Холодное ноябрьское солнце равнодушно освещало посветлевший еловый лес.  На редкой лесной траве появилась бахрома утренней изморози. Разбитая лесная дорога застеклила свои ямины прозрачным ледком. Черные вязкие колеи окаменели и слегка посветлели; кое-где их уже припорошило ранним осенним снегом.

Колька проснулся в вонючей духоте тесной избушки от громкого смеха мужиков. Очнувшись от крепкого пьяного сна, он почувствовал себя неожиданно лёгким и весёлым.
Накануне он очень устал: его, как молодого, посадили в «Камазе» на жёсткое сиденье рядом с рычагом переключения передач. Машину трясло и кидало на глубоких рытвинах, скотина возмущённо мычала в кузове, Кольку то и дело гоняли вперёд, посмотреть, не лежит ли за поворотом поваленное дерево. Он замёрз, его растрясло на неудобном сиденье.
Вечером пили водку. Колька не взял с собой бутылку – мать положила только термос с горячим чаем. Наставники угощали Кольку. Он, выпив два полных стакана, хотел идти спать в машину, но его оставили спать в тёплой, хорошо протопленной избушке.

Сейчас, почувствовав под собой предательски влажное тепло, Колька понял, что ночью обмочился.
Его не стали долго мучать насмешками, просто дали выпить полстакана самогонки «на опохмел» и выгнали во двор, повесить матрас на забор.
Забором был обнесён открытый загон, куда они вчера вечером в темноте сгоняли скот. Коровы стояли там плотно друг к другу, от их дыхания поднимался пар. Колька подумал, что коровы греются друг об друга, и поэтому стоят неподвижно. Он подошёл к забору и перекинул матрас через перекладину.

Матрас ударил одним своим углом ближайшую корову по морде. Она открыла глаза, посмотрела на Кольку и жалобно замычала. Из глаз потекли крупные слёзы. Колька узнал её. Это была соседская Манька. Её сдали «на мясо», потому что она перестала давать молоко. Животное не могло сдвинуться с места. С вечера коровы размесили грязь и навоз в тесном загоне в жидкую кашу. Под утро эта смесь схватилась на морозе и держала их ноги, как застывший бетон.
Забойщики – его наставники, уже вышли из избушки. Один из них,  с большим плотницким топором, легко прошёл по замёрзшей грязи к Маньке и двумя размашистыми ударами обрубил ей передние ноги.

Корова упала на колени и громко закричала. Другие коровы тоже замычали и забеспокоились, но они не могли сдвинуться с места, потому что были обездвижены этой мёрзлой грязью. Забойщик перерубил одну за другой задние ноги.  Манька попыталась встать на обрубки, но упала. Подошли два наставника  с длинными крюками.
Этими крюками они подцепили Маньку и потащили к выходу из загона волоком. Манька сопротивлялась и  пыталась сорваться с крючьев, встать на свои обрубки. Тогда её ударили её по голове сбоку обухом топора.  Голова у Маньки перестала подниматься, ноги ослабли. Мужики затащили её в сарай, подвесили на крючьях вниз головой на цепь и включили транспортёр.
Кольку стошнило. Мужики смеялись над ним, что он совсем не может пить.

Потом, раскуражившись в кровавом угаре, Колька сам рубил ноги и таскал коров крючьями в сарай. Вспомнив, что мама просила привезти вырезку, он стал вырезать её ножом с позвоночника коровы, которую только что ободрали, но ещё не зарезали. Корова изогнулась и ударила своим обрубком Кольку в живот.
Колька упал, а потом с криком «Скотина!» бросился на подвешенную тушу с топором и двумя ударами отсёк ей голову. За это ему, конечно, попало. Но не сильно. Мужики зауважали 20-летнего пацана за сноровку, с которой он разделывал живых ещё коров швейцарской бензопилой.

В следующий раз Кольку стошнило, когда в обед он выпил пол-литра тёплой крови. Мужики говорили, что эта кровь очень полезная, и опять смеялись над ним.
Ночью они поехали в город. Все коровы были забиты, а водка кончилась. Ехали в открытом кузове, там, где возили коров, пели песни и допивали самогонку.


При выезде на шоссе их  пьяный водитель зарулил под колёса сорокатонного американского грузовика,  гнавшего со своей обычной скоростью 110 км/ч.
Кольку и наставников выкинуло на асфальт со  сломанными ногами.
Ехавший следом такой же грузовик не успел затормозить.