржать-то! Мне лично тогда не до смеха было.
Еле-еле дожил до утра, дождался, когда архитекторы свалят на завтрак,  сразу закрылся в номере и стал через зеркальце,  приставив его снизу, рассматривать, что же у меня там такое? И показалось мне, что какие-то серые струпья  на мошонке образовались, и под ними-то и  зудится.
Соскреб я ногтем один из таких струпьев, бросил его на пол. И показалось мне, что он медленно-медленно пополз. Тогда я соскреб второй, положил на газетку на столе. Бля-я! У этого плоского струпа по бокам – тонкие крючковатые ножки, и он ими болтает в воздухе.
Я, поверишь – нет,  помертвел от ужаса и отвращения. И хотя мандавошек, извини за выражение,  сроду не видел, тут же понял – она,  сука! Лежит на спине и болтает лапками. Просит, чтобы ее перевернули.  Ага, щас! Ты их когда-нибудь подхватывал? И не дай бог! Очучения – непередаваемые.
Поджарил  я эту тварь спичкой, а ту, что на полу ползала в поисках, куда бы ей, бездомной,  прибиться,  растоптал каблуком. А сам думаю со злостью: ну попадись мне сейчас та поездная блядь – извиняться не буду, блядь она и есть блядь, -  проводница то есть, так же растоптал бы, на хрен. Это ведь она меня такой забавной микрофауной наградила, больше некому.
И тут слышу, в дверь кто-то скребется. Я думал, соседи мои зачем-то вернулись. И чуть было не открыл. А потом вспомнил, что Валюха же должна ко мне подгрести на свидание! Глянул на часы – точно, уже десять. Минуту в минуту пришла. Так, видно, бабе хочется. Стала она все настойчивей и настойчивей долбиться в дверь и звать меня по имени. А я – ни гу-гу! Даже дыхание затаил.
Какое, в жопу, свидание! Какой, на хрен,  секс, когда у меня в трусах  целый зоопарк. Не могу же я поделиться этими озверевшими сикарашками, которые вновь начали свою подрывную деятельность на моих гениталиях, с невинной женщиной?  Хотя, если была бы невинной, разве пришла бы ко мне, совсем незнакомому мужику? Нет, надо было с ней все же  поделиться неожиданно свалившейся на меня радостью!
Только  остатки совести не позволили мне сделать этого, веришь – нет?  И я сидел тихо, как партизан в засаде, и ждал, когда же этой нахальной Валентине надоест долбиться ко мне в дверь.
В конце концов, ей это действительно надоело. И она, громко сказав: «Вот сволочь! Обманул!», плюнула под дверь  и ушла, цокая каблуками.
А я… Я не знал, что же мне делать с этой живностью, по-хозяйски снующей по моим самым сокровенным участкам тела. Ну вот, опять  хохочешь! Ты не забывай подливать-то… Ага, поехали дальше.
До этого я слышал от ушлых мужиков, что надо всю шерсть в ареале обитания этих тварей сбрить и смазать керосином. И все, они сдохнут. Но где мне взять керосин  в чужом городе? И как ходить с керосиновой вонью на лекции? Короче, я решил ограничиться простым бритьем. Благо, что я из дома взял с собой и электробритву, и станок.
Расстелил газетку на полу, снял  трусы, и полчаса,  не меньше соскребал с себя всю растительность, от пупка до пяток, которой меня родители наделили с рождения очень щедро. Там, где не видел, пускал в ход зеркало. Но без кровопролития не обошлось – тогда о бритвах «Жилет» мы и не слышали, все больше «Невой» обходились. Так что и мошонку я себе всю порезал, и немалую часть полового члена.
Сижу, весь в кровище, на полу, сжигаю спичками сбритый с себя меховой покров и попутно содранных со впившихся в кожу мандавошек, и не знаю, плакать мне или смеяться? А что я скажу жене, когда вернусь со сессии, и она увидит (но больше, конечно. почувствует), что я вместо мягкой курчавой шерсти весь покрыт грубой щетиной? Ведь за оставшиеся восемнадцать дней я не успею обрасти до первонаначального состояния! Вот он, Гриша, конкретный вред от беспорядочных половых отношений! А мог ведь гонорею, или хуже того. СПИД подхватить! Так что слушай меня, Гриня. и мотай на ус! И подливать не забывай. Что, кончилась? Ну, вторую открывай, в чем проблема? Надо будет, еще возьмем. Я щас сам себе хозяин! Жена где? А к матери своей ушла жить, теще моей то есть.  Почему, почему...       
А потому! Давай, выпьем еще. И слушай, так уж и  быть, конец этой гнусной истории. Ну, сессия закончилась, перевели меня благополучно на третий курс. Приезжаю я домой. Жена радостная такая, стол накрыла, накормила-напоила меня. И спать уложила. Одного.
Э, кричу, жена, нет! Иди-ка ко мне, как-никак, целых двадцать дней у меня женщины не было. И  не такой я пьяный, чтобы своей жене пистончик-другой не поставить!
Ну, она ко мне под бочок. Я с нее труселя стаскиваю, с ходу ей, извини,  засаживаю, и только разогнался, как чувствую – матерь божья, там же у нее щетка-щеткой. Щетина такая грубая и острая.
И я сразу протрезвел. Что за дела, мать? – кричу ей. Так это ты, сука, меня мандавошками наградила, - ору ей. Говори, падла, - хриплю из последних сил, - с каким таким бомжарой переспала?
Она в слезы и во всем призналась. Оказывается, снюхалась она с соседом нашим, таксистом Валерой. Они уже полгода, как  сдружились организмами. Он ее с работы иногда подвозил, между делом вывозил за город,  и они прямо в машине у него и  трахались. Вот такая любовь у них была.
Да только Валера  этот трахал  не одну мою жену – я-то его знаю, он всех наших городских блядей переебал. Вот и подцепил у кого-то из них этих дамских насекомых, передал их перед самым моим отъездом жене, а та, соответственно мне. 
Валере я, конечно,  по башке настучал – я же, как никак, боксер. Лежит сейчас в больнице, но заявлять на меня не стал. Хоть в этом мужиком остался. А жену своим и пальцем не тронул. Я же теперь  человек образованный.  Вообще ничем с тех пор не стал трогать ее. Вот она и ушла к матери. И хрен с ней, с мандавошкой, извини за выражение.  Наливай!..