— И что ты в нём нашла? — спрашивала Бабочка Стрекозу. — Он же странный какой-то. Да и в муравейнике его не любят. Говорят, на всё плюёт и работать не хочет.
    — Не знаю, не знаю… — ответила Стрекоза. — Зато он у меня философ!
    — Ха! — фыркнула Бабочка. — А прок с этого какой?
    — Ну, может быть, проку и никакого… — задумчиво сказала Стрекоза. — Но он такой парадоксальный, такой парадоксальный… И когда я с ним того… ну, ты понимаешь… и в конце я такое испытываю, какого больше ни с кем… Ну, ты понимаешь?
    — Понимаю, — кивнула Бабочка. — Вижу, тебе уже не терпится с ним под листок, хе-хе. Ну ладно, подруга, не буду тебя томить. Я полетела. Свиданьице у меня. Даст Бог, на этой неделе уже яйца отложу…

***

    Муравей и Стрекоза, совершенно голые, лежали под листком.
    — Ах-х, — зевнула Стрекоза, сладострастно потягиваясь. — Хорошо как. Сейчас бы к пруду… Полетели? Ну, чего ты такой кислый-то?
    — Post coitus omnia animal tristia est, — хмуро отвечал Муравей. — Не тревожь меня сейчас, женщина.
    — Не понимаю. Ведь лето! Солнце! Жизнь! А ты…
    — Жизнь, говоришь? — иронически переспросил Муравей.
    — Она самая! — подтвердила Стрекоза. — Ну нельзя же вот так мрачно на всё смотреть. Разве это дело? Взгляни на тех же бабочек — уж как они умеют проводить время, не то, что некоторые…
    — На каких бабочек мне взглянуть? — уточнил Муравей.
    — Ну вот хотя бы на подругу мою.
    — Ах, на подругу твою… И где же она сейчас?
    Стрекоза мигом пригорюнилась.
    — Умерла, — сказала она. — Сегодня утром.
    — И что же с ней сталось? В паутину угодила? Птица склевала? Или яйца отложила — и спокойно Богу душу отдала?
    — Да нет же. Ничего такого. Просто зачахла и умерла. Ты же знаешь, как это бывает.
    — Я-то знаю, — подтвердил Муравей. — Ещё как знаю. Проблема в том, что этого не знаешь ты. Ты вообще не знаешь мира, в котором живёшь! И, тем паче, своего места в нём. Но при этом выступаешь с предложениями фантастического масштаба и фантастической же глупости — как, видите ли, правильно прожигать свою жизнь…
    — Ну вот что ты опять завёлся? — Стрекоза даже немного обиделась. — Что я такого сказала? Ну, подумаешь, умерла Бабочка внезапно. Это же естественно. Так часто бывает.
    — Вот! — воскликнул Муравей. — Именно этого слова я и ждал. «Есте-е-ественно», — передразнил он Стрекозу. — Кто тебе вообще сказал, что подобная внезапная смерть может быть «естественной»?
    — Ну а какой ещё? — удивилась Стрекоза. — Всё ведь произошло без видимых причин. Насекомые иногда так умирают, ты же знаешь.
    — Sancta simplicitas! Ну кто, кто тебе сказал, что причин не было?! Вспомни — когда именно она умерла.
    — Ну я же говорю, утром, после тумана…
    — Ага! — сказал Муравей. — После тумана, говоришь? Скажи-ка мне, моя прелесть, — проговорил он с ехидством, — а не замечала ли ты, что внезапные смерти насекомых происходят как раз после тумана?
    — Да ну, глупости. Перед рассветом бывает туман — но от него не умирают. Это просто совпадение.
    — А этот туман, от которого умерла Бабочка, разве был похож на предрассветный?
    — Да нет, не очень, — сказала Стрекоза. — Солнце было уже высоко, когда он сошёл. Да и роса от него мелкая и липкая… Я не понимаю, к чему ты клонишь? Хочешь сказать, туман был ядовитым?
    — Именно, моя прелесть, именно.
    — Интересно. Дневной ядовитый туман, от которого гибнут насекомые? Выходит, ты открыл новое природное явление?
    Муравей усмехнулся.
    — Если бы природное, если бы, — сказал он. — Увы, я сильно подозреваю, что не слишком оно и природное. Ты замечала, что обычно бывает перед этим туманом?
    — Я даже и не знаю, — задумалась Стрекоза. — Такой туман случается в разное время суток и в самую разную погоду… Нет, не знаю.
    — Подумай, моя милая, подумай ещё. Ты же у меня умница. А глаза твои? О, какие у тебя остренькие наблюдательные глазки! Не чета моим. Ты ведь у меня хищница! Ничего, что я так прозрачно подсказываю?
    — А, ты про это, — догадалась Стрекоза. — Да, перед туманом я обычно вижу в небе такое… как бы это сказать… оно такое блестящее, похоже на птицу, а ещё больше — на меня, и жужжит, как жук. Ты это имел в виду? Думаешь, эти погодные явления как-то связаны с туманом?
    — Не просто связаны. Они, по всей видимости, туман и вызывают. Представь себе. Но ты ошибаешься, считая их погодными явлениями. Что, если они управляемы?
    — Бред какой. Как погодное явление может быть управляемым?
    — Милая моя, — сказал Муравей, — в этом мире очень мало вещей, которые были бы совершенно неуправляемы. Если в мире происходит нечто, то это нечто кому-то наверняка выгодно. А теперь, вооружившись этим знанием, представь себе, что существует некая могущественная сила, способная насылать ядовитый туман. Мы пока ничего не будем говорить о сути этой силы. Просто допустим, что такая сила существует.
    — Не могу себе этого представить, — сказала Стрекоза. — По-моему, это глупости. Зачем какой-то «силе» нужно насылать ядовитый туман?
    — Ну как зачем? Да чтобы убивать нас — зачем же ещё!
    — Ну вот, опять конспирология, — вздохнула Стрекоза. — Ты правда думаешь, что какая-то никому не известная сила хочет нас убить? Зачем ей это? Она что, ненавидит нас? И за что же? Может быть, за то, что мы — насекомые?
    — Знаешь, если бы причина была в их ненависти к нам, — сказал Муравей, — это ещё полбеды. Это ещё можно понять. Не простить, но хотя бы понять. Но ведь мы ничего не можем сказать наверняка об их мотивации. Кто знает, что им нужно на самом деле? Может быть, они ничего к нам не испытывают, никаких чувств. Просто мы им почему-то мешаем. Например, мы потребляем какой-то важный для них ресурс. Или его потребляет кто-то другой, а мы просто попали под раздачу…  По-моему, такая гипотеза достаточно оскорбительна, чтобы быть верной.
    — Бред, — сказала Стрекоза. — Бред и чушь. С ума сойти можно. Выдумать какой-то ядовитый туман, да ещё и то, что его специально насылают… Ума не приложу: как можно в самых обыкновенных событиях, в самом естественном порядке вещей увидеть чей-то заговор? Я просто не понимаю. Это надо же додуматься! Вместо того, чтобы просто радоваться жизни — сочинять такие небылицы! Нет, не понимаю…
    Муравей на это ничего не сказал.
    — Вот что я думаю, — добавила Стрекоза. — Всё объясняется очень просто. Ты просто меланхолик и видишь мир в чёрном свете. Вот и всё. Полетели на пруд?
    Муравей перевернулся на бок и молча закурил.