Помирать буду, а не забуду, как я однажды оконфузился. Было это черт знает когда. Я тогда учился то ли четвертом, то ли в пятом классе нашей сельской восьмилетки. Деревенька у нас была небольшая, дворов на сто с небольшим, соответственно, и школа была невелика. В классах – всего по полтора-два десятка учеников. Закончившие восьмилетку или ехали поступать в разные училища, техникумы в областной центр, или продолжали учебы в средних школах соседних райцентров.
Учителя большей частью были приезжие, и менялись довольно часто. Не просто было прижиться совсем еще молоденьким девчонкам, вчерашним выпускницам пединститутов, в деревне с ее простыми и грубыми нравами. Но случалось и так, что местные ухватистые  парни умудрялись вскружить головы заносчивым горожанкам и женились на них. Правда, такие случаи были единичны. Чаще всего училки вообще отшивали клеящихся к ним полупьяных трактористов и животноводов и,  игнорируя деревенские танцульки и прочие массовые мероприятия, на которых их нетерпеливо и напрасно дожидались местные ловеласы, старательно и без души отбывали обязательные после выпуска несколько лет в деревенской школе,  и с облегчением и безо всякой жалости покидали наше село.  Они уезжали в большой и шумный, но такой притягательный город и. наверное, навсегда забывали эти пару-тройку своих загубленных лет девичьей жизни на ниве сельского просвещения. 

Учительницы русского языка и литературы  Ирина Викторовна и математичка Татьяна Николаевна приехали к нам вместе и вместе жили на квартире у солдатской вдовы бабы Клавы. Они были очень разные: Ирина Викторовна  - худая блондинка с невыразительным, угрястым лицом, наполовину закрытым стеклами больших тяжелых очков в пластмассовой оправе, тонкими, почти без икр, ногами (почему она, видимо, и старалась как можно чаще ходить в брюках),  и с низким, как бы прокуренным  голосом. Впрочем, она и покуривала, мы это иногда видели. В общем, она  была некрасивой и внимания особого к себе не привлекала. А вот Татьяна Николаевна была ее полной противоположностью. Шатенка с матовым, очень миловидным лицом, с  высокой грудью, тонкой талией, аккуратной такой и кругленькой,  попкой, недлинными, правда.  но очень стройными ножками с точеными коленками. Голос у нее был  мелодичный, и смеялась она с такими переливами, как будто одновременно звонили несколько колокольчиков. 
Когда Татьяна Викторовна, в плотно обтягивающей все ее выпуклые места водолазке и мини-юбочке,  ходила по классу между рядами парт, негромко постукивая каблучками, и склоняясь то над одной тетрадкой, то над другой и проверяя, как идет ход решения заданной ею задачи, мы, пацаны, как зовороженные, провожали ее восхищенными взглядами.

Ну, по сколько нам тогда было? По двенадцать-тринадцать лет всего. Но толк в женской красоте мы уже знали. Да и что там знать, когда вот она, ходит перед тобой, обворожительно пахнущая духами,  волнующе покачивая крутыми бедрами и рвущимися из-под тонкой водолазки упругими грудями с четко выпираемыми сосцами? Такую красоту мужское естество осознает уже на животном, подсознательном уровне даже с таких с малых лет.

На фоне своей невзрачной  подруги Татьяна Николаевна вообще  выглядела потрясающей красавицей, и неудивительно, что вокруг нее стали бить копытами и рыть землю все свободные и несвободные деревенские самцы. Но напрасно – никто из них не мог похвастать тем, что хотя бы прикоснулся к ней.  Да и как бы это у них получилось, если училка наша избегала всяческого общения с ними. А я вот сподобился. И вот как это произошло.
На очередном уроке математики Татьяна Николаевна, посверкивая своими чудными коленочками, по привычке поочередно обходила все парты  и вскоре остановилась также и около меня.
- Ну, как у нас дела? – склонившись над моей тетрадкой и близоруко щурясь (в отличие от своей подруги, Татьяна Николаевна очков не носила, хотя,  видимо, следовало), пропела она своим мелодичным голоском.
- Да чё-то запутался я, Таньниколавна, - признался я – задача у меня не шла.
- А ты не сдавайся! – легонько поворошила она своей теплой ладошкой мои волосы,  и у меня захватило дыхание. Да после такого внимания ко мне я десять задач решу!
А Татьяна Николаевна уже отвернулась к моему соседу напротив –  Кольке Куйбышеву. И также заботливо склонилась над его тетрадкой. И тут же громко взвизгнула,  испуганно оглянулась и, схватившись  рукой за свою округлую ягодицу, опустила глаза на мою руку. И только тут до меня дошло, что произошло. Я сидел в глубокой задумчивости, вперив взгляд  в тетрадку с упрямой задачкой, а рука моя с зажатой в ней ручкой свисала с края парты. Татьяна Николаевна, склоняясь к парте Кольки Куйбышева, оттопырила свою изумительную попку и уткнулась ею в зажатую меж моих пальцев ручку. А ручка та была еще не шариковая – они у нас  появились всего пару лет спустя, - а перьевая, то есть оснащенная острым стальным пером. И вот кончик этого пера, к тому же еще недавно обмакнутого в чернильницу, легко преодолев ткань юбки и трусиков, плотоядно воткнулся в нежнейшую филейную часть нашей красавицы-учительницы, чем причинил ей сильную боль и вызвал громкий вскрик.

Я буквально обалдел, осознав, что только что натворил (хотя виноваты тут были мы, пожалуй, оба – Татьяне Николаевне следовало обратить внимание на положением моей руки, оснащенной таким опасным инструментом, как перьевая ручка). И не нашел ничего лучшего, как, вскочив с места, в сильнейшем волнении ляпнуть во всеуслышание: 
-Таньниколавна, извините, что я вам перо в жопу воткнул!..

Класс вместе с пострадавшей от моей неосторожности (но и от ее невнимательности) учительницей  бился в конвульсиях все оставшиеся пятнадцать минут урока и еще половину перемены. Конечно же, я был прощен. А история эта передается из уст в уста в нашей школе (ставшей в наше время,  увы, уже просто начальной) и до сих пор…