У нас у всех когда-нибудь возникала необходимость ехать чёрте - куда. Но, то ли место, куда нам стало нужно позарез, авиакомпании мира игнорируют, исходя из меркантильных интересов, то ли билет на самолет с серебристым крылом стоит столько, сколько не стоит бриллиантовое колье "покладистой" секретарши миллиардера, но вы, из хилого перечня доступных средств перемещения своего бренного тела на дальние расстояния (мысль о водном транспорте в голове даже не забрезжила), решаете в пользу пути Павки Корчагина. Потому что, придя в авиакассу, и спросив стоимость билета, получив любезный и исчерпывающий ответ в пятизначных цифрах, вы говорите "спасибо", и, изобразив на лице что-то вроде того, что та масса денег, предназначенная для сжигания в соплах реактивных топок, для вас особого значения не имеет, вы уходите с твёрдым решением: "да ни ну бы его на хуйъ, я уж лучше поездом как-нибудь".
Да и что тут выбирать? Самолёт - указательный палец, поезд - средний палец, а безымянный можно вообще сломать, так как загибать его ни к чему. Такси Владивосток-Москва звучит несбыточно, как "звездолёт Москва-Кассиопея"... После того, как решение принято, куплен плацкартный билет, ибо, если купейный покупать, то уж лучше самолётом. Вы, уговаривая себя, что российские поезда - самые поездатые поезда в мире, начинаете сборы в дальний путь. Ехать лично мне придется дней пять, сколько остальным, меня не ебёт! В одиночку. То есть не в безлюдье, но как-то без друзей, с которыми можно перетереть о наболевшем. Поэтому фантазии хватает только на то, что бы взять с собой самую скучную книжку ни о чём из своей весьма скудной библиотеки, и которую принимался читать раз пять, потому что один уважаемый человек сказал, что читать эту книгу сейчас очень модно, а обсуждать её с крутыми в тусовках людьми типа Фимы Собак, гламурно ахуеть как! И это ошибка намбэр уан, потому что через две страницы вы уже не помните с чего начинался роман, из-за того, что вы ловите себя на том, что только делаете вид, что внимательно читаете, а сами греете ухо анекдотами соседа, тупо перелистывая страницы. Вы самостоятельно придёте к выводу, что самое интересное это наблюдать за происходящим, о котором можно написать диссертацию на тему «Поведение особей человека в замкнутом, перемещающемся пространстве», как-то так вот…. Но это будет позже.
Суета посадки. Нарядно одетые люди с коробками Sharp, Hitachi над головой, китайскими полосатыми сине-красно-белыми баулами непомерных размеров, ползут по узкому проходу, взаимно наступая на ноги и, сексуально потираясь друг о друга, вежливо извиняются с просьбами пройти. Провожающим, больше чем отъезжающим, обязательно нужно присутствовать здесь же, и кажется, будь их воля, так бы и уехали к ебеням.
Добравшись до заветной шконки, пассажиры деловито блякая размещают свой багаж на самые удобные места по принципу: кто раньше встал, того и тапки, впихивая невпихуемое в самые неожиданные места.
Вроде расселись, беспонтовый гвалт затихает, слышны озабоченные вопросы типа:
-Антоша, а  где билеты? У тебя же были?
Мужичок сдавленным голосом, который было бы слышно, даже если бы он молчал:
-А я ебу? Я в двух руках, зубах, на шее твоё барахло пёр… если бы хуй стоял, ты бы и на него баул повесила… говорил же…нехуй столько брать…
Из другого конца маленькая девочка канючит:
-Мама, я писять хочу-у-у…
-Потерпи немного, щас поедем, пописяешь…
-Мама, я какать хочу-у-у-у…
-Потерпи, сказала!
-Мам, я пить хочу-у-у-у! Сока! Персиковый или помидоровый лучше! Мароженку хочу-у-у!
-(Уже слегка раздражённо) Сядь и молчи, не до ссанья с мороженым сейчас!!! На вот Орбит…
Двое молодых, с дешёвыми «дипломатами» людей, лет около двадцати(переодетые дембеля скорее всего, потому что одеты с иголочки в дешёвый китайский ширпотреб, белизна их кроссовок почему-то обязывает глянуть на свои пыльные саламандры), демонстрируя свою крутость, самостоятельность и независимость, деловито, не стесняясь своих сленго-матерных оборотов речи, советуются-взять ли в вагон-ресторан коньячок с собой, или там купить, и, спохватившись долго спорят: в какую сторону надо идти в этот самый вагон. При этом зыркают в сторону симпатичной девушки, которая, заметив их интерес к своей невъебенной охуенности, складывает губки бантиком и делает вид, что пытается кому-то дозвониться, лебедино изгибая шею, и демонстрируя выгодные позы (но я уже знаю, что через минут сорок один дембель принесёт второго мертвецки пьяным, бросит на полку, а тот, впав то ли в сон, то ли в алкогольную нирвану, будет тоненько скулить, пукать во сне, вскакивать, и долго сидеть, отхлёбывая минералку, раскачиваться и, борясь с рвотными рефлексами, проглатывыть то, что ему периодически изнутри надувает до предела щёки).
В атмосфере вагона, сквозь дезинфекционную вонь железной дороги, нежно пахнет дорогими духами, коньячным перегарчиком, смешанным с запахом жевачечного ментола. Мужички, несмотря на то, что только что покурили, раздевшись и уложив барахло, с сигаретами в губах, пробираются к выходу на перрон, так как стоять ещё минут пятнадцать. Навстречу им ползут потные и всклокоченные запоздавшие с паспортами в зубах, с неизменными баулами.
Далее следует этап перевоплощения из парадной одежды в шорты, выцветшие майки-дырявые футболки и треники с отвисшими коленями. Стильную обувь сменяют китайские шлёпки, изготовленные из непонятного материала. То ли это размягчённый пластик, то ли одубевший поролон. К запаху польской шанели примешивается первый из списка дальнейших духанов-духан дубильных веществ новых ботинок, запах пота, ассоциирующийся у меня с вонью гниющего репчатого лука  и запах носков. В дальнейшем путешествии этот Флёр вытеснит шанель.
Мужское население вагона, переодевается спокойно и беззастенчиво, не обращая особого внимания на выкатывающиеся из семейников яйца. Женщины, перекрывая отсек одеялами, после них. Когда одеяла сложены, смотришь на только что бывших интеллигентными и интересными дам и думается: «Ё-ё-ёб тваю мать! Из какого вы мультика, лошади страшные?» С молодыми цветущими девушками понятно, они и спать будут в этом, и макияж смывать не будут, пока сам не осыплется и не размажется.
И только опрятненькая бабуля-божий одуванчик, смежив по-старчески слезящиеся глазки, скрестив ноги в лёгких холщёвых тапочках без намёка на каблуки, сжимает авоську из плащёвки  натруженными руками, с чем-то очень важным, вроде карамельного петушка на палочке для внука,(и не ведает старушка, что внучок, уже наступающий себе на письку при ходьбе-дебиловатый переросток, ахуевшиый от конрстрайка, мечтает, что бабуля привезёт ему крутейшую видеокарту из Владика) уже кимарит, не забывая во сне поправлять голубенький платочек.
Дикторша голосом, искаженным всеми зловонными уголками громкоговорящей связи, гундосопротивным и уставшим, как будто её трое суток ебал эскадрон гусар летучих, объявляет об отправлении вашего поезда. Проводница в форме цвета озябшего мента, суетливо перебирает ножками и требует провожающим съебаться, а курящих на перроне мужиков в шортах самых ебанутых фасонов, зайти в вагон, мужики делают по несколько глубоких, сильных затяжек, окурки от такой компрессии сморщиваются, огонек сигарет становится неестественно длинным. Проводница ворчит, что-то вроде: щас тока дверь закрою, какой-нибудь пидар полуголый с мороженым прибежит…
Ды-дын-ды-дын-ды-дын, поочерёдно задынькали сцепки вагонов, начиная от локомотива и затихая где-то в жопе поезда. «Ну вот и поехали, сообщила дочке мама. Щяс, тётя туалет откроет, паписяещь, пакакаешь, поешь и попьешь…» Мужики, обильно сплюнув коричневую от табака слюну, спешно сиганули с перрона в вагон. Когда они прошли в чрево вагона, проводница изрекла: «Как вы меня все заебали», и выставила жёлтый флажок. Но поезд, продернув вагоны, встал, и в ожидании нужного сигнала семафора, простоял ещё минут десять. Температура в стоящем и закрытом вагоне резко поползла вверх, матроны с вычурными золотыми кольцами на сарделечного типа пальцах, обмахиваются журналами «Лиза» и дуют себе в чёлку, оригинально скривив ебальнички. Слышен далекий, словно движение пузыря по пищеводу гудок, теперь точно поехали!
Вторая царица вагона, с сожженными перекисью проволочными волосами шлюховатого типа, проверила наличие пиздострадальцев на местах и, выдав постели, предложив, для приличия чай, упиздила спать. Первая, как волшебную кунсткамеру, отомкнула ТУАЛЕТ.
В поездах дальнего следования, независимо от уровня комфортности вагонов, к двум существующим развлечениям, типа пожрать и поспать добавляется ТУАЛЕТ!!! Почему часто говорят: «Хочу в туалет». Как можно хотеть в туалет? Туда может быть только надо! Неискушенные пэссенджеры отечественных душегубок на железных колёсах, ещё не знают, что это-важнейшее место в вагоне. Вот в это время его и нужно посетить. Впрок. И постараться сделать там весь комплекс дел, пока ещё есть хоть видимость чистоты. Я, лично, лучше неделю не буду умываться чем прикоснусь к чему-либо в этом кабинете. В интересах этого же, буду пить только чай с печеньем, сколько бы ни пришлось ехать! В очереди в душ вообще можно состариться и умереть…
Из динамиков мерзопакостнейшим голосом Лагутенко рванули звуки Мумитроля: «…Вла-ди-васток две ты-ы-ыщщи-и-ы-э-а». Гости города-форта прилипли к левым окнам, ахуевая от огромного количества воды в море, и не замечая загаженных пляжей Зари, Чайки, Весенней, обмениваются впечатлениями о количестве и размерах медуз. А когда миновали Угловое, самоистязатели, по цепной реакции начинают шуршать пакетами… Я далёк от мысли, что кто-то из них сел в поезд голодным, более того, многие из них еле выползли из-за празднично-прощального стола, однако жрать в поезде, это нечто большее, чем развлечение, это национальный ритуал! На жёрдочку с занавесками вешаются палки колбас, несмотря на июльское солнце, охуенно жарящее сквозь стекло, обляпанное снаружи чьей-то блевотиной, это самое прохладное место! И июльские деньки ускорят её пожирание. Предыдущие ароматы вне всякой зависимости от привлекательности, меняются запахами разрезаемых огурчиков, дух копчёных ветчин дразнит, надутые помидорины манят своей вульгарной спелостью, слышны цоки разбиваемой скорлупы, и просьбы порезать хлеб. Пиздюхнувшие по первой мужички, охотно исполняют эти просьбы, кромсая перочинными ножичками ароматные буханки, стучат крышки на оголяемых из полотенец кастрюльках с пАрящей картохой, пахнет укропчиком и прочей зеленью. И вот тут нужно не попасться на крючок приглашения откушать под теплеющую водочку! Потому как в приглашении не договаривается главного-у нас этого дохуя, и его все-равно выкидывать утром надо…
Тем не менее, переодетый дембель вроде заснул. С ширинкой нараспашку. Исторгая из молодого организма густой перегар, и мирно посапывая. Рот его раззявлен и по его слюнявой губе ползёт жирная муха…
Со стороны клозета с грохотом стреляет дверь- в вагон скрипя и дребезжа бутылками вкатывается ещё одно чудо РЖД-тележка со всяческой хуйней. Катит её официантка в поварской куртке, почему-то с засаленными сиськами, и зычно орёт с очаровательным московским акцекнтом: «Га-арячие пирожки, пицца, са-асиска в тесте, пиво ха-алодненькое, ха-алодные нипитки тоже ха-алодненькие, ша-акалад, сига-ареты…». Какой нахуй московкий акцет? Откуда? Я эту шалаву точно видел в Уссурийске на китайке, она в шашлычке ложкомойкой работала…. И тем не менее её товар, на который в магазине никто бы и не глянул, потихоньку уходит, несмотря на то, что его цена с каждым вагоном увеличивается по непонятным законам русского маркетинга. Я всегда охуеваю с земляков, которые в магазине готовы уши продавцу отъесть за мелочь, а тут 300 отдадут за полулитру палёнки. Короче, пакеты зашуршали вновь…
Санёк, братан бля-на, это дембель потрезвее будит другана, вставай бля-на…я сука Кулера купил бля-на, Санёк, сука ты, бля-на мудак бля-на нахуя так нажрался… Санёк разлепил мутные глаза, согнул тело, и вытер слюни с так и не закрытого рта, повертел головой по сторонам, что-то соображая, принял откупоренную Кулера и всосался… Было видно, что ему этот Кулер, как плевок на раскалённую буржуйку, пш-ш-ш-ш и нету, однако через минуту Санёк оживился, глянул на ширинку и спросил: «Серега, а это чо за хуйня»? Потом его торкнуло на старые дрожжи, и он со словами «ебать всё в жопу» упал на подушку.
-А Вы откуда едете? Ах отсюда! А мы сутки от Спасска добирались! Прикинув свежесть явств, и то, что я обычно не ем, что приготовлено вчера, надо любезно поблагодарить, достать полторашку замороженной ещё дома до льда «Монастырки», и по-тихой пить что оттаяло,  насупиться и уткнуться в книгу, приготовившись  к дальнейшему мапет-шоу. А когда у толпы процесс пищеварения перейдёт в фазу дефекации, наслаждаться зрелищем, когда первая половина из них, с удручённым видом морды лица клубится в этом тамбурке, якобы руки ополоснуть (каждый минут по 15-20), хотя в глазах читается мольба: «срать хочу, дико»! Причём, судя по звукам изнутри, сначала после каких-то поскрипываний и покряхтываний раздаётся специфическое ччфшш-ш-ш-ш бульбуль, шоркание ёршика, возня, потом только звук умывальника.
Вторая половина сидит на местах, но постоянно высовывает свою репу в сторону вожделенного горшка, стараясь не пропустить своей очереди, и почему-то до зуда хочется детской, невинной шалости-каждой высовывающейся башке влепить смачный фофан. И тут самое страшное! Станция! Уссурийск. Стоянка 30 мин. Невозмутимая пухленькая проводница с проволочными волосами, едва проползая по проходу, уворачиваясь от торчащих на пол-метра ног длинномерных пассажиров в вонючих носках, спящих на второй полке, доплывает в заветный конец вагона, и оглашает смертный приговор "Вокзал, санитарная зона!" и, ХАЦ, треугольным ключиком! Тогда толпа суетливо протирается на выход, а там уже пять минут, как приехавшая бабуля-божий одуванчик, не решается по-гренадёрски сигануть на перрон, нерешительно переминается, осторожно и не спеша спускается по ступенькам, и вагон ещё остановился там, где перрона уже, или ещё нет, а до твердой земли от последней ступеньки метра полтора. Ей, конечно, помогут и не столько из уважения, сколько уж срочно надо на улицу! Серуны, стиснув зубы, молча желают бабуле здоровья и долгих лет жизни, при этом стоят и смекают, что если прыгнуть из вагона на гравий, гавно вылетит всё сразу или тока половина. Погадив всё-таки, где удалось, поднимаются в вагон с новой партией закупленной втридорога жратвы, вокзальных пирожков, которые пекли на позапрошлой неделе, булочек в "зелёной глазури", жареных куриц в жирной бумаге, и синева этих куриц видна аж сквозь бумагу, всем своим жалким и измождённым видом демонстрируя, что курица-бессменный спутник пассажира любого вида транспорта.
Плюхнувшись на место, вовремя вернувшиеся широко улыбаются, и сразу видно, что у них НАСУПИЛО СЧАСТЬЕ!!!! Поезд очень медленно, едва заметно трогается, и когда лениво ёбнет колесо о стык рельсов, раздаётся истошный вопль: "Се-е-еня-я-я-я-!!!Вот тут надо выглянуть в окно и полюбоваться, как этот долгосравший неудачник, теряя китайские сланцы, наращивает скорость, тряся голым пузом, и волосистыми сиськами не мужского размера, в нелепых шортах, роняя добытые в толчее перрона солёные огурчики, яблоки, и отшвырнув недоеденый официантами вокзального ресторана плов, дотягивается до вожделенного поручня вагона, едва не получив по сопатке захлопывающейся дверью. Но тут его благоверная видимо сообразила дёрнуть стоп-кран, и Сеня, не успев как следует закрепиться на поручнях, плашмя, как пингвин, падает оземь и с криком: "Вотбля, нуниебатьмой рот", прихрамывая и, потирая ушибленные места, лезет в уже стоящий вагон. Бригадир поезда написал акт, ушёл, попутчики ещё минуты две сочувственно поглядывают на пьющего тёплое пиво Сеню, жена протягивает ему кусок вонючей курицы-на, Сёмочка, скушай, пропадёт ведь, жалко...Семён молча берёт, и ожесточённо швыряет в пакет со всяческими отходами, не стесняясь орёт: "Идин-н-н-нахуй вместе со своей курицей! Сходил бля, посрать»! и глотнув пива Сеня начинает рассматривать полученные ранения, потом, оглядев свои ободранные и пыльные, как у дервиша, стопы, с сожалением буркает: " Жалко бомжарики, тока купил".
Проехали столько, что кажется, пора бы уж давно приехать. Тележка стучит в этот раз в обратном направлении. Там уже почти ничего нет. Ассортимент выбран, сожран и высран, но, раз десять обожженные микроволновкой сосиски в тесте, всё никак не кончаются. Из кубрика левее доносятся реплики:
-120!
-Я пас!
-А я на бочке!
То три сибиряка рёжутся в 1000, периодически наливая, и обсуждая достоинства японских машин, и рост цен на владивостокском авторынке.
  -Толян, закрой окно. Чо, не чувствуешь, Байкальск скоро?
Шикарные пейзажи седого Байкала весьма оживляли влетающие в окна волны тошнотворного запаха, источаемые всемирно известным Байкальским ЦБК.
    Народ видно уже подустал, всё выпито и сьедено. Наступает осмысление, что если сумму того, что уже прожрано и пропито добавить к цене ж/д билета, то можно было полететь и уже быть на месте, забыв о дороге. А так пилить ещё ¾ пути, все развлечения уже надоели и в вагоне всё благопристойно. Кто читает, кто, накупив сканвордов, уже по третьему кругу их разгадывает, потому что вопросы попроще давно отгаданы. Тихие разговоры перезнакомившихся женщин убаюкивают, Сеня зализывает раны, он уже перестал обижаться на жену за то, что так глупо наебнулся с вагона, протрезвевшие дембеля клеят девушку, она, впрочем, и не возражает, потому, что ей тоже скучно, и она охотно верит рассказам пацанов об их геройских подвигах во время службы. Запахло Дошираком, кого-то пробило на хавчик, и поскольку колбасы исчезли, батоны сьедены, помидоры давно помялись, питание пассажиров становится несколько приземлённее. Вечером Иркутск. Время тянется, как слизь за улиткой. Тянется всё, что даже не может тянуться! В голову навязчиво лезет старина Макар со своими вагонными спорами, аккумулятор в телефоне давно сел, потому, что вчера часа три изучал опции телефона. Интернет недоступен, связи нет, и ещё долго не будет. Беззвучно возникает в проходе якобы глухонемой с ворохом давно устаревшей прессы, какими-то сувенирчиками, женщины демонстративно отворачиваются, у них сейчас по плану закупить хвоста по 3-4 копчёного омуля, мужикам вообще всё похую. Делать совершенно нечего, пойду-ка я в тамбур: давненько не курил….