На двадцать четвёртом году жизни на острове я почувствовал первые признаки Просветления. Мои собеседники — представители местной фауны — околевали раньше, чем я успевал сформулировать очередной силлогизм, однако сброженный виноградный сок и странные грибы, выросшие на пнях, оставшихся от принесённых в жертву частоколу деревьев, открывали новые горизонты познания.
    Трудно сказать, когда наступил перелом. Кажется, это случилось в тот день, когда я во время особенно жаркого диспута ощипал и съел своего главного оппонента — престарелого попугая. Закусив грибами, я направился к побережью. Утренний бриз донёс до моего слуха Голос. Голос вещал о конце времён, о рождении нового человека, об избранных, попасть в число которых, судя по всему, не светило практически никому. Я увидел огненные столпы, всадников… Картины сменяли одна другую: падающие звёзды, драконы, блудница с роскошными формами…
    В смятении начал метаться я по берегу. Если мы созданы по образу и подобию, не означает ли это, что мой маленький мир можно сделать похожим на Эдем, ведь здесь есть всё, даже престарелый Адам в роли Творца.
    Найти глину оказалось непросто (сначала я хотел выломать у себя ребро, но сильно дрожали руки — беспробудное пьянство давало себя знать), но мне, как всегда, повезло. Стараясь не думать о блуднице, я принялся лепить Жену, облачённую в солнце. Однако, получалось не совсем то, что было задумано. Нельзя сказать, что творению не хватало жизненности. Напротив, фигура, лицо, с каждым новым движением руки словно оживали, но начинали жить какой-то своей, странной жизнью, абсолютно игнорируя волю творца. На седьмой день я свалился с ног от усталости и забылся крепким сном без сновидений.
    На закате я проснулся от того, что на меня кто-то смотрит. Открыв глаза, я почувствовал, как волосы зашевелились на голове. Передо мной сидел натуральный голый дикарь, весь в татуировках, изображающих якоря, русалок и морских чудовищ. С нескрываемым обожанием он пялился на меня.
    Ужас, овладевший мной, придал сил моим непослушным ногам. Полдня это чудовище гонялось за мной по всему острову. Когда он снял меня с верхушки какого-то дерева, я потерял сознание…
    Со временем я понял, что мои страхи были необоснованны. Я вылепил поистине идеальное существо, и начинал подумывать о том, чтобы повторить эксперимент, так как отсутствие на острове женщин приводило иногда к постыдным поступкам. Я назвал своё творение Пятницей, так как именно в этот день в куске глины поселилась живая душа. Это была Страстная Пятница.
Я научил его говорить.  Будучи неплохим богословом, я рассказал Пятнице о том, как я, подобно святому Савлу, порвал с иудаизмом и стал христианином. С умилением слушал он мой рассказ об Искуплении всех грехов человечества, донимая, правда, двумя вопросами: почему Бог не убьёт дьявола, и почему Искупление не сняло печать греха. Однажды он так меня достал, что я чуть не застрелил его.
    Тем временем близился мой день рожденья. Я всегда тщательно готовился к нему, ответственно подходил к выбору блюд и напитков. Я рассказал Пятнице, что у меня на родине в этот день принято поздравлять близких людей и дарить подарки. Пятница убежал в лес и вернулся лишь к вечеру. Он сказал, что приготовил для меня самый лучший подарок, о котором только можно мечтать. Я обнял его и чуть не расплакался от радости.
    На следующий день праздничный стол был накрыт строго по расписанию и радовал глаз обилием яств и напитков. Однако Пятница сказал, что сначала должен сделать подарок. Он завязал мне глаза и повёл куда-то в сторону берега.
Он всегда был проворнее меня, но в этот раз я и пикнуть не успел, как оказался в горизонтальном положении с крепко обмотанными лианой ногами. Пятница снял повязку с моих глаз.
    Я не знаю, как ему это удалось провернуть. Огромный крест лежал на песке. Яркие солнечные лучи отражались от прекрасно обработанной поверхности деревянных брусьев. У основания креста была выкопана глубокая яма.
    Дальнейшее помню плохо. Пятница что-то твердил о Воскресении и рае на земле, а я орал так, что меня, наверное, было слышно на материке. Когда он вогнал мне в руку клин, из его глаз брызнули слёзы радости. Тогда, как мне показалось, я начал догадываться, о чём примерно мог думать Иисус…
    Моя нынешняя инкарнация вполне меня устраивает. После смерти Вильгельма и выхода из тюрьмы жизнь можно назвать вполне сносной. Но одна мысль мне никак не даёт покоя: какого чёрта я назвал его Пятницей? День пятнадцатого нисана, как и любой день у иудеев по официальному календарю начался на закате. Суббота, однозначно!