Эдельфейс Зохарович Мошкен безвольно лежал на спине и терзал себя мыслью «сон это  был или не сон или он всё ещё спит и думает во сне».
Из бессмысленных раздумий его вывел гулкий голос, какой обычно звучит на вокзалах или в общественных банях.
- Эдельфейс Зохарович, вставай! Надо отвести Кассиопею в лицей.
Мошкин скосил глаза к двери на звук  вокзального  объявления в его квартире. В проёме  стояла высокая худая женщина с мелированными до седины волосами, в длинном  шёлковом отливающим мартеновским огнём халате, режущим глаз.
Эдельфейс Зохарович уставился на неё – «кто это у меня в квартире?» -  усмехнулся некоей  пикантности ситуации, и сам себе сказал словно чужим женским голосом. - «Ну,  что ты пялишься на меня, как светодиод на темноту?»
- Ну, что ты пялишься на меня, как светодиод на темноту? – женщина верно считала с  сетчатки Эдельфейса Зохаровича недоумение и дословно повторила его мысль, а может, наоборот, это она и внушила ему эту мысль. – Уже жену собственную не узнаёшь? Пить меньше надо…
- А то заболеешь белой горячкой и умрёшь в муках… - машинально закончил тираду  забывчивый Мошкен какой-то смутно знакомой фразой.
- Вот именно! – веско согласилась женщина.
Жена.
«Жена… жена…» - шестерёнки мозга со скрипом проворачивали незнакомые буквы в фарш непонятной  морфемы.
- Ты же вчера с Владимиром Петровичем неумеренно употребил внутрь водного раствора этилового  спирта и  интоксикация продуктами метаболизма этилового спирта у тебя отбила память. – монотонно внушала терпеливая супруга.
Мошкен напряг свою отбитую память, и в мозгу стали мелькать отрывочные картины вчерашнего дня.
- Да, не пили мы вчера с Петровичем! Мы вчера экспериментировали … с яйцами…
«Что же там было такое неприятное? Вертолёт с пришельцами…Сковорода с кровью… Рыбья морда… Что там было? Надо зайти к Петровичу…»
- Не надо заходить к Петровичу! И с яйцами экспериментировать не надо! – оборвала рваные неприятные мысли жена. – Владимир  Петрович уехал.
- Как уехал? Куда?!
- Владимир  Петрович уехал в деревню.
- В Простоквашино? – нашёл в себе силы пошутить Мошкен.
- Почему  в просто Квашино? – беспристрастно удивилась всеведущая супруга. -  Просто к родственникам в деревню.
«Да, не может этого быть! У него и родственников никого в живых не осталось. Надо будет по пути заглянуть к нему» - мысленно упрямствовал Эдельфейс Зохарович.
- У Владимира Петровича  множество родственников, и дальних и более близких. Сейчас  у него в квартире живёт дальний. И заходить к нему не нужно, поскольку ты с ним нисколько незнаком, а это неприлично.
- Вставай и отведи в лицей Кассиопею. – сменила  менторский тон на откровенно  командный жена.
- Какую Кассиопею? – наконец-то вернулся в реальность Мошкен. Реальность была не слишком реальной.
- Что значит «какую Кассиопею»? Нашу с Вами дочь! Нет, тебе определённо надо пройти курс приёма определённых медикаментозных препаратов! Кассиопея, пойди сюда! – крикнула через плечо мадам Мошкена.
В проёме двери послушно возникла худенькая серая девочка с бесцветным взглядом в сером мешковатом платье с ранцем неприятной яркой чёрно-золотой расцветки.
У Эдельфейса Зохаровича тяжёлыми молотками забухало в висках. Он застонал.
- Хватит производить неинформативные звуки. Вставай и отведи девочку в учебное заведение! – безжалостно приказали Мошкену.

Ряд дальнейших действий Мошкен произвёл машинально и бездумно, словно во сне или  под гипнозом.

И только выйдя  на улицу,  он немного пришёл в себя.
Пришёл в себя от неприятного  чувства гудящей, вибрирующей, подавляющей весь мир тишины. Не должно быть такой тишины! Может, он просто оглох?
Мошкен кашлянул. Он слышал, но звук был необычно глухим и липким, звук испуганным  ужом скользнул от гортани через носовую пазуху и затаился в ушной раковине, такой звук бывает, когда говоришь, закрыв себе ладонями уши.  И снова тишина.
Это было необычно и неприятно.

Впрочем, улица выглядела тоже не совсем обычно. И не совсем приятно.
Двор был объят темнотой.
Чёрное низкое небо давило на голову, Мошкену казалось - огромный чугунный палец настырно тычет в темя «пригни голову, пригни голову».
Серые, слепые, без единого живого окна дома, соединённые в каре  тревожным сумраком пустоты.
«Светомаскировка?» - всплыло в памяти тревожное слово, и Мошкен вспомнил заклеенные крестами окна в военных хрониках.
Впрочем, небо  казалось  равномерно подсвеченным, словно бы размытым северным сиянием. Поэтому темно, вообще говоря,  не было. Было сумрачно. И тревожно. Осознать время суток было совершенно невозможно.

Держа девочку за руку, Мошкен в тоскливой  задумчивости через арку в середине дома  покинул двор и вышел на улицу. 
Здесь было так же сумрачно и тревожно. Воздух мерцал и вибрировал, словно в тёмном  кинозале метался луч кинопроектора.
По чёрной неосвещённой дороге медленно ехали редкие автомобили с выключенными фарами. Даже светофор моргал серым.
И было тесно дышать.
Только дойдя до пешеходного перехода и обернувшись назад, на дом, Мошкен понял в чём дело -  дом до высоты пятого этажа был привален гигантским серым сугробом, словно дом окатила снежная волна, да так и застыла. И в этом сугробе в высоту этой глыбы были прорыты траншеи, по одной из которых Эдельфейс Зохарович с незнакомой дочерью и добрались до дороги.
А вот сама дорога и тротуары были совершенно чисты. То есть неестественно тщательно вычищены и вымыты.
«Конец света!» - растеряно пробормотал Мошкен, и на него навалилось чувство какой-то детской беспомощности, чувство одиночества и отчаянной обреченности. Что он чуть не заплакал.
«Идёмте же!» - потянула за руку Кассиопея.
Они перешли дорогу и присоединились к троице таких же неприкаянных на остановке.
Люди были серыми и глухими, как и вся окружающая действительность.

Бесшумно подъехал мёртвый пустой троллейбус и остановился на удалении метра от поребрика. У колёс маслянисто колыхнулось чёрное небо. Один из серых заторможенных людей на остановке механически, как робот, шагнул по направлении к открытой двери, оступился и оказался в воде. Неожиданно вода поглотила его по самую грудь.
Мошкен кинулся к растяпе, схватил его за руки и стал тянуть на себя, дабы помочь подняться. Это оказалось необычно легко. Треть человека – это не такая уж большая  тяжесть. На Мошкена глядели безмолвно вопящие несчастные глаза, а в руках он держал кусок  человека, аккуратно обрезанного  по грудь.
От испуга Эдельфейс Зохарович отпустил руки несчастного, и огрызок человека медленно погрузился в хищный маслянистый студень. Весь.
Мошкен от ужаса потерял дар речи. И если бы не всеспасительное «этого же не может быть, это мне снится», вполне возможно, даже тут же сошёл бы с ума. Не сходя с места.
А между тем остальные люди на остановке остались совершенно безучастными к страшному событию. Однако, садиться в общественное транспортное средство  повременили.
Троллейбус, постояв ещё минуту, бесшумно закрыл пасти дверей и, всколыхнув колёсами  растворитель людей, отчалил от остановки.
- Что же это такое делается, Господи?! – задыхаясь вопросил  Мошкен Всевышнего.
Никто ему не ответил.
И только девочкина  сухая твёрдая ладошка, вновь оказавшаяся в руке Эдельфейса Зохаровича, потянула его к дороге:
- Пошли же, а то так мы никуда не доедем! – подходил новый пустой троллейбус.
Мошкен отшатнулся.
- Нет, так мы точно никуда не доедем! Разве только в ад! Надо поймать такси!

Но пару машин такси, стоящих чуть поодаль, так же отделял от тротуара тот же метр бездонной маслянистой смерти.

- Нет, нет! – строго сказал перепуганный Эдельфейс Зохарович и попытался отдёрнуть  ребёнка от лужи.
Но девочка, сердито выдернув руку, шагнула в воду. Мошкен в ужасе съёжился. Но  чёрная жидкость, до середины скрывающая колёса такси,  даже не замочила подошв золотистых сапожек – странный человечек шагал по воде, аки по суху.
- Ну! – грозно  приказал Мошкену из раскрытой двери автомашины  чудо-ребёнок.
Но Эдельфейс Зохарович малодушно попятился, в глубине души ругая себя последними словами за  поступок, недостойный гордого звания родителя.
- Езжай, езжай! Знаешь, куда ехать-то?
Девочка с недетской силой захлопнула дверь и нелепая грязно-розовая «Волга», резко  газанув, скрылась в сумерках.
Чёрная жижа окатила поребрик и Эдельфейс Зохарович испугано попятился, напоследок взглянув вслед уносящемуся в туманный сумрак таксомотору.
- И номер нехороший! – виновато подумал Эдельфейс Зохарович. – Число зверя!

В тоске и раскаянии побрёл Мошкен вслед за уехавшей машиной.

Потом спохватился, что всё-равно не знает, куда идти, и повернул к дому.
Ему надо было перейти дорогу, но ступить на пешеходный переход Эдельфейс Зохарович  заставить себя не мог – перед глазами стоял растворённый сначала по пояс, а затем и совсем, незнакомец с остановки.
И хотя вот у этого светофора они с девочкой только что переходили проспект, Мошкену  везде мерещилась хищная жижа.
Он прошёл несколько кварталов, внимательно глядя себе под ноги. Пересекать ему  приходилось только выезды из дворов. А вот перейти широкий проспект Мошкену было банально страшно.
По пути ему на глаза попалось несколько людей, все они были похожи на спящих зомби. В основном они концентрировались небольшими группками по две-три особи на  остановках. И вели  себя крайне замороженно. Когда подходил троллейбус, Эдедьфейс Зохарович ускорял шаг, стараясь не увидеть, что там на остановке может произойти.

Он вспомнил, что совсем рядом живёт его знакомый и хотел зайти поделиться своими страшными наблюдениями и заодно переждать. Но быстро сообразил, что пережидать, возможно, придётся очень долго. А во-вторых, у него не было никакой уверенности, что дверь ему откроет именно его приятель, а не какая-нибудь рыбья морда.
Стало совсем тоскливо.
И вдруг он увидел, как дорогу быстро перебежал человек, именно человек – он  испуганно озирался, был жалок и несчастен. Он пересёк проспект – и с ним ничего не случилось.
Мошкен последовал его путём. И с ним тоже ничего страшного не случилось.

…

У подъезда стояла знакомая розовая «Волга» О666ОО. Правая пассажирская дверь была распахнута. Ни водителя, ни пассажиров в машине  не было.
Мошкен с опаской заглянул в салон.
На заднем сиденье лежал знакомый ранец  в чёрно-золотую полоску.
Эдельфейс Зохарович завертел головой по сторонам в надежде обнаружить Кассиопею, но улица была пустынна во всех направлениях.
- Где же эта… моя… девчонка?
Горе-отец вытянул ранец, который оказался неестественно тяжёлым.
«Да, сейчас так детей загружают! Столько учебников и тетрадей!»
Тетрадей и книг в ранце не было. Впрочем, нет. Сверху лежал один потрёпанный и  замызганный томик. Мошкен вынул книгу. «Смерть Агасфера».
Бессмертная подставка под кастрюли из квартиры Петровича.
Тошнотой под-вздох накатил ужас.
Но то, что лежало на дне ранца под книгой  заставило Мошкина каждой волосяной луковицей пронять выражение «волосы встали дыбом».
Там лежала маска, нет, не маска, а подлинная копия его собственной головы.
Мошкен взял голову под затылок на ладонь - кожа была живой, тёплой и мягкой -  и взглянул себе в глаза.
«А давно ли я гляделся в зеркало? Может быть, я сам уже не я!!!»
Голова ехидно и высокомерно ухмыльнулась – чего, по правде говоря, Мошкену никогда бы не удалось – и молвила с интонацией провинциального актёра «Бедный Йорик!»,  явно играя на зрителя.
Руки у Эдельфейса Зохаровича задрожали, словно он узрел тень отца Гамлета (хотя по моему скромному мнению наша голова профессора Доуэля куда сильнее какой-то там тени!), и он в очередной раз начал терять ощущение реальности.
Голова между тем продолжала жить самостоятельной жизнью – она чему-то радостно осклабилась, и глаза её закатились и  уставились в небо.
Мошкен поднял голову - свою собственную, сидящую на плечах. Поднял, так сказать, очи горе.

По ярко-черному, словно подсвеченному северным сиянием, небу сплошным ковром медленно и грозно  проплывали огромные чёрные силуэты, похожие на громадные кленовые листья.
И вся  земля, весь воздух, весь мир  дрожали от мощи нашествия.

Запасная голова Эдельфейса Зохаровича громко  расхохоталась безумным клёкотом… а основная - не нашлась, чем ответить.

xxx. Тока што (с бутылкой кифира)