Плыл сентябрь, суровый, как галера, дождь кропил слюной земную твердь. На скамье простуженного сквера смерть сидела, грустная, как смерть.
С чипсами и пивом «Старый мельник» (с виду подгулявший плотогон). Ватник, галифе, дырявый тельник, мокрая, как траченный гандон.

Размышляла над своей работой: век одна, ни дома, ни детей. И вода сквозь старенькие боты мыла трубки плюсневых костей.
А вокруг, неся зонты за древки, отрицая смерть, как чушь и бред, торопились люди-однодневки за вином, за хлебом, на обед.

Смерть: Ну, до чего же всё обрыдло! Бездарь, дармоеды, алкаши!
Люди: (озираясь, как на быдло) Ишь, бомжары! Всех вас под ножи!
Смерть: А может, взять их тут за сраку? И в котлы! На вечные века!
Люди: Ишь, как зыркает, саббака! Может, прямо тут намять бока?

Люди шли, а Смерть уже решилась, вырвав волос из седой пи@ды. Лихо состоялось, совершилось, за скамьёй раздвинулись кусты.
Презирая нормативы МИДа, нагло, как в родимом кишлаке, вышли три отъявленных шахида с бонбою едрёной в рюкзаке.

Люди, их увидев, цепенели, позабыв привычные дела, и слова молитвы прозвенели, брызнуло присловье: «Иншалла!»
Вздрогнули балконы и террасы, грянул взрыв, запутавшись в листве. Разлеталось розовое мясо и ложилось вырезкой в траве.

Падали, изорванные сталью, токарь, нормировщик, продавец, лисапед с оторванной педалью, в общем, был сейсмический пиздец.
Смерть. А что она? Допив свой «Мельник», языком Эстреллу «подмела», села на видавший виды веник, гикнула и мессером съебла.

Так же плыл сентябрь с дождливой харей, голуби еблись под козырьком. Где-то зажигали на гитаре, дребезжа расшатанным колком.
В бардаке разучивали позы, в Думах … тоже делали дела. Люди! Ниибацца антропосы! Главные на тему бла-бла-бла.