Много лет проработал рядовым газетным корреспондентом. Естественно, за это время был свидетелем, да порой и участником, множества различных курьезов, которыми так изобилует жизнь местного газетчика. Эти зарисовки относятся к казахстанскому периоду.

Крутой фотокор
В районке, где я начинал карьеру газетчика, одно время не было собственного фотокорреспондента, и в редакции подрабатывал фотограф местного быткомбината Григорьич, веселый и добродушный пьяница. Как-то ему поручили наделать снимки с отчетной районной партийной конференции – важнейшего события в жизни района (все равно, что партийный съезд для страны).
Первое время Григорьич прилежно щелкал «Киевом», обнаруживая свое присутствие в середине зала вспышками. Ну и пару раз он минут на пять отлучился, после чего в глазах его появился демонический блеск. И тогда Григорьич очень твердой походкой стал выходить уже прямо к трибуне, за которой все еще читал невозможно длинный доклад первый секретарь райкома, и периодически сверкал ослепительной фотовспышкой прямо ему в глаза. И каждый раз секретарь непроизвольно дергал головой, потом с минуту, не меньше, заново привыкал к тексту. Наконец, не выдержав, очередного захода извергающего молнии Григорьича, в отчаянии закричал:
-Да кто-нибудь уберет этого придурка?
В зале послышались смешки. И лишь тогда к фотографу быстро подошел один из райкомовоских работников, и цепко взяв его за локоть, повел к выходу. Успокоившись, первый секретарь попил водички и продолжил свой нескончаемый доклад. Однако всего минут через десять его опять ослепило вспышкой, и секретарь буквально подпрыгнул за трибуной. Это неугомонный Григорьич где-то снова пригубил винца и, пробравшись в зал через другой выход, снова начал азартно фотографировать докладчика. При этом он - желая, видимо, показать, какой он крутой репортер, взобрался на одну из батарей отопления. Сделав несколько кадров, Григорьич потерял равновесие и с ужасающим грохотом свалился в проход. Из хохочущего зала его уже не вывели, а вынесли…
Взбешенный редактор хотел было отказаться от фотографий Григорьича. Но никто другой в этот день партийный форум районного значения, кроме него не снимал. А представьте, как бы выглядел газетный разворот с отчетом с конференции со сплошным газетным текстом? Тем более что Григорьич – ну, разве не профессионал! – умудрился таки поснимать еще и выступающих. Так что редактор, скрепя сердце, снова принял снимки своего непутевого внештатника.
- Ты бы… это, хоть на такие задания ходил трезвый, - сдержанно попросил он Григорьича.
- Да конечно! – с жаром согласился фотограф. И конечно, ненадолго.


Имена
А вот этот случай мне рассказал уже сам Григорьич. Как-то он вместе с корреспондентом завсельхозотдела, работавшим в газете до меня, выезжал на отгонное овцеводческом пастбище – джайляю. Редактор послал их за очерком о семье знатных чабанов, награжденных медалями за высокую сохранность поголовья.
Главу семьи звали Иван, а фамилия у него была Абдула. Именно Абдула – с одним «л». Оказывается, он был молдаванином, и такие фамилии у них не редкость. А супружницу у этого молдаванина была русская, с заурядным славянским именем Глафира Порфирьевна.
Корреспондент правильно называл их первые десять минут беседы. Но когда этот самый Иван Абдула, обрадованный возможностью легально выпить – ну как же, такие гости! - притащил откуда-то из закромов, с высочайшего соизволения жены, сначала одну бутылку водки, потом другую, тут и началось.
После третьей стопки наш корреспондент то и дело величал чабаншу уже не Глафирой Порфирьевной, а Порфирой Глафировной. Досталось и мужу, его поддатый журналист попеременно называл то Иваном, то Абдуллой.
Может, кто-то другой взял бы да и выгнал таких бесцеремонных гостей. Но хозяева терпеливо сносили все эти, в общем-то, непреднамеренные издевательства. Потому что сами вообще не ни разу не смогли выговорить имени терзающего их корреспондента. Его звали Токмагамбетов Курмангали Абдыкадырович…

Заголовок
Я написал очерк о фронтовике-гвардейце и, не мудрствуя лукаво, назвал его «Гвардии капитан Белокопытов». Отнес редактору. Шеф тут же, при мне, пробежался по тексту, почесал переносицу, и сказал:
- Хорошо написал. Вот только заголовок…
-А что – заголовок? По-моему, нормально, просто и ясно.
-Да так-то оно так, - согласился редактор. – Но ты же сам вот пишешь, что герой твой – уважаемый человек, с регалиями. Как бы не обиделся…
- Да почему? – искренне изумился я.
- Ну, он же член райкома партии, при должности! – досадуя на мою непонятливость, сердито сказал редактор.- Поэтому давай чуть-чуть поменяем заголовок. Пусть твой очерк называется «Гвардии капитан Белокопытов Михаил Иванович». Вот, и ему будет приятно, и мы останемся, так сказать на высоте!
- Понял, - сказал я, - поменяю. А можно, я еще больше разовью вашу мысль?
-Ну-ка, ну-ка! – заинтересованно поощрил меня шеф.
Я тут же взял ручку, дописал заголовок, и протянул материал редактору.
- «Гвардии капитан Белокопытов Михаил Иванович, директор швейной фабрики и член райкома партии», - вслух прочитал редактор и, сделав брови домиком, хмыкнул.
Так что очерк мой вышел в газете с прежним названием. И заголовок это, сам признаю, был далеко не фонтан. Но нам, обычно всего-то трем-четырем пишущим сотрудникам районки, тогда так много приходилось писать, чтобы прокормить маленькую, но выходящую три раза в неделю «четырехполоску» и оттого чудовищно прожорливую, что времени на придумывание более интригующих, заковыристых заголовков у нас просто не было.

Аполитичная история
А вот как я однажды вляпался в аполитичную историю. Нес дежурство в городской типографии по готовящемуся к выходу очередного номера нашей районной газеты. С корректором Танюхой, очень аппетитной особой, мы, что называется, в четыре глаза вылавливаем и устраняем в газетных полосах "блох" - ошибки. Очень скучная, доложу я вам, работенка.
Кроме нас, в этот день в корректорской дежурит еще и коллега из многотиражной шахтерской газеты Витя. Пока наборщики правят вычитанные нами гранки, сбрасываемся, и Витюха, как самый молодой в нашей компании, смотался в лавку. Так что обедали прямо в типографии.
К концу дежурства настроение у всех при¬поднятое, газета благополучно подписана в печать, и мы с Танюхой, еще заранее столковавшись, едем к ней домой (мама ее на даче, и нам никто не мог помешать продолжить уже более тесное общение).
А утром в редакции на нас коршуном налетает редактор и, брызжа слюной, орет что-то нечленораздельное и трясет свежим номером газеты.
Ничего еще не понимая, всматриваюсь в отчеркнутое редактором место. И буквально весь покрываюсь противно ползающими по мне колючими мурашками. В этом номере печатается отчет с пле¬нума райкома партии, и в подзаголовке на второй полосе крупным шрифтом набрано: "Из вытупления первого сек¬ретаря райкома партии (дальше – его имя)". Вытупления! Куда-то провалившаяся литера «с» поставила под сомнение умственные способности первого лица района! Как же это мы с Танюхой лажанулись? Хотя именно нам-то с ней, как никому другому, ясно - как.
Редактор, узнав, что газету на почту еще не забрали, срочно звонит директору типографии и просит его пустить весь тираж под нож – а это несколько тысяч экземпляров. А после исправления ошибки отпечатать ее за мой и Танюхин счет. Но, в конце концов, отходит, и газета печатается в обычном порядке. То есть за счет редакции.
А вот интересно, чтобы с нами было, случись эта история в тридцатые годы?


«Пить хочу!»
Лето, жара. С шофером Вовой мотаемся на редакционном газике по овцеводческим бригадам, полевым станам в одном из совхозов района. Все, блокнот мой распух от записей. Возвращаемся на центральную усадьбу – надо бы заехать в контору, отметить командировки, да ехать домой, в райцентр. Проезжаем мимо продуктового магазина. Вдруг Вова заявляет:
- Пить хочу!
Я говорю:
-Я тоже
Вова останавливает машину, заходит в магазин, и выходит из него с зажатыми меж пальцами обеих рук горлышками… четырех огнетушителей «бормотухи». Ну не скотина, а?
Домой я вернулся поздно вечером, пьяным, да еще с расцарапанной физиономией. Мы с этим козлом, шофером Вовой, не только напились в ближайшем березовом колке, но еще и подрались, не сойдясь в каком-то вопросе. А утром с бодуна надо было садиться за письменный стол и «гнать строку» - мне оставили целую полосу в текущий номер.
Тяжела ты и неказиста, жизнь районного журналиста!

Ковер
У меня роман с корректоршей, очень миловидной и жаждущей любви шатенкой лет тридцати. Кстати, и я, говорят, в этом возрасте был чертовски привлекателен. Но тут такое дело: и я женат, и она замужем. Однако в семьях, нам, видимо, чего-то не хватает, если нас с неодолимой силой тянет друг к другу.
Встречаться же нам довольно сложно – райцентр это большая деревня, где все всё друг о друге знают. И обнародовать наши отношения тоже не спешим – это же скандалы, слезы, мордобой, развод… Для такого решительного шага нам, видимо, тоже пока еще чего-то не хватает. Короче, у нас заурядный адюльтер.
И чтобы потрахаться, мы используем каждый удобный момент, которых в деревне, сами понимаете, не так уж и много. Самое надежное место, где хоть часок-другой можно позаниматься сексом, это редакция. Когда все спешат по домам, я говорю, что задержусь, поработаю еще немного. Это у нас не возбранялось, а напротив, даже поощрялось, главное, ключ от редакции потом по рассеянности не унести с собой, а повесить его на гвоздик в заветном месте. Н, конечно, уходит вместе со всеми. Но спустя какое-то время звонит мне, узнает, что горизонт чист, и возвращается в редакцию. Мы закрываемся и с рычанием набрасываемся друг на друга, и делаем это у меня на столе, на стуле, и лежа, и сидя, и стоя.
Но все тайное однажды становится явным. Вот и до шефа дошли слухи о наших шашнях. А надо сказать, что мой незабвенный редактор сам неоднократно пытался соблазнить симпатичную и весьма темпераментную корректоршу, но она его мягко и в то же время решительно отшивала. Ну, не нравился он ей.
И вот шеф вызывает меня к себя, просит, чтобы я прикрыл за собой дверь, долго молча смотрит на меня, потом спрашивает, ревниво сопя:
- Это правда?
- Что именно? – спрашиваю я с самым невинным видом, на какой только способен.
- Ну, что ты с Н. загулял?
- Как это?
- Да, да! – горячится шеф. – Мне уже говорили, что встречаетесь вы именно здесь, в редакции! И даже у меня в кабинете! Вот на этом ковре! С-сволочи!
Вот извращенец! Сам, наверное, мечтал разложить Н. на этом ковре, а теперь меня в этом подозревает. Хотя…Елки-палки! А ковер-то на полу редакторского кабинета – знатный, большущий, с толстым ворсом. И мя-я-гкий. И никто по нему никогда не ходит, даже сам редактор – только по оставленной открытой каемочке пола. Ведь это же то, что надо! И кабинет у редактора никогда не запирается, он у него без замка, потому что нечего там запирать, кроме громадного сейфа с книгами приказов в нем и с печатью редакции. А мы с Н. черт знает на чем и в совершенно немыслимых позах занимаемся любовью в моем скромном кабинетике! Я себе как-то даже чуть ногу не вывихнул. А тут такое ложе зря простаивает! Вернее, пролеживает. Как же я не догадался сюда Н. привести? Наверное, чувство субординации не позволяло мне даже думать мне о таком варианте – все же я очень уважал своего редактора. Ну, а раз он сам мне подсказывает…
В общем, кое-как я тогда отбоярился от наседающего на меня шефа, убедив его, что напраслину на нас с Н. наводят. Ну а когда вокруг нас все утихло, мы с Н. пару раз все же оценили достоинства этого ковра. Мечта! Сексодром, а не ковер! Но всего пару раз. Потому как ревнивый редактор все же врезал замок в дверь своего кабинета.
А там и наши отношения с Н. как-то сошли на нет. Адюльтер – он и есть адюльтер, штука временная.
Ну а Н. вскоре положила глаз на нового редакционного шофера, здорового такого разбитного парнюгу. И вскоре развелась со своим опостылевшим, как она говорила, сильно пьющим супругом и вышла замуж за этого шофера.
Ну да совет им да любовь. Главное, чтобы в их супружеской жизни не попался другой такой знатный ковер, при воспоминании о котором меня порой до сих пор бросает в «чуйственную» дрожь.


Как мы границу нарушили
Однажды в начале мая, в самый разгар весенних полевых работ, председатель районного комитета народного контроля Адамов, очень такой бруталистого вида казах, взял меня в рейд по полям – чтобы я потом описал в газете, как народный контроль борется за качество хлебопашества. Выехали в отдаленный совхоз «Урлютюбский». Плутали, плутали по проселочным дорогам между березовыми колаками и, наконец, выехали к какому-то полю и увидели на его краю пыхтящего «дэтэшку». Жолат Назымбекович велел шоферу ехать к нему. Но, не доезжая до трактора, вылез из машины и палочкой замерил глубину пахоты в одном месте, в другом. И помрачнел: тракторист явно халтурил, пахал на глубину меньше нужной.
К трактору Адамов подошел уже туча тучей. Сделал рукой властную отмашку рукой. ДТ-75М завершил круг и покорно остановился. Из кабины и пошел нам навстречу невысокий щупленький тракторист-казах, совсем еще пацан.
- Ты что же это делаешь, вредитель? – загремел Жолат Назымбекович. – Что тут вырастет после твоей пахоты? А ну, давай сюда талон качества – штраф наложу на тебя… Перепуганный тракторист молча протянул замасленную книжицу – тогда они были у всех механизаторов. Сердито пыхтя, Адамов водрузил на нос очки, полистал книжицу, хмыкнул и вернул ее парнишке:
- Ладно, на первый раз прощаю. Но еще раз попадешься мне на халтуре – шкуру спущу, понял?
- Понял, понял, ага! – обрадованно засуетился тракторист. - Я сейчас все мигом исправлю.
Он тут же полез с ключами регулировать плуг. А мы поехали дальше.
- Что-то это на вас не похоже, Жолат Назымбекович: взяли и отпустили бракодела без наказания, - сказал я председателю районного комитета народного контроля.
- Да этот балбес (имея в виду своего шофера) завез нас с тобой черт те куда, - сконфуженно сказал Адамов. – Это уже российские поля. Как я мог оштрафовать не нашего тракториста? Но я думаю, он все равно здорово напугался, и портачить больше не будет, хе-хе!
Надо сказать, что поля тогдашнего казахстанского совхоза «Урлютюбский» одновременно граничили с Новосибирской и Омской областями. Вот так мы нечаянно и стали нарушителями границы – правда, в то время всего лишь административной, и чуть не навели свои порядки на чужой территории. Хотя о чем я говорю: ведь тогда что в России, что в Казахстане порядки были одинаковые: так же по полям и весям носились рейдовые бригады, так же изымались талоны качества у бракоделов.
А что касается того, что нам на российском поле попался казах-тракторист, так их тогда было полно в приграничных районах России. Как и русских в Казахстане. Страна-то была одна…