Сигизмундыч чуть было не абАСТРАЛся. Стоял себе тихо-мирно в очереди на кассе супермаркета, с наслаждением предвкушая завораживающий аромат только что извлечённой из духовки курочки, запечённой до золотистой корочки. А тут вдруг прямо-таки подступило, да так, что мо’чи нет. Спонтанная и, казалось бы, вполне логичная мысль отпердеться тотчас же была отвергнута прозорливым разумом Сигизмундыча.

«Нет, не удержать» - резонно смекнул он.

От направленных тянущих схваток в сочетании с душной атмосферой супермаркета Сигизмундыча пробила мелкая дрожь, сопровождаемая обильным потоотделением. И во время очередной из них он не устоял перед настойчивым зовом Природы, сводящим любые социальные нормы не более чем к вырванным из всей бесконечности альтернатив условностям. Новая доминанта из глубин подсознания вытеснила все практичные мысли - и о тележке с недельным запасом провианта, и даже о паре беззащитных и понурых, довольно давно уже не пернатых сизых тушек в ней. Свободолюбивым скунсом, не знающим сомнений в невинности и безгрешной правоте своих инстинктов, Сигизмундыч метнулся в сторону солнечного света и свежего апрельского воздуха.

Вырвавшись из душного плена на площадку перед входом в магазин, он судорожно стянул портки. И, не успев даже толком присесть, ректально издал протяжный тревожный звук, рельефно подчёркнутый орально-горловыми переливами и увесистым шлепком о керамогранит модифицированной биомассы - производной от вчерашней курочки. Правда, сейчас она несколько отличалась консистенцией и ароматом от своего аппетитного прообраза недавней мысленной зарисовки, лишний раз подтверждая истинность второго закона термодинамики.

Погасив первый накативший на него вал, Сигизмундыч в позе известного всем скульптурного образа великого создателя «Божественной комедии» гордо воссел по соседству с силуминовой урной и деловито поёрзал, пристраиваясь поудобнее. Надо признать, ему было довольно неловко причинять неудобства согражданам, суетливо снующим у входа в магазин. У Сигизмундыча вызывали понятное сочувствие их естественные стремления пополнить продовольственные запасы для последующей реализации тех же нехитрых перспектив в куда более комфортных условиях своих квартир и офисов. И, словно извиняясь, с приветливой чуть виноватой улыбкой он кивал окружающим, мол, не обессудьте, что немного мешаю вашему проходу, ведь с кем не бывает.

Меж тем неодолимый зов Природы – это не только извечный оппонент условностям социума, кое-как подогнанным им под свои нужды. Иной раз он способен творить чудеса, даруя нам ни с чем не сравнимую магию вдохновения. Охваченный этим волшебным порывом Сигизмундыч напоминал сейчас виртуоза-авангардиста, умелым свингованием передающего самые тонкие нюансы своего творения, ему самому не до конца понятного. Воодушевлённо покряхтывая и сипя в такт затейливой полифонии органных переливов и мощных выхлопов отработанных газов безотказного как швейцарские часы куриного биодезинтегратора, он словно являл миру своё выстраданное в родовых муках детище. Торжественные литавры убедительных шлепков по керамограниту подчёркивали неподдающуюся анализу полиритмию кульминационных моментов произведения, неповторимого в своих мельчайших оттенках и деталях. Апофеозом прозвучал облегчённый выдох Сигизмундыча в сопровождении надрывного финального пассажа анальной трубы, эффектно оборванного уверенным акцентом завершающей плюхи.

Но нет, не снискал Сигизмундыч оваций своим вдохновенным исполнением. Да и что, кроме замешательства и недоумения мог увидеть он в глазах неподготовленной аудитории? Ни тебе тщательно продуманного пиара, ни детально проработанного образа. Лишь маленький мальчик шести лет, шести месяцев и шести дней отроду стал его единственным благодарным слушателем. В течение всего представления его широко открытые глаза, полные радостного удивления и неподдельного восхищения, не отрывались от поглощённого творческим процессом, самозабвенно свингующего незнакомца-виртуоза. А ведь что ещё, как не полёт вдохновения и радость открытий наполняют нашу жизнь новыми красками и светлой верой в её безусловную значимость?

Но Сигизмундычу эти сентенции виделись абсолютно невесомыми в сравнении с той чуть ли не АСТРАЛьной лёгкостью Творца-Созидателя, что он испытал. Лёгкостью, несоизмеримой с эффектом от потери жалкой пары-тройки килограмм подаренной им миру биомассы.

- Вот и славненько, вот и чудненько, - приговаривал Сигизмундыч, бережно вытирая раструб своего неподражаемого перкуссионно-духового полифонического инструмента страничкой журнала «VOGUE», по оказии перекочевавшего в его руки. Словно по мановению волшебной палочки глянцевый шедевр выпал вдруг из сумочки прошмыгнувшей мимо него холёной дамочки с мопсом на руках, брезгливым выражением на лице и возгласом: «Какая гадость!»

- Вам гадость, нам в радость! – беззлобно отозвался Сигизмундыч, немедленно приступив к препарированию актуального трофея.

Конечно же, вощёные страницы изысканного издания, своей яркостью радующие глаза породистых самочек, были не лучшим вариантом для решения поставленных им задач. Более того, нанести непоправимый ущерб нежной поверхности резонатора его неподражаемого инструмента. Но Сигизмундыч даже не обратил внимания на ощущение анального дискомфорта от контакта с шикарным изображением одной из гламурных светских львиц.

Напротив, уже натягивая портки, он ощутил прилив покоя и тепла, такого своевременного для его взмокшей спины: «Ну, слава тебе, господи, обошлось без эксцессов. И даже бельишко не замарал».

«Но что это я будто бы неопалимую купину изображаю?» - тут же спохватился Сигизмундыч и повернулся к своему юному ценителю:

- Ей, мальчик, гуляй, гуляй!

Жизнь вошла в прежнее русло, и вполне обычные житейские проблемы и переживания овладели практичным разумом Сигизмундыча: «Надо же, наконец, и за продукты рассчитаться…». И новая тёплая волна из самых глубин подсознания свела на «нет» остатки пота на его многострадальной спине, неуловимо трансформировавшись во вполне осознаваемый образ: «И за ку-у-урочек…».

При этом на реакцию и пересуды невольных свидетелей его спонтанной дефекации неоценённому исполнителю было так же нАСТРАть, как и парой минут ранее на полированный керамогранит при входе в магазин.

Удивительно, но ему даже и обидно-то не было. А ведь, что ни говори, но для большинства из нас своё гавно – оно и на запах поприятнее будет, а для кого-то, глядишь, и на вкус. Да и с какого ракурса на него ни глянь, оно, в своём роде, исключительное и непохожее в точности ни на чьё другое.

Но природная скромность Сигизмундыча не позволяла ему принять столь очевидной истины, большинством из нас признаваемой де-факто. Тем более, расценивать её в качестве основания для того, чтобы направо и налево навязывать уникальный плод своего вдохновения в качестве несравненного деликатеса и бесспорной ценности. Несмотря на всю эксклюзивность его содержания и преподнесения в сочетании с непоколебимой уверенностью в собственной правоте.

…Правда, подобная категоричность ставила под сомнение непреложность или абсолютность любой точки зрения вне зависимости от её кажущейся непротиворечивости или субъективной очевидности. И подразумевала отсутствие однозначного ответа на любой вопрос...