Блин, опять свой iPhone 4S потерял

- Бабай! Бабай! - кричу я и бегу по стерне. Пятки-то как каменные - иглой не проткнёшь, не то, что там травой.
- Бабай! - кричу - Пестрянканэ югалтэм.
На татарском это “Пестрянку потерял” значит - корову нашу. Бегу, реву - мне же всего три месяца назад доверили её пасти. До этого я с дедом ходил. Мы тут с дедом, знаешь, всё исходили: и на дальних пастбищах были и на камешкЕ и даже до Селитры доходили.
Я возьму деревяшку и нож и вырезаю по дороге собаку какую-нибудь или свисток.
О времена были, а счас коров вообще не осталась - одна вон хромая ходит по полю.
Так вот бегу, слёзы ручьём катятся, щёки огнём горят. Бегу, падаю, ору - деда зову: "Бабай, бабай!"
К нашему дому прибежал, из сеней дед выходит. Как сейчас помню, согнулся, когда в дверной проём выходил, в руках крынка с молоком и кусок хлеба, разгибается, на меня смотрит. А я глаза поднял на него, на бороду его в хлебных крошках смотрю и сказать ничего не могу - ну язык не поворачивается.
- Нястя, нястя булды,улым? Что - говорит, - случилось?
А у меня ещё пуще слёзы ливанули. Корова-то у нас единственная была. Литров по двадцать с гаком в день давала. Три раза её мать доила в день. А по зиме телилась и нам через год мясо было. А тут не справился.  Кормилица пропала, перед семьёй стыдно. Перед дедом больше всего было стыдно. Он у меня был авторитетом большим.
- Бабай. Пестрянка тайгага китте. Дед - говорю, - корова в лес убежала.
Стою босиком, руки опущены, рубаха на мне висит, мокрая вся от пота. А у деда лицо изменилось. Он быстро развернулся и пошёл в избу, обул сапоги, взял верёвку и картофелин штук пять. Коровы, они картошку любят. Так они тебя могут не подпустить к себе, а к картошке сами подойдут. И пока она тебе одну руку своим скользким языком будет облизывать, второй ты ей на рога накидываешь верёвку и затягиваешь.
У нас уже пару раз корова уходила - я знаю, что такое тайга, поэтому пошёл, оделся. Пока натягивал сапоги дед уже прихрамывал по полю в сторону леса - это где-то с километр. Я побежал за ним. Сапоги велики и при беге такой глухой стук издавали.

-Бабай, гафу ит. Без табабыз сыернэ. Прости - говорю деду, - Мы найдём корову. А сам реву.
Дед идёт, сопит, ничего не отвечает. Он не сердится, он вообще добряк был. Просто ему тяжело и идти и говорить, вот он и молчит. Когда я был пацанёнком, ползал между рядами виктории и надкусывал её, не срывал, думал: “Пускай дальше растёт”. Бабушка, как прознала про то, что это не мыши, а я грызу, давай меня ругать, за палкой пошла, а дед только потешался надо мной. Он никогда не ругался, даже когда я ему литовку в лесу потерял. Литовки у нас в деревне чуть ли не именные были, личные, каждый сам себе по росту, по удобству делал. Поэтому каждый мужик своей косой дорожил и следил за ней.

Каждое лето у нас в деревне хоть одна скотина да пропадала. Пойдёт блуждать. А поди её в тайге сыщи. Заплутает - не страшно, нашли бы. Да это же тайга - иногда идёшь по тропинкам да копыта находишь.
Через кукурузное поле тропинка проложена. Одна большая - по ней весь аул ходит, а вокруг тьма маленьких тропинок - это пацаны носятся по полю, в догонялки играют. Сколько нам ни говорили, сколько ни наказывали, мы всё своё знали - бегали там. А ты знаешь, как это: бежишь, мимо листы кукурузы проносятся, бьют по лицу, по голому чумазому телу, а потом резко в сторону свернёшь и с соседний ряд кукурузы прыг и замрёшь, чтобы преследователь по шевелению верхушек не понял, где ты затаился. И вот представь, человек тридцать нас там сидит по всему полю, а один ходит, ищет. А тут батя высвистывать тебя начнёт - на ужин звать. Но надо сидеть, потому что тот, кто сам сдастся, вечером по реке не на камере плывёт, а на старой калитке.

Почти сразу за полем начиналась тайга. Дед остановился на опушке, постоял, помолился. А я ещё малой был, не знал ничего, просто за рукав его фуфайки взялся и стоял рядом. У нас в деревне традиция такая была - останавливаться перед тайгой. Постоишь, подумаешь, оглянешься и только потом пойдёшь. Хоть по грибы, хоть за шишками - обязательно остановись. Если молитвы знаешь, помолись.
Мы с пацанами далеко не заходили - вот как отсюда до того сеновала, может. А потом заблудиться запросто.
Солнце ещё высоко, но тайга впереди чёрная. Дед бывалый, на охоту даже ходил, говорит, там в глубине избушка есть, специально для охотников делали, чтобы могли остановиться. Землянка.
- Алла бирса, табабыз Пестрянканэ. Айда, улым.
И мы тронулись. Запах тайги. Мммм. Такого больше нигде нет. Даром, что в деревне живёшь, а как в лес заходишь, так и дурманит этот запах.
Пока шли, дед рассказал, что раз сюда из города приезжали гости к кому-то. И спьяну хозяин предложил на охоту пойти. Дело к вечеру было, они взяли с собой несколько ножей и два ружья. Две недели их потом искали, нашли какие-то обрывки одежды и всё. А где-то через месяц из пятерых трое вышли где-то в ста километрах вниз по реке. Ходили слухи, что они сожрали своих попутчиков. Я тогда представил себе это всё, страшно стало до жути, зря мне дед это рассказал.
Начинало темнеть. Я боялся, что мы заблудимся, но доверял деду, поэтому молчал и шёл за ним. Он мудрый по жизни был, всегда всё правильно делал. На отца я не так хотел быть похожим, как на деда.
Вспомнил, как в прошлом году корова куда-то ушла - не в тайгу, а где-то на полях, мы искали её так же до тёмной ночи. А когда нашли увидели, что у неё рог слез. То есть вот эта внешняя твёрдая часть. Оставшийся рог был весь в крови. То ли она бодалась с кем-то, то ли так рога чесала об дерево, что содрала один. И чем темнее становилось, тем больше всяких мыслей мне лезло в голову, и всё больше домыслов всяких.
Часам к десяти мы уже совсем отчаялись и пошли домой. Назавтра снова выйдем. На второй день надежд уже почти нет, но искать идти нужно.
Понурые мы шли домой. Я то малой был - мне просто было жалко Пестрянку и стыдно перед семьёй, а деду с отцом теперь придётся думать о том, что дальше делать.
И тут мы увидели тёмной пятно большое на земле. Шевелится. Сначала я подумал, медведь, но дед уже подошёл туда.
- Пестрянка, Пестрянка. Хайван. Нястя шляттеляр синенбеля? Таре кузляр!
Я сначала не понял, на кого и за что дед ругается. А потом увидел, что это Пестрянка лежит и нет у неё ноги задней. Вокруг всё в крови, а корова ещё живая. Ещё тяжело дышит. Пока я стоял ошарашенный и не мог ничего сделать, дед достал нож и перерезал горло Пестрянке. Я много раз уже видел, как режут коров. Но до этого это всегда было по зиме, в снегу, и мы резали на мясо, а тут в лесу, ночью с отрезанной ногой. Я шевельнуться не мог и только смотрел на ровный срез и как кровь хлещет из горла. Корова дрыгалась в предсмертных судорогах. Дед сидел за её спиной и держался за голову.

Через несколько дней в деревне убили одну девушку, а потом нашли двух бежавших зеков, они в той самой избушке в лесу таились. Их нашли деревенские мужики и подняли на вилы.

Основано на личном опыте, рассказах деда, моего брата и соседей.