Жизнь человеческая вообще так сложна, что жизнь отдельного человека ни черта не стоит.
Ярослав Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка».

ТРИ ЧАСА НАЗАД

На столе рядом с принтером стояла полупустая бутылка водки, стакан. Рядом с компьютерной мышью лежал Орден Мужества.
- Я устала жить с тобой, мне было неуютно, - написала Яна. – Я не там, где ты думаешь. В Москве. У меня всё хорошо.
Её сообщение через mail.ru агент подобно контрольному выстрелу в голову лишило Василия последних оставшихся чувств к этой когда-то любимой женщине. Она осталась в прошлом, которое теперь хотелось забыть. Навсегда. Как и многое другое. Но платье её одно тут, забыла. А туловище потерялось. Как и голова.
Он выключил компьютер, закурил.
На том всё и закончилось. Могло бы сложиться иначе, но теперь уже поздно.
Бог да город, чёрт да деревня. Посредине пустая дорога.
Всё начинается с пустоты. Пустота всегда должна быть чем-то заполнена.
В душной разноцветной комнате повисла тишина. И пустота заполнилась тишиной. Несколько минут Василий сидел в кресле, не шевелился. Пока тлевшая сигарета не обожгла ему пальцы. Секундная боль – и вот ветер бьётся в стекло, автомобильные сигналы слышатся внизу.
Василий хлопнул по столу ладонью, пустой гранёный стакан свалился на пол, разбился. Смирение не должно родиться. Мощная рука подобрала Орден Мужества.
Василий вышел на балкон и, недолго думая, швырнул награду вниз.
Вдали митинговали.
Он посмотрел вниз. Девятый этаж. Вдруг страшно ему стало. Никогда страшно так не было. И он сделал шаг назад.


ВЧЕРА

Сергей часто заходил к Василию, чтобы вместе выпить пару-тройку бутылок пива. Или пузырь водки. Как масть пойдёт. Яна всегда говорила о Сергее, пьяница, пьяница – этим Василию все уши прожужжала. На что слышала в ответ, я – давно пьяница, а он ко мне тянется, друг за друга мы не в ответе. Не на войне. 
В этот раз он был не один. Вику он знал, разведенная женщина, мать двоих детей, без ума от Сергея. Они встречались, но Сергей не давал Вике повода на что-то большее, просто секс. Вторую девушку звали Оля. Василий видел её впервые. Она выглядела очень хорошо, натуральная блондинка, фигурка, но лёгкие морщины вокруг глаз выдавали возраст ближе к сорока.
В шашлычной зазвучала песня «Чёрные глаза». Несколько столиков заняты.
- Я люблю ананасовый сок, а моя подруга - персиковый. Но когда мы встречаемся - мы пьём водку, - сказала Оля.
Намёк был понят. Заказали водки.
Василий пожирал Олю глазами. Она сидела напротив.
- Знакомься ближе, - сказал Сергей, обращаясь к Оле. И добавил, глядя на Василия: - Никак свою бывшую Яну забыть не может.
Сергей никогда не понимал, что в доме повешенного не говорят о верёвке. Хотя с другой стороны Василий давно привык к прямоте Сергея, и его словам мало придавал значения. 
- Сейчас забудет, плесни-ка, - сказала она Василию. – Есть повод. - Щёлкнула пальцами правой руки: - Официант!
Подошла девушка.
- Принесите, пожалуйста, банан.
Пока выполнялся заказ, Оля сказала:
- Я родом с острова Шикотан. Там бананы не растут, конечно, но девушки с этого острова умеют то, чего не может, к примеру, Вика.
- Чёрт побери, ты абсолютно права, подруга! – воскликнула Вика и засмеялась во весь голос.
- Яна, наверно, тоже отдыхала, но не на острове, где я родилась, - Оля вела себя, как залихватский  мужик. Васе это нравилось.
Официант принесла банан, Оля взяла его в правую руку, провела языком по самому кончику, затем зубами осторожно очистила кожуру. Всё это время она смотрела Василию в глаза. Затем медленно стала сосать белую плоть, заглатывая всё глубже, глубже… и глубже. До самой жёлтой кожуры, свисавшей с руки. Василий почувствовал эрекцию. Он вспомнил стишок:

В каждой хорошенькой девушке,
В каждой застенчивой лапушке,
Могут быть где-то упрятаны
Блядские гены прабабушки. 

Вынув банан изо рта, Оля откусила его и дала откусить Василию. Он повиновался, за всем этим действом для него прослеживалось продолжение. В этот момент послышались аплодисменты с соседнего столика. Аплодировали кавказцы. Делали они это вызывающе. Нарочито медленно. 
На сцене серьёзных битв не бывает. Василий встал из-за стола и врезал одному из них в лицо. В полсилы. Завязалась драка.
Мир не создан из одних удовольствий, скажем так. То, что Василия привело к гневу – было в нём самом, было, наверняка, и у пострадавшего. То, что он увидел и почувствовал до этого, - это было необходимо ему и заранее предназначалось. Но агрессия лишила его – самого необходимого на тот момент: женской ласки.
Остаток ночи он провёл в отделении полиции.


ВОСЕМЬ ДНЕЙ НАЗАД

Василий, казалось, не пьянел. Он продолжал оставаться разумным человеком и, самое главное, мог понимать сам.
- Я не жалею, что родился в это дурацкое время, - сказал он. – Меня судьба уберегла. Хотя могли убить.
Он налил себе и Сашке, собутыльнику, который внимательно его слушал. Василий был в гостях. Ему хотелось выговориться. Иногда такое случалось.
- Та война, первая, не облагораживала солдат. И я в ней участвовал.
Сашка поднял рюмку, выпили молча.
- Я слыхал, тебя, Вася, государственной наградой наградили, Орденом Мужества, - Сашка взял инициативу на себя, налил водки ещё, не делая большого промежутка между очередной рюмкой… он сбился со счёту и чувствовал, настал тот момент, чтобы услышать Василия.
- Было…
- Интересно, просто.
Василий на него посмотрел внимательно, удостоверившись, что это не праздный интерес, глянул потом на остатки в бутылке, сказал:
- Давай выпьем снова храброй.
- За тебя!
Осушив рюмку, Василий сосредоточился.
- Некоторые события обязаны быть смешаны с этой вот дрянью, - он показал рукой на водку, - чтобы не такими трагическими представлялись. Мы, Саня, были вооружены по максимуму, пистолеты, автоматы, пулемёты. И водка. Без неё никак. Еды не хватало, а водка всегда была. Командир взвода, старший лейтенант Клименко, смотрел сквозь пальцы на то, как мы пьём. Он сам вместе с нами выпивал. В прошлом боец ОМОНа – Клименко уволили за пьянку, что было неподтверждённым слухом. Снайпер Игорь, тоже контрактник, как и я, дружок мой, не отставал, так же любил выпить. Солдатам срочной службы не наливали, кстати. Вечно чумазые, их легко можно было отличить от контрактников, они не следили за собой. О чём говорить – правильно? – если б я им наливал и вместе пил, верно? – Василий сделал паузу, задумался. 
Санёк согласился. Он не мог не согласиться, так как первую войну напоминал ему дядька, Герой России, Булгаков Владимир Васильевич, которому генерал-полковник Геннадий Трошев дал очень лестную характеристику в своей книге: «Его мощная, крепкая фигура, громовой голос, преждевременная седина, характерные морщины на лице (словно высеченном из камня) создают образ старого рубаки-генерала, прошедшего через множество военных испытаний». Именно напоминал, потому что Владимир Васильевич был не разговорчив, лишь эмоции и гримасы на лице выдавали его, когда за семейным столом он малость перебирал водки и уходил как бы от действительности, возвращаясь туда, где воевал.
- Порой срочники не знали, какое сегодня число, спрашивали, - продолжил Василий. - А я шутил, как днюха будет, скажу, нальёшь потом. В армии ценят юмор. Особенно чёрный, - Василий улыбнулся. – Кто-то написал в письме, было, типа того: мама, пишу тебе на сапоге погибшего друга. Извини за плохой почерк, он ещё дёргается. И если кто-то б пошутил вот так, мол, в городе вино и бабы, вперёд – Грозный взяли сразу, немедленно на одном «Ура!»
Санёк уточнил:
- Орден-то за что дали? Не за чёрный юмор и пьянство?
- Не держи стаканы пустыми, лей!
Они выпили, Василий продолжил рассказ:
- В тот вечер сидели в палатке. Как обычно пили. Забегает Клименко, говорит, подорвались, в километре от нас бой идёт!.. Хватаем оружие, я ещё водку хватаю, прыгаем в БТР. Едем. Игорь по каске сверху стучит, как в незнакомую дверь, наливай. Мы с ним ёбнули. Клименко с нами. И вот уже выпрыгиваем с БТР, со всех сторон – шквал огня, момент истины. Граната от РПГ где-то рядом взорвалась. Я упал на землю, лежу. Все лежат. Огонь был таким сильным, что невозможно поднять голову. Повсюду, казалось, слышались крики и стоны раненых. Ну, думаю, хана. Лишь бы без паники. А перед глазами, Санёк, прошлая жизнь мелькает. Кадров мало, но они все яркие такие! И здесь меня переклинило, водка, наверно, поджопник дала. Я быстро вскочил на ноги, подбежал к одному раненому, схватил, затащил в БТР. Кто-то мне крикнул, идиот! Убьют! Но я уже тащил второго. Когда бежал за третьим, крикнул, как бы между прочим, всё равно никто не услышал, блядь, замолчите, хватит стрелять! И вдруг тишина, Санёк! С той и другой стороны. Секунд на десять. А для меня и для тех, кто попал в засаду, – целая вечность, чтобы успеть. Я хватаю раненого, несу на броню. Механику говорю, поехали. Он мне – шансов вернуться мало. А я ему, поехали! И нам повезло…  Вернулись: спасли и спаслись. Через месяц, наверное, я попал в госпиталь. В Моздок. Так, лёгкое ранение ляжки, шальная пуля. Дня через три полковник заходит и свита штабных, вручают орден, благодарят. И полковник спрашивает, как это мне удалось спасти троих ребят? А я ему возьми да скажи, что это не я, а храбрая водка выручила. Видно, он ничего не понял. С тех пор я водку храброй называю. Она помогает, и тогда помогала: дрожь унять, жалость к чеченцам заглушить, которая оборачивалась гибелью наших солдат, и в то же время проявить себя простой надписью на стене: «Чичи! Вам пиздец!»  И никакой торжественности, Саня.


ДЕСЯТЬ ДНЕЙ НАЗАД

Жизнь даёт то, что ожидаешь от неё получить, а не то, чего хочешь.
Комнату наполнял тошнотворный сладковатый запах разлагающегося трупа, который пролежал в квартире, если верить бумаге, белее двух дней. Василий открыл окно, вышел в подъезд, оставив дверь открытой, чтобы дать помещению проветриться. Закурил. Затем вернулся в ненавистную ему комнату.
Напарник ходил за ним по пятам. Василий грозно посмотрел на него: сейчас Андрей был не просто неприятен ему, как эта вонь, он стал ему ненавистен.
Василий перевёл взгляд на то место, где когда-то лежал покойник (говорили, молодая девушка, убита сожителем), - полиция труп забрала, а мокрое место осталось, - задержал дыхание. Он понимал, что ему всё равно придётся мыть квартиру, работа у него такая. А Андрей, как назло, забыл респираторы.
- Что прикажешь делать, Андрюша? Вонищу эту нюхать? Ну, напарник достался!
Андрей молчал. Он чувствовал за собой свою вину. Работа – ужас, конечно, но за неё хорошо платили.
Василий вытащил из сумки бутыли со специальными моющими средствами. Ещё раз взглянул на мокрое место и, как будто в первый раз, на короткое мгновение застыл в растерянности, с чего начать, что делать?.. Решение пересечь шлагбаум как условное препятствие должно быть принято немедленно. Такая возможность даётся после внутреннего согласия с самим собой. А зрелище, подобное этому, могло стать той последней каплей, которая переполнит чашу терпения и заставит гнев вырваться наружу – и тогда Василий не сможет себя контролировать.
Так почти и произошло. Он снял резиновые перчатки с рук, швырнул на пол, оттолкнул Андрея от себя плечом, сказал:
- Сам помоешь! – И ушёл.
Андрей легко  отделался: ушиб плеча и уборка квартиры в гордом одиночестве.
А Василий на следующий день был уволен с грязной, но высокооплачиваемой работы. Шеф не любил импульсивных людей.
Шлагбаум открылся за Василием. Но запах разлагающихся трупов впитался, застрял в памяти навечно, не проветришь.


МЕСЯЦ НАЗАД

Яны не было дома. Василий открыл дверь квартиры и не сразу понял, что случилось. Сначала он решил, воры. Вынесли вещи. Кругом бардак: мусор, пыль, старые газеты на паркете. Видно, воры торопились. Но, когда стал осматривать шкафы, пропали не только деньги и золотые украшения, но и гардероб жены – весь, а вместе с ним его личные фотографии, в том числе сделанные в Чечне.
В ванной комнате, куда Василий зашёл в последнюю очередь, губной помадой на зеркале было написано почерком Яны «не звони, я сменила номер».
Естественно, он позвонил. Безрезультатно.
Внутри закипела ярость. Но он оставался внешне спокойным.
Во всей этой истории Василий переживал больше всего за фотографии. Он понял, что она хотела вычеркнуть себя из его памяти навсегда. И второпях, чтобы  не перебирать фотокарточки и альбомы, не терять время, - всё забрала с собой. Либо уничтожила…
- Изменщица, - взревел Василий стенам и потолку. – Расстрелять!
Он вспомнил, как после понесённых потерь все были озлоблены. С разведки вернулись казаки, привели двух пленных.
Допрос прошёл жестоко. Один из боевиков был местный, вёл себя достойно. Второй, к всеобщему удивлению, оказался русским наёмником. Сукой, одним словом. Для него приговор был один. Его привели в исполнение сразу после допроса…
Молния в сознании – и он уже здесь, дома…
Семейное болото затягивает, тонешь в нём. Жертв может быть одна, а может – и две. Жену, конечно, кто-то соблазнил, как соблазнили того наёмника, деньгами ли, идеей; Яну – может, любовью, но суть дела это не меняет, решил Василий.
Ему захотелось напиться, но в кармане не было денег даже на бутылку пива. Он позвонил Сергею.
Оставаясь человеком военным, то есть ограниченным, в хорошем смысле этого слова, Василий видел лишь то, что понимал, поэтому, выпивая, не мог учесть всех обстоятельств, происшедших с ним, говорил Сергею то, что думал.
Но его можно было детально рассмотреть в этот момент. Сергей прилагал усилия и выслушивал одну и ту же хрень несколько часов подряд. Он осознавал, что есть события, происходящие помимо человеческой воли, их нельзя предвидеть, и никто не несёт за них ответственности.
- Забудь о ней, - сказал он другу. – Забудь, и всё! Время лечит.
- Не говори, что время лечит, - возразил Василий. – Наоборот. Автобусный маршрут в первую Чеченскую компанию никто не заказывал из нас, и чем дальше по времени от тех событий я отодвигаюсь, тем больше моя плата, выше за тот проезд. И ни один человек не сможет оплатить вместо меня стоимость того билета. То же самое – и сейчас. Разницы я не вижу.
- Нет, Вася, - сказал Сергей. – Контрактником ты был, с билетом на руках, маршрут ты знал, не оправдывайся. Семейные сети ласковые, добровольные. Хотя уже, я замечаю, ты чувствуешь свою долю вины. Это нормально…
- И ты туда же…
- Я не о войне, а о тебе. Жена разрушила старую жизнь. Вот и построй новую. Сможешь?
Василий ничего не ответил. Его восприятие жизни было отрицательным, а то, что жизнь сама по себе ни плоха, ни хороша, он не знал.


ТРИ ЧАСА НАЗАД

Вдали митинговали, санкционированная истерика. Было слышно, как на рок-концерте, кто-то надрывался в микрофон, а толпа поддакивала:
- Привет бандерлогам от сетевых хомячков! Такая странная штука: бандерлогов звали, и они пришли. А где тот парень, который звал? Где тот, кто улыбался с экрана и ухмылялся – где этот человек? Вы его видите?
- Нееееет!!!
- Он здесь?
- Нееееет!!!
- Возможно, просто во времена Киплинга не было телевизора. Тогда бы сразу было понятно, кто здесь питон, а кто маленький трусливый шакал. А сейчас они с помощью своего зомбоящика пытаются сказать нам, что они действительно большие и страшные звери. Но мы знаем, кто они – маленькие, трусливые шакалы. Это так или нет?
- Дааааа!
- Да или нет?
- Дааааа!
Василий посмотрел вниз. Вдруг страшно ему стало. Никогда страшно так не было. И он сделал шаг назад. Самая лёгкая смерть – упасть с высоты или выстрелить себе в висок. Но храбрость исчезла вместе с Орденом Мужества.
Одевшись, Василий спустился на лифте, попытался найти награду. Он видел, куда упал Орден. Но его там не было. Неужели подобрали?
- Привет! – раздался женский голос за Васиной спиной. Он был так знаком ему. Вася медленно обернулся. – Случайно не эту медальку ищешь? – это была Оля. – На, возьми, не разбрасывайся такими дорогими вещами.
Он забрал награду, спрятал в карман.
- Мне кажется, я проявила мужество, чтобы зайти к тебе. Чего стоишь, как карандаш в стакане? В гости я пришла! И бананов купила, которые ты любишь…
- Судьба зашла в мой тёмный лес, - молвил Василий.
- Чегооо?
- Красавица, я говорю, бананы пошли есть, я рад тебя видеть! – оживился он и обнял Олю за плечи. – Идём.