Москва 2005год.

  «… в результате сердечного приступа скончался Трухельмазов Арнольд Макарович, президент концерна «New Age - Новые коммуникационные слияния». Этот человек олицетворял собой образ настоящего бизнесмена новой России. Глубоко образованный, культурный  предприниматель и меценат; человек, искренне переживающий за судьбу страны, Арнольд Макарович был талантливейшим руководителем, отзывчивым, щедрым и неравнодушным патриотом в своей благотворительной деятельности…» - Печальным голосом с большого экрана вещал диктор НТВ.           
Двое солидных и упитанных мужчин с накинутыми на распаренные тела простынями, сидели напротив экрана в роскошных креслах и попыхивая дорогими сигарами, неспешно потягивали бренди. 
- Жалко Трухеля. - Произнёс один из них, делая звук тише. – Ведь здоров был, как кабан. Мы с ним в том месяце малолеток на кукан насаживали у меня. Так он, блять, три раза прошёлся по всем. Я аж испугался тогда – как бы и мне в запале своей висячкой обрезной не присунул. Что творится на свете…, хуй проссышь!   
- Да хули, я с ним в теннис ещё недавно играл. Он меня как мальчишку по всему корту гонял, а ты ведь знаешь, как я в теннис дуюсь. – Ответил другой. – Не верю я в эту хуйню, что-то нечисто там. У него сердце как у быка было, он мне хвастался после Лондона. Хотя…, вроде бы всё тихо и спокойно.
- А знаешь, - задумчиво продолжил первый – я его как-то с Вайсманом видел. Что у Трухеля с этим сводником, хуепутолой ёбанным, могло быть общего. Неужели пидор? А, Коль? 
- Да вроде нет, не замечал. Мы как-то на пару его подопечных из «Фуа-гра» колдожопили в «Luxury Chekhov». Ну, анальчиком увлекался, но не более. А кто из нас не без греха! Ты вон по пионеркам прёшься, а я от косоглазых торчу.  Хотя…,чего-то с хохлами у него по газу не ладилось, это он мне и сам говорил. А так,  больше ничего. 
- А мне кажется, Коль, что он со своим слиянием совсем пизданулся. Ты у него дома был? Вообще охуеть!
- Ладно, хули пиздеть теперь…, Арни всё равно не вернёшь. Жаль его, хороший партнёр был. Я у него многому научился. А все замутки со временем узнаем. Давай помянем Трухеля.
- Давай, Коль. Пусть земля ему будет пухом.
И мужчины не чокаясь, осушили бокалы до дна.

Две недели назад.

  - Самуилчик, слушай меня внимательно. – Ровным и деловым тоном говорил Вайсман в телефонную трубку, сосредоточенно глядя на темный экран неработающего телевизора. 
- Дружок мой, я весь одно большое ухо, как у мамонта. – Приятным мужским голосом отвечали на другом конце. – Что-то специфическое? 
- Хуже, – поморщившись, ответил Вайсман – сам ещё толком не въехал, пока есть только общие наброски. Но поверь, такого у нас ещё не было.
- Весь дрожу от любопытства и нетерпения. Я так предполагаю, что и денежки такой ещё у нас не было! – Радостно озаботился Подзаборнов. – Надеюсь, безо всяких там…   
- Без без,  - раздражённо перебил его Вайсман – Тут надо будет напрячься, применить всё, что вы с Ангелиной знаете и умеете. Причем как в половом, так и в интеллектуальном смысле. В общем, вывернуться наизнанку, но клиента ублажить.
- Мужик или баба?
- Мужик.
- Гомосек? Бисексуал?
- Хер его знает, но вроде бы нет. Клиент до того заработался, что потерял не только либидо, но и все другие ориентиры. У него мания слияния. Вкратце, тема звучит так - глобальное слияние всего, что можно: души, тела, разума, понтов, полов, стран и того, чего вообще простому человеку не понять. Для него вы должны окрасить в цвета любви всю вселенную, забить ему мозг такой хуйнёй, чтобы у него потом даже на письменный стол вставал. Ну, естественно, в масштабах предоставленного помещения и ваших физических возможностей. Угодим – густо осыплет златом-серебром.   
- Дай-ка подумать… – Самуил взял паузу. Прошло несколько секунд. – Семён, я не могу достать живого инопланетянина, – начал свою тираду Подзаборнов –  поебать его на пару с Гелей во все щели, и выдать это как вселенское слияние разума и плоти. Я артист! Могу сплясать, рассмешить, ну, или просто поговорить на заданную тему. Но этого я не понимаю, хоть убей. Дай ещё хоть какие-нибудь ориентиры!
Вайсман немного подумал и поменял тактику разговора. Он знал, на что надавить.
- Самуил, вы с Гелей у меня одни такие – задушевным тоном начал он - опытные, умные, самоотверженные. У тебя не голова, а дом Советов. Кроме вас никто не справиться, а за мной сам знаешь, не заржавеет. Ну замутите, наверните чего-нибудь, не мне вас учить.
В трубке опять воцарилось молчание. Минуты три Подзаборнов думал. Семён слышал, как он чиркает что-то на бумаге и тихо бубнит себе под нос.
- Хорошо – Наконец разродился он. - Я тут так прикинул: упаднически-сатирическое, костюмированное шоу на геополитические темы, иллюстрированное банальным соитием в контексте жизненных перипетий. Вся палитра нашего юмора в свете слияния добра и зла, плюс комментарии на языке трепещущих тел. Затем, групповое обсуждение мировых и личностных проблем на том же языке. Я думаю, эта фишка прокатит.
- Сильно! – Искренне восхитился Вайсман. – А без политики нельзя?
- Нет, ты же знаешь, что это мой конёк. Да и есть где развернуться.
- Ладно, в конце концов, всё-таки геополитика – Согласился Вайсман. – Какие условия? 
- Четыре дня на написание сценария, подготовку костюмов, реквизита и репетиции с Гелей и Ваней.  Процентик  бы неплохо увеличить, само собой, все затраты оплатить. Ну, пока все.
- Идёт! – Бодро ответил Вайсман, радостно потирая руки. Он знал, что Самуил не подведёт и сделает всё в лучшем виде. Одной проблемой стало меньше.
- Отзвонишься, когда будете готовы.

Одну неделю дня спустя.   

  Большой зал, с низким сводчатым потолком, поражал воображение чудовищным
нагромождением стилистически несовместимых архитектурных изысков и дизайнерских решений. Создавалось впечатление, что пьяный, или ещё хуже – обдолбанный оформитель, просто взял и напихал в одно помещение всё то, что в тот или иной момент может понадобиться такому же хозяину для проведения его свободного времени. Царские, богато инкрустированные входные двери с колоннами и львами, надменно взирали на абстрактные скульптуры из железа и ещё чёрт знает чего. Строгая, солидная бильярдная с необъятным столом, курительной комнатой  и камином, выполненным в Викторианском стиле, врезалась в вычурный бар со стойкой в стиле хай-тек и блестящим шестом для стриптиза. Суперсовременный домашний кинотеатр, с множеством колонок и прочих прибамбасов, турецкая баня, сауна со стеклянными стенами и необъятных размеров бассейн с водопадом в лианах, соседствовали с подсвеченными витринами и стендами. Выставленные в них коллекции старинных монет, всевозможных орденов, медалей, холодного оружия, а так же значков и марок времён С.С.С.Р., радовали взгляд своим многообразием и количеством. Поразительно, но в отсеке с тренажёрами и теннисным столом, стены были увешаны старинными картинами и гравюрами. На резных, антикварных комодах и в буфетах, вперемешку с Китайскими вазами, Английскими сервизами и прочими, прочими «предметами роскоши», стояли разнообразные фигурки Олимпийского Мишки 80 и сияющие Тульские самовары.     
  Одним словом, долго и нудно описывать всё, что было выставлено, разложено, повешено, установлено, встроено, вмонтировано и подключено в этой огромной зале. Добавим только, что гигантская бронзово-хрустальная люстра в окружении множества всеразличных современных ламп и светильников, освещали всё это «великолепие» таким же абсурдным, рассеянным светом.  Впрочем, и  все остальные комнаты большого особняка Трухельмазова были оформлены в таком же противоречивом, пизданутом стиле. 

    Закинув ногу на ногу, в кожаном кресле восседал сам Трухельмазов и со скучающим видом ожидал начала сеанса. Одет он был весьма престранно: в белые футбольные гетры и коротенькую джинсовую юбку. Голову его украшал яркий клетчатый берет с помпоном, а на шее красовались костяные, папуасские бусы. Запястье его правой руки было обмотано красным, пионерским галстуком, а на левом запястье переливались  бриллиантами роскошные Швейцарские часы. На лицо Трухельмазова был искусно наложен яркий, блядский макияж. Перед ним стоял низкий, но широкий хрустальный столик, уставленный всевозможными напитками, начиная от дорогого Французского коньяка и кончая дешёвой газировкой «Чиполлино». Среди бутылок, вальяжно раскинулась деревянная коробка с дорогими сигарами. Негромко звучала торжественная, органная музыка. 
Трухельмазов закурил сигару и вперил взгляд на недавно возведённый в конце зала помост-сцену, украшенную разноцветными шариками и живыми цветами. Задник сцены был выполнен в виде ночного неба, усеянного мерцающими звёздами, а с потолка свисало загадочное, металлическое устройство. Рядом с ним, плавно вращался зеркальный шар.
Свет погас, музыка стихла. Только сцена, со стоящим на ней микрофоном, слабо освещалась одиноким, белым лучом. Печально заиграла одинокая балалайка…
Из темноты робко шагнул и встал перед микрофоном Подзаборнов, обряженный русской девкой с большой грудью и пшеничными косами из-под кокошника.   

  - Я – Русь-матушка! – страстно начал он свой монолог, воздев руки к потолку.

    Я татарами бита, французами жжёна, немчурой поганой расстреляна, вешана!
  Сколько страданий и горя намешано, в памяти ясной и сердце моём. 
  Я сынами своими и дочерьми поля усыпала сражений лихих 
  И над простыми могилами их, в голос рыдая, училась прощать… 

  Трухельмазов внимательно слушал, посасывая сигару.
  Подзаборнов, постепенно входя в роль, поддал:

- Как малые дети, листки на ветру, как слепые котята у тёмной воды, 
  В предчувствии слабости, страшной беды,
  Стремились народы под сень моих древ.
  Я верила…, строила, в муках рожала. Всем в моём доме хватало тепла     
  Сколько же сил и любви отдала, чтоб в мире, достатке и радости жить.   
  В космос взлетали орлята мои, на горы, в глубины шли не страшась.
  Пряталась в норы всякая мразь от тех, кто пшеницей степи устлал!
 
  - Врёшь, пся крев! – Раздался неожиданный вопль. Да такой визгливый и противный, что Трухельмазов подскочил в своём кресле.  – Всё врёшь! – Продолжился визг.
Из-за кулис вертлявой и наглой походкой выкатилась Ангелина Горская, одетая, кстати, тоже весьма эпатажно. На ней красовался короткий немецкий френч с отличительными знаками дивизии СС Галичина, а голову украшала форменная кепи с характерным трезубцем УНА-УНСО. Её длинные ноги с полными, целлюлитными ляжками были затянуты в сетчатый капрон. Кокетливые, хромовые сапожки и немецкий автомат через плечо гармонично дополняли образ эдакой Украинской Валькирии. Трухельмазов, забыв про свою сигару, с удивлением и даже некоторым восхищением смотрел на всё происходящее. Взяв автомат наперевес, Геля начала медленно и угрожающе накатывать на Самуила-Русь. Подзаборнов жертвенно опустил голову, а вся его фигура обречённо склонилась навстречу злобной, вооружённой бабище. Подойдя почти вплотную к своей жертве, Геля произвела длинную и оглушительную бутафорскую очередь по Самуилу, а затем смачно пнула его сапогом в живот. Подзаборнов издал стон, полный боли и страдания, затем картинно, но весьма натурально завалился на пол лицом вниз.   
  Поставив ногу на поверженного врага, Горская начала свой страстный монолог:
                                         
                                    Быть под москалями или немцами?                           
                                    Всякими Бжезинскими поляками?
                                    Жить промеж дубин ядрёных, ядерных?
                                    В кучу быть  задвинутой навозную?
                                  Так не быть же сраму непомерном -
                                  Лучше с голой жопой, но свободною!                                                                                   

Геля повернулась, нагнулась  и продемонстрировала свою необъятную, голую задницу.                                                                                                     
                                     
                                  Бегать по полям в рубашках вышитых,
                                  Кушать кавуны да сало ридное,
                                  Уголёк давать, торговлю справную, 
                                  Укреплять горилкой мощь державную!

Горская снова пнула сапогом лежащего Подзаборнова. Тот только жалобно охнул.

                                  Пусть бандуры звонкие, удалые, распевные
                                  Про Хрущёва нам споют Никиту пана щедрого!
                                  Про Бандеру гордого, невинно убиенного,
                                  Про казаков, про Шевченко, Гоголя с Шухевичем!
                                  Пусть лихой гопак звучит над всей планетою гарною,
                                  Хлопцы спляшут так, чтоб злые вороги подлючие,
                                  Натянув скафандры на бегу к ракетам пламенным,
                                  По «Союзам», по «Салютам» в панике рассевшиеся, 
                                  Да в открытый космос швидко в страхе нахер выперлись! 
                                  Пусть от самых от Карпат цимбалы наши гордые 
                                  Аж до Крыма, до самого чудо-града Киева,
                                  До последней мазанки в глухой степи затерянной,
                                  Славят Самостийность з Незалежностью!

  Окончив свою пламенную речь, Геля ещё раз выпустила по лежащему Самуилу смачную автоматную очередь. Затем, ухватив его за русые косы, она с неженской силой подволокла тело к внезапно открывшемуся в полу люку, и спихнула Подзаборнова вниз. Сбросив автомат, Геля присела над люком на корточки и, приспустив колготы, реально произвела в яму натуральное калометание. Громко заиграл бодрый фашистский марш, и свет над сценой постепенно угас.   

  Трухельмазов, звонко аплодируя, крикнул «Браво, браво!»  и намешал в огромный стакан всяческих напитков. Потом лихо вдул две кокаиновые дорожки и запил всё это бурдой из бокала. Закурив «беломорину», он с интересом вглядывался в темноту, ожидая продолжения.  В люке что-то тихо позвякивало, шуршало и чавкало. Через три минуты, сцена озарилась ярким светом, а из скрытых динамиков полилась нудная, синтезаторная мелодия с бормочущим речитативом на непонятном языке. Посередине сцены возникла большая куча угля с воткнутой в неё настоящей берёзкой. Из-за кучи появилась абсолютно голая Геля с вышитым рушником в одной руке и допотопным чайником в другой. Заблажила, заметалась вокруг кучи с углём:
- Господи, да как же мне чаю вскипятить?! Чаю хочется  - ужасть как!
- А ты уголь подожги и вскипятишь на нём – Раздался ехидный голос из-под кучи.
Геля, снова повернувшись к залу жопой, низко склонилась над кучей и стала чиркать спичками, пытаясь разжечь костерок.
- Не выходит ничего! – Истерично крикнула она.  - А ведь у меня плита газовая есть, хорошая, импортная… А печкам всем давно каюк. Да, каюк!
- Придётся тебе идти на поклон к соседям – Снова раздался ехидный голос.
- А ведь газ то только москали и дают… – Обречённо произнесла Геля и села возле кучи прямо на пол. Склонила голову. – Туркмены ещё, по-моему. 
- Ничего не поделаешь, - поучал мерзкий голос - главное – не умение в жопу влезть, а умение из неё вылезти, не замаравшись.
- Что ж, - печально сказала Геля – будь по-твоему, козёл невидимый – уж больно чаю охота ядрёного, Цейлонского.
- Гей, москали! – Звучно крикнула она, поднимаясь с пола. В ответ - тишина
- Гей, москалюшки ридные!
- Ась? – Раздался голос из люка. – Що треба панове?
- Газку бы трохи, - жалобно попросила Геля – чайку вскипятить.
- Говно вопрос, – ответил Самуил – у нас его как грязи, отсыплем по- дружески.
Крышка люка откинулась, и оттуда вылез голый Подзаборнов techno-frick, весь обмотанный какими-то трубками с вентилями, шлангами и датчиками. На голову он надел чёрную коробку с жёлтой надписью «Не курить! Огнеопасно!». 
- Иди ко мне, сладкая моя – Сказал он нежно. – Не бойся, я зла не помню. Я добрый и щедрый. Геля, склонив голову, послушно подошла к нему.

  – Встань на карачки – Спокойно приказал Самуил. Геля тут же выполнила его просьбу.
Подзаборнов извлёк из люка противогаз с длинным шлангом, но без фильтра. Затем он  ловко натянул маску ей на лицо и, взяв шланг в правую руку, повернулся к Геле спиной.
- Ты получишь много газа, - торжественно произнёс он – очень много и почти задаром!
Самуил прижал шланг к своему анусу, а затем надув живот и напрягшись так, что покраснело лицо, трескуче бзднул. Геля задёргалась, но с места не сошла. Подзаборнов снова напрягся  и выдал ещё более громкий и долгий пердёж. Затем ещё и ещё. Казалось, что у него внутри целая цистерна с газом. Но запахло в зале почему-то цитрусовыми.
Трухельмазов заёрзал в кресле, запустив руку себе под юбку. Глаза его восторженно сияли, а в уголках рта появилась слюна.
- Эй, кочегары, поддай угольку в топку – вдвое жарче будет! – Задорно крикнул Самуил, не переставая бздеть. И в сей же момент, из кучи угля, откинув берёзку в сторону, восстал здоровенный и обнажённый негр в скафандре. Он  шустро подбежал к Геле сзади и всадил свой огромный хуище в её тухлую дыру. Да так рьяно, что та едва не завалилась на Подзаборнова.
  Трухельмазов всадил ещё дорожку кокса и начал тихо подвывать. Вытащив откуда-то тамбурин, он стал позвякивать в такт актёрам, вовсю глумящимися на сцене. Самуил взял с пола чайник и поставил его Геле на спину. Негр, словно молотобоец, продолжал охаживать её сзади. Стекло скафандра запотело, обильный пот струился по его телу.   
- А у нас ещё и нефти моря разливанные! – Снова крикнул Подзаборнов и, повернувшись к Геле передом, вставил её в рот свою внушительную «нефтехуйную трубу».
- Тяни-толкай! – Рявкнул негр.
- Тяни-толкай! – Отозвался Самуил.
Музыка становилась всё громче и громче. И вдруг, чайник начал дымить. Сначала понемногу, потом всё сильнее и сильнее, пока вся сцена, со всеми присутствующими на ней, не утонула в дыму. Свет снова медленно угас. Музыка резко оборвалась.
                                       
  - Дальше, дальше! – раздался сдавленный, прерывающийся голос Трухельмазова.  – Давай джазу, ребята! – Почти завизжал он, смешивая очередную порцию своей бурды. Юбки и берета на нём уже не было, а пионерский галстук стал банданой на голове.
Сцена озарилась красным светом. На низких берёзовых чурбаках восседали Самуил, Геля и негр, потные и тяжело дышащие. Все они жадно и многообещающе смотрели прямо на Трухельмазова, который жадно лакал из большого бокала свой дикий напиток.
- Кто будет платить за всё?! – Истерично крикнул Подзаборнов.
- Кто восстановит жизненный баланс?! – Философски озадачилась Геля.
- Кто спасёт мир от распада и гибели?! – Заблажил негр.
Воцарилась долгая пауза.
- Он! – Вдруг вскрикнула Горская, указывая пальцем на Трухельмазова. – Он, солнце наше ясное, гений слияния и воссоединения. Спаситель мира и вселенной!
- Конечно он! – Радостно подтвердил Самуил, потирая руки. – Только он, умничка.
- Да здравствуют международные связи во всех сферах! – торжественно подытожил негр и удалился за сцену.
- Ну-с, попрошу к нам, господин-мадам объединитель… – Зловеще сказал Самуил, поднимаясь с чурбака и направляясь к хозяину помещения. В руке у него появилась чёрная, страшная плётка. Горская тоже встала и направилась к Трухельмазову.
- Очищение. Полное очищение болью перед великим таинством вселенского спасения и слияния. Прочь былые обиды и раздоры! Прочь границы, устои, принципы и догмы! – Верещала она, яростно размахивая ужасной милицейской дубинкой.
- Ой, не надо, не надо! – Пискляво отозвался Арнольд Макарович. - Я боюсь боли!
- А ты как думал, - грозно вскричал Самуил – чтобы стать всем – надо и пройти всё!
- Не бойся, дурачок ты наш, сладость боли - это сладость жизни. Нелегко нести ношу совершенства и гениальности. Но ты-то это должен понимать как никто! – угрожающе мурлыкала Геля, поигрывая дубинкой. 

  Трухельмазов принял позу эмбриона, подставив спину для экзекуции. Он только тихо постанывал, спрятав голову в сидение кресла и закрыв затылок руками. Сильно размахнувшись, Самуил сходу пизданул его по голой спине. Да так, что папуасские бусы сорвались с шеи и рассыпались по полу. Удар страшного, но облегчённого реквизитного кнута не принёс Арнольду Макаровичу никакого вреда, кроме слабой красной полоски вдоль спины и лёгенькой боли. Подзаборнов стал яростно хлестать снова и снова, а Геля методично и с упоением хуярила клиента дубинкой по ногам, бёдрам и ягодицам. Эффект был тот же, что и от кнута, так как дубинка была изготовлена из полиуретана.
Трухельмазова обильно стошнило. Затем, он жидко и вонюче дристанул.
- Отлично, – констатировал Самуил – вся гадость полезла наружу. – Славно!
Геля отбросила дубинку, взяла избиваемого за волосы и повернула его голову. Затем, зачерпнув в полную горсть говна и блевотины, смачно  размазала эту смесь по лицу Трухельмазова. Тот лишь жалобно подвывал, закатив безумные глаза под самые брови.                                                                                                   
– Пить… – Едва вымолвил он.
- Клиент созрел. – Деловито сказал Самуил Геле.                                                       
- Сама вижу - Ответила она, вытирая руку прямо о кресло и брезгливо сплёвывая.
- Иван! – Зычно крикнул Подзаборнов. – Выкатывай систему!
- Слушаюсь и повинуюсь! – Ответил бодрый голос из-за сцены.
Самуил намешал в бокал разных напитков и дал выпить утомлённому Трухельмазову. Геля, насыпав добрую дозу кокаина на мысок сапога, дала ему понюхать. Трухельмазов заметно ожил и закрутил головой. На его лице появилась глупая, блаженная улыбка.

  - Волоките спасителя! – Крикнул негр.
Взяв Трухельмазова под руки словно пьяного, Геля и Самуил мигом вознесли его на сцену и грубо бросили на пол. Негр выкатил на сцену огромный плексигласовый аквариум на колёсиках и с откидной крышкой. Геля и Самуил устало присели на чурбаки и закурили, наблюдая за действиями Ивана. Затем, негр приволок пять зелёных военных термосов и расставил их вокруг аквариума. Трухельмазов  поднял голову и тоже наблюдал за происходящим. Блаженная улыбка не сходила с его лица. Негр, с несоответствующим именем Иван, деловито открыл все термоса.                                                                                     
– Итак, начнём! – Торжественно возвестил он.
Геля и Самуил поднялись и подошли к аквариуму. Лица их были серьёзны.
- Во имя земли и жизни на ней! – Воскликнул Самуил и вылил содержимое термоса в аквариум. Это был холодный, густой борщ с жёлтыми жировыми бляшками.
- Во имя океанов и морей, снега и дождей! - Вторила ему Геля, вываливая содержимое второго термоса. Это была рассыпчатая гречневая каша с маслом.
- Во имя людей всех рас и со всех континентов! – Произнёс Иван и ухнул в аквариум душистый компот из сухофруктов.
Потом все трое артистов, взявшись за руки, дружно продекламировали:
- Во имя Вселенной, галактик и звёзд! Во имя создателей бурей и гроз!
- Во имя любви, бесконечности лет! Во имя того, чего вовсе и нет!
- Спасенье в слиянии – вот наша цель!
- Живительной мощью наполнись купель!
И все трое, взяв по термосу, одновременно склонили их над аквариумом.
Геля высыпала разноцветную ореховую смесь.
Подзаборнов вылил вонючий сивушный самогон.
Иван жахнул тягучее кокосовое масло и добавил из шланга тёплой воды, оставив зазор между жидкостью и крышкой.
  Затем, он большой поварёшкой тщательно перемешал получившуюся смесь. По залу пополз странный запах. Оживший Трухельмазов уже сидел на полу по-турецки и заворожено смотрел на аквариум, что-то тихо бормоча себе под нос.
- Не расслабляться! – прикрикнула на него Геля.

  Иван вынес на сцену ласты и маску с трубкой. Положил рядом с Трухельмазовым. Затем, отвязав от задника сцены какой-то канат, он с помощью небольшой лебёдки медленно опустил с потолка загадочное металлическое сооружение, похожее на большие наручники. Негр ловко натянул на Арнольда Макаровича ласты и маску с трубкой. Затем он затянул щиколотки Трухельмазова в специальные захваты со смягчающими прокладками и снова занял место возле лебёдки. В зале воцарилась полная тишина…
- Воспари же к звёздам, ангел наш грешный! – Торжественно возвестила Геля.           
- Отведай нектара небесного, сил наберись. Чтоб лучше и крепче к нам в души вошло осознание мощи и правды твоей! 
- Спасенья ждём мы и наслажденья, хозяин великий бескрайних широт! – Угрожающе добавил Самуил и дал негру отмашку. Тот усиленно заработал лебёдкой.
- А это не больно? – заныл Трухельмазов, медленно поднимаясь над сценой.
- Не ссы, хозяин, всё будет путём! – весело крикнул в ответ Иван.
Приподняв хозяина широт метра на три над полом, негр зафиксировал трос и вынес на сцену большую корзину с пирожными и тортами. Трухельмазов, болтаясь кверху ногами, тихо скулил. Затем, вся троица под звуки канкана стала прицельно швырять в него кондитерскими изделиями, пока корзина не опустела.   
Трухельмазов, с ног до головы вымазанный сладкими ингредиентами, отплёвываясь, хрипло заблажил бодрую солдатскую песню.

  - Спёкся пирожок – Радостно констатировал Самуил. – Ванька, приспускай!
Негр опустил поющего хозяина так, что его голова почти касалась пола.
- Дай же и нам вкусить небесного нектара! – сказала Геля и начала смачно вылизывать тело Трухельмазова в области паха. Вскоре, к ней присоединились и остальные участники. Так продолжалось минут пять.                                                 
– Поднимай! – Вновь скомандовал Самуил с набитым ртом. Ванька снова приподнял хозяина, а Геля и Подзаборнов быстро подкатили под него аквариум с получившейся бурдой. Негр начал медленно опускать Трухельмазова. 
- Плавай рыбка в океане, наслаждайся красотой. – Пожелал Самуил, откидывая крышку.
- Пред слияньем упивайся ты своею наготой. – Добавила Геля.
- И не бойся, мы с тобою в час спасения земли. – Продолжил негр.
- Суперрыба, super lover, мы в слияние вошли! – Громко проскандировали все трое.
Самуил, ладонью смахнув с губ Трухельмазова крем, вставил ему в рот загубник трубки.
Негр бережно опустил тело спасителя земли в аквариум. Подзаборнов отстегнул захваты. Трухельмазов скрылся в мутной жиже. Геля закрыла крышку.
- Поныряй, козлопасик… – тихо произнёс Самуил и снова закурил. 
Сначала Арнольд Макарыч брыкался и трепыхался внутри, словно пойманный на крючок сом. Но потом освоился и, дыша через трубку, стал плавно кружить по аквариуму. Негр щёлкнул под днищем системы кнопкой, и бурда за стеклом нехотя и вязко забурлила. Трухельмазов плескался минут двадцать, иногда прислоняясь маской вплотную к стеклу и удивлённо разглядывая присутствующих за стенками аквариума. Кайф, ой кайф, бля-я-я!
- Пора ебать мальчонку, - задумчиво сказала Геля, поглядывая на настенные часы – а то в график не уложимся. – Ой-ё… - простонали Самуил и Ваня.
- Надо, мальчики, надо! – Жёстко приказала Горская. – Доставай – Махнула она Ивану. Негр с трудом извлёк Арнольда Макаровича из ёмкости. Покрытый склизкой и мерзкой жижей и подобный дуремару, хозяин широт весело обежал вокруг аквариума, громко хлопая ластами и издавая радостные вопли. 
- Бля, ребята, потрясающе! – Прокричал он, сняв маску с трубкой. – Ну что, пилимся-сливаемся? 
- А как же! – В один голос воскликнула вся троица, набрасываясь на него.
И началось слияние. Да настолько изощрённое, развратное и противоестественное, что, пожалуй, лучше не описывать всё происходящее.  Да-а, ребятки тонко знали своё дело.
Во время слияния, Самуил умудрялся декламировать похабные стихи собственного сочинения.
Горская демонстрировала чудеса гибкости, лавину страсти и бездну грехопадения.
Негр Ваня поспевал везде и всюду.
А Трухельмазов всё же оказался бисексуалом.

  - Надо бы ёбнуть волшебного эликсира! – Неожиданно заявил Трухельмазов, выбираясь из-под негра и оторвавшись от вислого клитора Гели. Он схватил поварёшку и, зачерпнув содержимое аквариума, стал жадно лакать, мелко дрожа от удовольствия и противно чавкая. Неожиданно, он остановился, отбросил поварёшку и хрипя, судорожно схватился за горло.
Прохрипев что-то невразумительное, он повернулся к остальным и закачался. Глаза его начали вылезать из орбит, а открытый рот жадно пытался сделать вдох.
- Орех, бля! – первым догадался Подзаборнов и метнулся к хозяину, который начал медленно оседать на пол. – Ванька сюда! – Крикнул он и подхватил Трухельмазова под мышки. Лицо несчастного стало синеть. Словно рыба, выброшенная на берег, он только беспомощно разевал рот, не в силах вдохнуть или сказать что-либо.
- За ноги переворачивай и тряси! – Скомандовал Самуил подбежавшему негру. Негр молниеносно выполнил распоряжение и  как грушу начал трясти уже бесчувственное тело. Самуил тыльной стороной ладони с силой бил Трухельмазова промеж лопаток.
- А мне что делать?! – Впадая в истерику спросила Геля.
- Беги за охраной, овца! – Зло гаркнул Подзаборнов.
Виляя жопой, охая и причитая на ходу, Горская шустро ломанулась к выходу.
- По ходу, пиздец. – Через пять минут мрачно сказал Подзаборнов, глядя на быстро стекленеющее, обвафленное ебло Трухельмазова. 
- Пиздец… – Тихо вторил ему Ваня и, опустив тело Арнольда Макаровича на пол, пошёл куда-то за сцену одеваться.
- Нет, - печально произнёс Самуил, глядя на вбегающих в зал дюжих, разъярённых охранников. – Это не пиздец – это, блять, полное слияние, нахуй….