- Саша, ну зачем, зачем тебе эта партия, эти собрания?! Ты же нормальный!
- Коля, я завкафедрой, мне же надо знать, что эти суки замышляют…
(Подслушанный на пьянке диалог профессоров)

Однажды весной вдохновенной, в одной из московских пивных, а именно в «Что делать» на Чернышевского, мы с парнями решили убить трех зайцев одним жестом. То есть, заработать, спихнуть производственную (а кому и преддипломную) практику и не заплатить стране налоги. То есть, организовать геодезический стройотряд и сделать летом объект-другой, сдав результаты как практику. Из соображений деловой целесообразности, командиром решили поставить единственного наличествующего члена, а комиссаром – единственного наличествующего кандидата в члены, не подумайте чего дурного, КПСС.
На строяку мы впоследствии забили. За крышевание халтурщиков вывеской «студенческий отряд» горком комсомола откусывал почти столько же, сколько родное государство налогами, и мы дружно порешили, что лучше государству, чем комсомольским дармоедам. Но заказчиков к тому времени уже нашли, в Свердловской области, куда и отправились.
Собственно, эта прелюдия для того, чтобы пояснить некое специальное положение двух членов нашего анархично-однородного коллектива – просто так исторически сложилось.
Тем летом в Москве еще не завелись талоны на сахар, масло и т.п. Возможно, она была последним бесталонным регионом, а может быть в каком-нибудь Ленинграде (ничего личного, ага) их тоже еще не было, я не в курсе. Но в Свердловской области талоны очень даже были.
Незадолго до нашего отъезда, мы видали в телевизоре нашего партийно-государственного лидера (ну того, который семи пятен во лбу), и он, по-ленински прищурившись, спросил интервьюера: «А вы сами не догадываетесь, почему у нас перебои с сахаром?» Корреспондент пожала плечами – черт знает, чего ожидать от этого перестройщика. И он изрек, весомо и сурово: «Потому, что гонят самогон!»
- А я думал, это потому, что в стране бардак, – разочаровался Дима.
Реакцию остальных я воспроизводить не буду.
Пока мы трудились в небольших городах, нам удавалось договариваться с заказчиками, и нам подкидывали где талоны, а где и продукты: мы делали работу для местных ТЭЦ, а это городские службы, не хухры. Но вот когда мы перебрались в сам Свердловск, лафа закончилась. Ни заказчик («Уралмаш»), ни изыскательский трест, временными сотрудниками которого мы числились, ни местный депутат помочь нам не захотели или не смогли. Три блудливые девахи, тем же летом временно прозябавшие в той же трестовской общаге, времяпровождение, конечно, скрашивали, но не способствовали поставке ни углеводов для мыслительных процессов, ни жиров для многих других функций молодых мужских организмов. Наоборот, эти создания потребляли самые разнообразные наши ресурсы.
Оно, конечно, можно пить чай без сахара и мазать на хлеб соленый маргарин. Но если это проделывать дольше двух недель, у подельников развиваются тенденции к падению работоспособности и, следовательно, заработков. Осознав этот негатив, хмурым утром я отозвал в коридор Мишу, и сказал ему как Веничка Ваде Тихонову:
- Послушай-ка, комиссар. А не хреновы ли у нас дела на бытовом фронте? Есть идеи?
- Хреновы. Вот парни предлагают булочную в Пышме дернуть, а я никак решиться не могу.
- Вы сдурели?!
- Не, они говорят, если что, ты и правда не в курсе, и я тоже, типа того. Говорят, коммунисты тоже люди.
Раздумывал я недолго. Мало нам потасовки с колами и цепями на местных танцульках в первый вечер по приезду, разбитых рож и кровищи на обоях в общаге. Еще кражу сахара из магаза присовокупить, со взломом… Открыл ногой дверь в комнату и прорычал:
- Мужики! У кого есть приличные штаны, дайте взаймы, пойду в горком, нет, в обком, за сахаром!
- Возьми мои, – оторвался от утреннего префа Серега. И, махнув рукой в сторону койки, на которой висели брюки, добавил, – И можешь не возвращать. Я пас.
- Он вернет, коммунисты не ссутся, – укорил его Игорь, – Тоже пас. Завещание написал?
- Устно завещаю собраться и двигать на базу. После пули, конечно, это святое. Проигравший пусть проверит аккумуляторы у светодальномера.
Серегины брюки на мне сидели сносно, а офицерская рубашка никогда мятой не выглядела. Мордатый мент в дверях обкома внимательно изучил мой паспорт и потребовал партбилет.
- В военкомат являются с военным билетом. В поезд садятся с железнодорожным. В партийные органы ходят с партбилетом, – высказался страж порядка на мой недоуменный взгляд.
- Я понял. А с паспортом ходят в милицию.
- С паспортом, товарищ, ходят везде, кроме помывочного отделения публичных бань.
Я внял и был пропущен.
Обкомовская секретарша записала меня на прием ко второму секретарю. Первый секретарь обкома, товарищ Ельцин, как оказалось, вел прием накануне. Полтора часа до приема я провел в грязноватой забегаловке за стаканом чая и вчерашним бубликом, мысленно оттачивая формулировки и аргументы.
В назначенное время я вновь предстал перед секретаршей.
- Второй секретарь выехал на покосы, – сообщила она, – Прием вместо него ведет завотделом идеологии товарищ Мартынова.
С одной стороны, женщина – это неплохо, у меня с ними обычно как-то лучше складывалось, но идеолог… идеологиня… Впрочем, выбора не было.
- У вас десять минут, – секретарша пропустила меня за тяжелые двойные двери.
- Нам же не самогон гнать, нам бы в чай, – я закончил заготовленную тираду, разводя руками над разложенными веером бумагами из треста, из универа, из Уралмаша. – Вроде на область работаем, на крупный оборонный завод, а житейское дело нерешаемо…
- Вы обратились в обком КПСС, – веско произнесла идеологиня. – Обком партии не занимается хозяйственными вопросами. Вы должны это понимать.
Она взяла со стола какой-то листок, и странным неуловимым движением рук дала понять, что аудиенция закончена.
«Типа покос у вас тут уже не хозяйство, чисто политика с идеологией», – хотел сказать я, но сдержался.
- Разрешите задать Вам не хозяйственный вопрос? – терять мне было нечего.
Она подняла на меня очки.
- Что мы, командир и комиссар стройотряда, должны отвечать своим бойцам, когда они говорят, что в стране бардак, и приводят в пример нашу житейскую коллизию? В чем коллизия, я изложил. Порекомендуйте, пожалуйста, что-нибудь, как идеологический работник молодому коммунисту, как возражать на это беспартийным товарищам?
Секунд пять или шесть мы смотрели через стол друг другу в глаза. Я кожей почувствовал, что если отведу глаза или шевельнусь – все, кранты, я проиграл, придется уходить ни с чем.
- Подождите в приемной, – сказала она, и я молча вышел.
Через несколько минут идеологиня появилась в приемной, сунула мне мои забытые у нее на столе бумаги и вполголоса сказала:
- Тут прямо позади нашего здания первый гастроном. Он обком обслуживает. Подойдете к директору, скажете, от меня. Он вам продаст, что надо.
Нахваливая себя за операцию, и за то, что догадался сунуть в полевую сумку две авоськи, я вошел в кабинет директора. Ни до, ни после мне не доводилось жить в квартирах и домах, где была бы хоть одна дверь, в какую мог бы протиснуться этот директор. Ростом он был с меня, а шириной и толщиной ну просто необъятный. Я тогда не знал про борцов сумо…
- Чего тебе? – директор не церемонился.
- Вот, – говорю, – обком, сахар, то-се, товарищ Мартынова…
- Ничего не знаю, мне никто не звонил. Без талонов не отпускаем. Все.
Я мысленно плюнул. Опять все сначала…
- Понятно. Придется идти обратно в обком. Я не прощаюсь.
Он окликнул меня в дверях.
- Ээ. Как твоя фамилия?
Зачем этому борову моя фамилия и почему я так ответил? Вот спросите меня об этом сейчас, и я честно отвечу – хрен нас знает.
- Мартынов.
Директор достал из стола ножницы и желтый лист. Это были талоны. Много талонов. Каждый талон где-то сантиметр на полтора, а лист был большим, Больше, чем формат А3.
- Отрезай, – он бросил лист с ножницами на угол стола.
Я перемножил два талона на три месяца и на количество нас, и отрезал ровно столько.
- Спасибо, всего доброго.
Он меня уже не замечал.
Вечером на базе мы праздновали сладкую жизнь.
- Народ, – сказал Леня, – спасибо убивцу Лермонтова, сахару у нас больше, чем надо. Может, того… бражку поставим?