Класс у нас был небольшой – чуть больше двадцати человек (до выпуска добралось только четырнадцать). «Армейских» во взвод попало четверо. Бульбаш, понятно по его прозвищу, приехал из Белоруссии, раньше он служил в какой-то ракетной части под Минском, недалеко от своего дома. Димон всегда был важен и молчалив. Только один раз вывели его из себя. В конце первого курса он объявил о свадьбе. Уже с год Бульба встречался с местной девчонкой – такой же степенной и пухлой, как он сам. Курсанты за глаза прозвали избранницу Бульбаша Толстухой. Дима стоически терпел шутки товарищей. Как-то его поставили вместо увольнения в наряд, и тут же сочинили:

Напрасно Толстуха рыдает!
Напрасно Толстуха ревет!
Бульбаш наш гальюн убирает –
Пускай ее Руди ебет!

      Это стихотворение декламировали, зажав нос, на тихом часе, после обеда - Димка не обиделся, просто сказал «дураки», и пожал плечами. Взбесился он по другому поводу. Пришел счастливый из города, упал на кровать. Свет в кубрике уже выключили, но никто не спал. «Бульбаш, Бульбаш, а вот скажи, как земляку, тебе толстенькие девки с детства нравятся?» - громко зашептал Руся. Бульбаш молчал. «Дима, признайся товарищам!» - раздалось из другого угла. Кто-то прыснул. И тут неожиданно подал голос Гоша, рассудительный и тактичный: «Она не толстая. Она ми-и-илая!» Бульбаш зарычал, и как взбешенный бык стал метаться по кубрику, пиная кровати и раздавая тумаки. «Я то тут при чем? Мне за что?! - изумлялся утром Гога, и, морщась, прикладывал к ушибленной руке намоченное полотенце - Табуреткой, скотина, зацепил…»

      На свадьбе хорошо погуляли, нажрались, как свиньи. Оттянулись в кабаке, на обратном пути убегали от патруля – как без этого? Когда мы с Русей пробрались в роту, оказалось, что Мамедов еще не добрался. По пьяной лавочке кому-то пришла идея, показавшаяся гениальной. Надо разобрать кровать Деда, и спрятать. Он придет – захочет лечь, а койки нету! Только тапочки стоят. Вот смеху-то. Дед нас «перехитрил». Он показался из-за угла с чудовищно распухшей физиономией – будто маску поролоновую на голову надел. И спрашивает «мультяшным» голосом: «А чего вы так на меня смотрите?» Оказалось, что у него аллергия на малину. А вина на свадьбе домашнего было дохрена – родственники невесты из Молдавии привезли. Сообразив, что происходит, побежал в санчасть. Сжималось горло – пошел отек, от этого и тембр голоса изменился. От нас толку было, как от козла молока – хохочущие пьяные балбесы. Медсестра оказалась неопытной,  Дед орет: «Димедрол есть?!» А она испугано глазами хлопает: «Вы наркоман, да?..» В конце концов дала таблетку, Генка выпил, успокоился, и уснул. Утром оказалось – анальгин. Упаковка осталась. А отпустило сразу - великая вещь – самовнушение!
***

      Игорь Бордовцев пользовался во взводе непререкаемым авторитетом. Гоша хорошо чувствовал людей, обладал тактом, и в тоже время мог проявить волю – настоящий лидер. Неудивительно, что он еще на КМБ был назначен старшиной класса, да так все пять лет командиром и проходил. Гога был очень ответственным человеком, и старался не подорвать доверия со стороны товарищей. С Генкой Мамедовым Игорь подружился еще в войсках, даже служить (уже потом, лейтенантами) они попали в один гарнизон – «подгадали». На моей памяти Дед и Гоша поссорились только один раз, но довольно серьезно. Дело было перед увольнением. Дед побрился, натягивал на себя отутюженную форму, что-то мурлыкая. «Сделай окантовку!» - попросил он друга, протянул станок, и повернулся затылком. Игорь быстро подровнял стрижку, а потом, не иначе, как черт его толкнул. Посмотрел он на Генку, и говорит: «Все отлично, только вот… Ты бы и здесь лишнее убрал!» - и пальцем в грудь. Дед скосил глаза. Из-под тельняшки наверх выбивалась густая растительность. «Ну – немного совсем! А то ты совсем как «ара» какой-то!» - продолжал убеждать Гоша. И лицо серьезное такое, невозмутимое. Генка привык доверять друзьям. Что-то наивно-детское в восприятии мира осталось у него и по сей день. Он снял полосатую майку, и чуть-чуть подбрил грудь сверху. Получилась четко прочерченная полоса - явно выходило «не то». Поскоблил лезвием еще. Повернулся к зеркалу, зыркнул на нас, насупился, пошел пятнами - понял, что глупо повелся... Ситуацию надо было исправлять. Хмурый Мамедов ушел в сторону умывальников. Вернулся он так же молча, уже одетый  – ходит угрюмый, желваки играют. А Гоша и говорит: «Всю грудь побрил? Молодец, некрасиво было - наполовину. И спину будешь?» Руся свалился на пол, и стал всхлипывать. Смеялись все, даже Хазик, который еще не очень хорошо понимал по-русски. Дед очень сильно обиделся, не разговаривал с Гошей больше месяца.

      Второй раз я видел Деда злым, когда мы готовились к сдаче экзамена по философии. В училище была прекрасная библиотека. В ее подвалах пылились дореволюционные издания «Государства Российского» Карамзина и Суворовская «Наука Побеждать» в кожаном переплете. Посещалось книгохранилище курсантами не особо часто, и поэтому его смотрительницы всегда были рады визитерам, особенно когда найти просили не какого-нибудь Чейза, а серьезную книжонку. «Кому что, а вшивому – баня!» Меня интересовала, разумеется, китайская поэзия и проза. Лао Цзы, Конфуций, Тао-Юань-Мин. После того, как я написал работу по «Персиковому Источнику», зачеты мне ставили автоматом. Мой руководитель защитил докторскую по исламу. Все это было чертовски интересно, Коран представлялся не настольной книгой безумных убийц, а частью таинственного востока, пусть ближнего, но – востока, кусочком сказочной, неведомой страны. Карате, опять же, как точка соприкосновения – препод сам тренировался.
      У Гоши язык тоже был подвешен недурно. В общем, мы устроили словесный поединок, урок софистики. Уселись на парты в разных концах аудитории, стали чесать языками, что-то там по «чистому разуму». Класс разбился на два лагеря, мы бросались тезисами, выстраивали чудовищные силлогизмы. В представление были втянуты и те, кто мирно спал и те, кто пытался написать шпоры. Дед искренне пытался понять наш гон. Он совершенно непроизвольно переходил от Бордовцева ко мне, когда ему казалось, что прав я, и возвращался на прежнее место, когда начинал «побеждать» Гоша. Дед переживал. Нервы были на пределе. «А ты что, туда-сюда бегаешь? Ты - политическая проститутка!» - строго сказал я Генке. Дед растеряно остановился посреди зала – вокруг смеялись. Я сидел верхом на столе, и весело болтал ногами. «Ах ты гад!» - крикнул Мамедов, и метнул в меня металлический угольник. Орудие знаний вонзилось чуть-чуть левее головы в стену. Такую бы прыть – Троцкому. «Все, закончили самоподготовку, а то поубиваете друг друга!» - объявил старшина, и мы пошли в расположение роты – спать. На следующий день еще до экзамена объявили, что «Захаров и Бордовцев - отлично автоматом, остальные идут по списку». Треть группы экзамен завалила. Винили меня и Гошу. Впрочем, Дед не умел долго злиться.
***

      Как-то из увольнения Гоша пришел изрядно пьян, что было для него необычно. Пил он всегда много, и умудрялся оставаться трезвым. Даже по прошествии лет это умение он не утратил – была возможность убедиться… «К Деду баба его приехала» - сказал Бордовцев.
- Ну и как?
- Швондер!
- Что, такая страшная?
- Нет. Вся в коже. Куртка, штаны и фуражка… (Гоша нетвердой рукой изобразил козырек). И пьет как… Как я!
Натаха оказалась симпатичной девчонкой с восточным разрезом глаз, она сразу же снискала всеобщую любовь и уважение – действительно, умела пить, и вообще оказалась нормальным человеком. «Черт побери!» - удивлялся Дед – «Я по паспорту – татарин, она – русская! Посмотрите на наши лица!»
      Дед не был похож на азиата - простая рязанская физиономия. «Да какой я татарин?» - смеялся Мамедов. «Языка не знаю, с девкой русской живу, сало ем, вот дедушка мой из настоящих был… Эх…» - и Генка опрокидывал стопку водки…

            До недавнего времени Гена служил в одном гарнизоне со своим другом, Игорем. Год назад он с Наташей перебрался в Москву. У них подрастает сын.
***

      Хазибеков был земляком Деда, он тоже родился в Казахстане. Впрочем – Казахстан большой. Все думали, что Хазик так же, как и все остальные «нац. кадры» попадет на флот после первой сессии, срежется. Прогнозы не оправдались. На вступительных проверяли физподготовку, надо было сдавать кросс, по солнцепеку. Температура воздуха – больше тридцати градусов, не спасала даже близость моря. Воздух – хоть бы ветерок дунул какой – раскаленное пекло. Несколько человек потеряли сознание, пошла кровь носом: с непривычки, в основном - северяне… На старт Хазик вышел босиком. У него просто не было кедов, и никто не дал - конкурс слишком высокий, чтобы о соседе заботиться. Побежали, через несколько минут начали сходить с дистанции - кто-то падал, обдирая колени и поднимая клубы пыли. Неудачников перепрыгивали, и бежали дальше. Хазик обогнал всех на два круга. Босые пятки глухо стучали по сухой земле, когда он проносился мимо. Какая-то сволочь бросила перед ним колючую проволоку, но это Ильгиза не остановило – результат он показал фантастический, пришел первый, весь перемазанный кровью как раненный сайгак. «Конечно… Привык, бля, за верблюдами, по степи…» - хрипели, задыхаясь, завистники. «Башкирин я!» - представился он, когда стали знакомиться. Хазик быстро выучил язык и стал «своим». Он неплохо занимался, все свободное время проводил за учебниками.
***
      Кто-то после занятий паял. Дед, например, составлял электронные схемы для собственного удовольствия, ему это было интересно. Мы с Гошей все-таки попали в редколлегию. Бордовцев – художник от Бога. Я сочинял темы и писал тексты, иногда помогал ему красить. Почитать нашу «настенную газету» приходили с других факультетов. Офицеры «забивали очередь» - кто заберет себе Боевой Листок, хотя официально командование подобный стиль одобрить не могло – околонормативная лексика и мораль не всегда совпадала с «официальной линией». Уже гораздо позже, когда Гоша стал начальником штаба, я написал ему. Подвернулась возможность сделать выставку в Америке – там пошла мода на молодых российских художников. Предложил переправить графику и работы тушью. Он отказался.
Через несколько лет нам удалось свидеться, Бордовцев прилетел в Приморье. Разумеется, военным бортом. Глубокой ночью мы мешали виски с перцовкой, и говорили.  Вспомнил, как он съехал с темы:
- Нету времени, нету времени… Можно было бы такое замутить…
- Наверное, я просто испугался.
«Чего испугался?» - не понял я. «Выставки. Случая. Всего» - ответил Гоша. Игорь и сейчас служит на Камчатке, женился, через месяц развелся. Повторять эксперимент не хочет. Он одиночка.

/продолжение будет/