Бог милосерден и посему все тупиковые ветви отсекает. Рубит напрочь. Люди рожденные дебилами, олигофренами не имеют потомства. Быть может это и жестко, но справедливо. Справедливо по отношению к живущим. Но ещё более справедливо к тем, кто будет жить параллельно с генетической ошибкой природы. Какой смысл воспроизводить себе подобных, обрекая их на страдания, непонимание и неприятие в этом суетном и тяжёлом бытие?

Сергей Геннадьевич Бекас осторожно пальцами раздвинул филейные части Натальи. Эти мясистые створки вели к анусу и чуть выше к пульсирующему бугорку. Жадно прильнув губами к клитору, Сергей Геннадьевич нежно обсасывал его. Жарко дыхнув на устрицу пизды, раздвинул малые губы языком, им же нырнул в горячую и сочную щель. Начал ритмично и сосредоточенно двигать там. Шершавый язык, вращаясь: «неистовый зверь мой повелитель», - множился и устроил в пизде настоящий кордебалет. Наталья утробно зарычала, терпкий сок омыл губы Сергея Геннадьевича, прелюдия состоялась, и биомеханизм был запущен. Физиология сработала. Подхватив Наталью руками за бёдра, Бекас прижал её к своей груди, пачкая, нет – скорее украшая духмяным соком курчавую грудь, кирпичного цвета затвердевшие соски. Потом, перешагнув через бёдра женщины, поставил её мягкую и покорную, в пьяном кумаре, в позу алаваш и вонзил свой член в жадно зовущую плоть. Проникая глубоко, как можно дальше головкой упёрся в стенку матки. И началось…

Бекас «нью-художником» рисовал квадраты и круги, треугольники и параллелепипеды. Множил цифры в столбик, делил и извлекал корни. Мужчина и женщина стали единым целым. Сиамскими близнецами связанными не плечами иль лбами, но более крепкой и трепетной вязкой. Древком подрагивающего члена, с нанизанной плотью, стенающей и потерявшей время и пространство. Громко и вкусно стонала пара, рычала и хлюпала, вожделея финала.

Ноль, помноженный на нечто даст ноль. Нет смысла рассуждать об этом. Терзаться в сомнениях. Бытие, определенное богом и провидением распознает негодных тварей на генетическом уровне, не давая им множиться. Не позволяет арифметическую прогрессию обернуть геометрической. Хранит нас от катастрофы. К сожалению а может быть и осознано нет механизмов отсекающих уродов со стопроцентным результатом. Проскальзывают пару процентов людей плохих, гнилых с точки зрения общепринятой морали и книг Бытия, в коих начертаны правила жизни и запреты, для божьих тварей. Всегда плодятся два полюса, два антипода: люди праведные коих ничтожно мало и серые крысиные массы, люд скверный, живущий во грехе: вне правил, принципов, понятий – вне любви, вне закона…закона божьего.



Этим же днём, но двенадцатью часами ранее.

Сергей Геннадьевич Бекас проснулся. Изящно выпрыгнул из объятий морфия и кровати. Повседневность, - всё как обычно: умыл глаза и уши, почистил зубы. Встал в привычную позу: бой с тенью. В прошлом удачный боксёр, но пыльные кубки зашвырнуты на антресоли, смятые грамоты пожелтели и тихо умирают на нижней полке серванта.

Бекас обрюзг, подрастерял форму, но ещё есть на донышке порох в пороховницах. И хотя он сейчас подумал о том, как бессмысленна его просьба о том, чтобы стать как раньше, - молодым и злым, - он повторил ее, зная, что лучше этой бессмысленной молитвы он ничего не может сделать.

Бекас, стряхнув нарочитые мысли о прошлом, начал ежедневные упражнения. Точный и мастерский хук справа, зубодробильный апперкот снизу. Прямой джеб, расплющит нос и подвинет глаза…

Коренастый, неопределённого возраста между молодостью и старостью, Бекас был ещё весьма хорош. Коварный и очень опасный левша, его удары были оттянуты и верны, порой одного удара было довольно, чтобы прихлопнуть крышку гроба на карьере спарринг партнёра…

Муха, проникшая через надорванную сеточку, прикрывающую отдушину, начала свой последний путь. Деловито жужжа, она пролетела периметром комнаты, села на плафон, на горшок с цветком и вновь перелетела на абажур торшера. Микроскопическими лапками, оставляя малюсенькие - чуть видимые человеческому глазу - жёлтые пятнашки утиного говна. Видя гиганта бьющегося с тенью, глупая муха полетела в непреодолимом любопытстве к окончанию своего земного существования.

Сергей Геннадьевич, замер лишь на одно мгновение. Мимо его носа пролетала жирная зелёная навозная муха. Резкий выпад, прямой удар – так степная лошадь бьёт копытом ужалившего её слепня. Коронный удар левой. Видимо скорость полёта руки, вернее образовавшаяся от неё воздушная волна напрочь снесла муху. Ударила об стену, и оглушенная она рухнула на пол. Перевернувшись к верху пузом, судорожно, беспорядочно перебирая лапками, муха ещё цеплялась за свою жалкую жизнь.

Лысый кот, донской сфинкс, до этого нюхавший солнечное пятно на ламинате, образованное тонким лучом пробурившим себе путь, сквозь плотно сомкнутые рольставни, одобрительно зевнул. Изящно переваливаясь, мягко наступая на лапки лишенные когтей, прошёл к мухе, с благодарностью кивнул головой Сергей Геннадьевичу, открыл шикарные зелёные глаза (обычно зажмуренные) слизнул с пола муху, и громко и вкусно чавкая, зажевал. С хрустом, перемалывая насекомое.



Всё что мы видим – миражи. Но каждый сон, это часть жизни спящего, и ещё большой вопрос: какая часть? Если худшая, то должен ты, прорвать пелену. Иначе как можно выбраться на волю сквозь чудовищную марь? Порой наши видения, и дела наши идут рука об руку и подходят к краю. Иногда кажется, что по ту сторону ничего и нет. Но это абсолютно неважно.

«Надо вдоль вагонов по перрону,

Вдоль, а мы шагаем поперек».

Сергей Геннадьевич Бекас, впрочем…

Наверное, важно, что делал он тем днём с утра и до вечера, как прожил и где нашёл Наталью. Иначе летит в тартарары и к чертям собачьим завязка и развязка, сминается сюжет и ломается композиция этого рассказа.

Но порой так бывает. Плавное построение, неспешно текущее к своему логичному финалу рассыпается в дребезги, пожиная жертвы, перемалывая виртуальными челюстями литературных героев. Легко и просто, как давешнюю безымянную муху схарчил лысый кот.

Всё обрывается, возникают вопросы, либо восклицательные знаки негодования и справедливый свист читателя и критика. Быть может, автор заблуждается? И неправ?

Откуда возникла Наталья? Где нашёл её Сергей Геннадьевич Бекас?

Хорошо, в несколько строк потрафлю, возможному читателю.

«Дряблая синяя венка под коленом создавала противоток крови, с точки зрения её рыхлой анатомии и жёстко давила на мозг Бекасу.

Четыре дня он ходил вокруг и около станции метро в Царицыно поглядывал и принюхивался к продавщице газет. Её лоток, продуваемый всеми четырьмя ветрами, был нелеп и жалок, но продавщица сразу упала Бекасу в душу. Знаете баба из песни Верки Сердючки, проводница? Вот, Сергей Геннадьевич её именно так и представлял.

На пятый день, Бекас, краснея и мерзко потея под мышками, выдавил вопрос: Как тебя зовут?

- Меня не зовут, сама прихожу, надсмехнулась газетная богиня и, пряча в лодочку руки, щербатую улыбку жеманно просвистела: - Ната, я!

Они выпили чаю с четвертинкой засохшего торта, и долго целовались, размазывая помаду по щекам Бекаса, и полной груди Натальи. Умело, перебирая пальцами, Наталья добилась нужной твёрдости и чёткости фаллоса Сергея Геннадьевича.

Было бы всё хорошо, и даже оргазм, наверное, случился, короткий и сочный, и жаркий шёпот Наты:

- Давай, миленький, ещё, ещё, ты сильный. - О, какой ты сильный, - нисколько не мешал Бекасу.

Крупная жопа в белёсых растяжках, и жующий арбузные груди Натальи целлюлит, - всё было приемлемо в реальной и тёплой продавщицы.

Венка, синяя венка, мешала окончить начатое и насладиться голодной плотью.

Бекас смачно плюнул на спину продавщицы, выпростал фаллос наружу и, матерясь, ушёл в ванну, закончить с помощью рук». – Могло, конечно, быть и так, но, увы.

бывает совсем иначе…

Тихая курортная Одесса. Нарядные, спокойные люди. Большущая потёмкинская лестница. И вдруг: коляска, коляска с ребёнком. Летит по мраморным ступенькам, по 192-м ступеням. Кувырком вниз. И ломаными тряпичными куклами падают люди и алыми цветами набухают на груди у них банты. И взлохмаченный, слегка безумный Сергей Эйзенштейн бегает рядом с Эдуардом Тиссэ, снимающим вечные кадры на узкую плёнку чёрно-белого кино. И божественная музыка Дмитрия Шостаковича. Взмахи рук режиссёра и снимают, снимают кусок ужаса и небытия…

Не знаю, может я неправ. Можно лёгким штришком начертать контур Натальи, синей жилки бьющейся под коленом, но надо ли? Перелистнём страницу и пройдём за Сергей Геннадьевичем Бекасом…





«Я, голубчик, не понимаю людей и боюсь их. Мне страшно смотреть на мужиков, я не знаю, для каких таких высших целей они страдают и для чего живут. Если жизнь есть наслаждение, то они лишние, ненужные люди; если же цель и смысл жизни -- в нужде и непроходимом, безнадежном невежестве, то мне непонятно, кому и для чего нужна эта инквизиция. Никого и ничего я не понимаю». Чехов.А.П.

Сергей Геннадьевич Бекас зашёл в столовую. Проходя мимо грязных тарелок и подносов поморщился. С кухни разило объедками и обмывками. Брезгливо взял сальный поднос, лоснящийся в центре и на периферии – заваленные бортики скользили в пальцах – поднос мылился и норовил рухнуть наземь. Впрочем, там ему было самое место. Подталкиваемый голодом подошёл к раздатчице. Взял украинский борщ с пампушками. Щедро натёртые чесноком пампушки прикрыли мерзкое амбре кухни и добавили аппетита и слюноотделения. На второе гуляш, политый густым соусом и прикрывший запеченный картофель. Нет, к чёрту гуляш, Сергей Геннадьевич, суетливо заменил тарелки, - прозрачные ломтики свиной поджарки, - её запах щекотал ноздри и умолял: съешь меня, съешь.

Бекас прошёл на кассу. Отдал пятисотрублёвку. Моложавая девушка с густым полтавским или харьковским говором, спросила его: - Извините, у вас не будет рубля, или одиннадцати рублей? – Маловероятно, хотя впрочем, сейчас я посмотрю. – Да, вот есть, возьмите, пожалуйста. Сергей Геннадьевич, нашёл мелочь, и протянул кассирше рубль. Она отсчитала ему сдачу и влажными руками звучно шлёпнула её на мокрый прилавок.

- Молодец, вы!

Неожиданно с приятной улыбкой заявила ему девушка. Бекас, думая о чём-то своём, уточнил: - Молодец-то я конечно молодец, а почему?

- Тычут здесь все в Москве. – А вы видимо не местный: на «вы» обратились.

Сергей Геннадьевич с удивлением вгляделся в хохлушку. – Действительно, Москва хамоватая обычно на «ты». А он по привычке выкал. Виновато улыбнулся и пошутил: - Дурная наследственность, по-видимому. – По маме у меня фамилия Кучеренко.

Девушка одобрительно улыбнулась, показав ровные и крепкие зубы, подняла вопросительно тонкую нить бровей и спросила: - А по папе как фамилия?

Даже не надеясь на то что, кассирша оценит шутку, Сергей Геннадьевич мрачно сдвинул брови и сумрачно процедил в ответ: - Фон Триер у меня фамилия. – По папе, простая русская фамилия: - Фон Триер.

Кассирша раскатисто захохотала, подмигнула Бекасу, и утвердительно заявила: - «Антихрист» не ваше дитя?

Бекас в потрясении замер, откуда эта чёртова деревня знает элитарный фильм. Он посмотрел пристально в глаза девушки, посмотрел так, будто что-то искал в них, искал и видимо нашёл.

- Может, вечером встретимся? Посмотрим фильм?

- Легко встретимся, меня звать Наталья.





«И когда я изредка думал обо всем этом, я не мог отделаться от той мысли, что опять, как это так часто бывало со мной, я живу случайно и произвольно в чьем-то чужом существовании, реальность которого казалась мне неубедительной, как были неубедительны сны. Сны, да и явь их сменяющая».



….тем же днём поздним вечером.

Сергей Геннадьевич Бекас, гневно фырча, запыхавшись, вбежал в уборную. Схватившись правой рукой за полотенцесушитель из нержавеющей стали, висящий над элегантным дизайн-радиатором на мгновение замер, и…

…левой же рукой он стал судорожно гонять кожу по твёрдому телу члена. Задышал часто-часто выкатил глаза и через несколько секунд кончил. Хрипя он сдерживал рвущийся из груди клёкот и пытался усмирить мчащаяся из груди сердце, утирал пот и семя с кровью. Этакую жиденькую кашу из собственного семени и крови. Всё тщетно: руки, лоб и лицо в поту, крови и сперме. Разводы как боевой раскрас воинственных индейцев племени апачи. Выпростав ноги из боксеров и переступив через них, совершено голый Сергей Геннадьевич, прошёл в большую комнату. Перешагнул через остывающий труп он чуть замешкал, забуксовал на месте, но лишь на секунду, не более. Подхватил стоящий на столе восьмигранный стакан. Брезгливо вытянув руку и прищурившись, поспешил с ним в сортир. Всё так же щурясь, приблизил стакан к глазам - довольно и хищно улыбнулся. На дне стакана страшным «гоголем-моголем» в кровавых ошмётках плавали голубые глаза Натальи. Выплеснув содержимое в унитаз, Бекас с шумом спустил воду.

Если бы невольный свидетель, невидимый для Бекаса, но отчётливо зримый для читателя, пристально вгляделся в действо нашего героя, быть может, он и углядел бы хаос и безумие в метаниях и непоследовательных поступках тёртого жизнью боксёра. Но было не всё так просто. Был какой-то устрашающий алгоритм, какая-то неотвратимая логика.

Бекас целенаправленно прошёл в ванную комнату и нырнул в душевую кабинку. Включил воду. Стоя под струями водопроводной воды, водопадом льющимися с потолка, он тщательно и тщетно намыливал руки, лицо, грудь. Смывал с себя запах чужой кожи, пота – всей органики. Тщетно. Смывал, нет, скорее сдирал с себя частички Натальи. Проведя рукой по запотевшей амальгаме зеркала, Сергей Геннадьевич с любопытством посмотрел на себя. Увидел короткий русый полубокс. Развитые надбровные дуги. Волевое лицо спортсмена и экс-чемпиона. Упрямый, бугристый подбородок. Карие глаза. На краткое мгновение прикрыл усталые глаза и открыл вновь. В испуге отпрянул от того кошмара, что привиделся сквозь пелену и водную марь. Напряженная шея, перевитая синими, воловьими жилами, - вот-вот лопнет в надрыве, и расплещет сгустки чёрно-красной крови кипящей и густой как разогретый дёготь. Чёрное лицо, эбеновое дерево право белее! Оранжевые глаза кинжально вдарили по злосчастному зеркалу, круша его на мириады мельчайших ртутных брызг.

«Он уже непрестанно колотил себя пудовыми кулаками по лицу и затылку, разрывая кожу идеально обработанными ногтями. Кровавые полоски на макушке множились и сливались в одну гнилостную рану цвета сырого мяса. Пальцы углублялись внутрь черепа и походили на шевелящихся могильных червей – омерзительных и необыкновенно ловких. Бекас уже рычал и, наконец, стал с хлюпаньем срывать с лица мясо и куски легко разваливающегося черепа, глуша в осколках и лохмотьях плоти нечеловеческие звуки рыка…

Изнутри вытягивался вверх красно-синий жгут с утолщением на конце. Этот бутон лопнул, волокна жгута размотались, как стебли лианы, на концах каждого из шести качалась маленькая голова с пастью, усыпанной множеством острых окровавленных зубов. Головы тянулись к соскам душа и жадно алкали.

Дублёная и мозолистая кожа трещала и лопалась на бугрящейся спине, прорастая острыми как бритва волосатыми неровностями хребта.

Щеки Сергея Геннадьевича молниеносно обросли серой свалявшейся шерстью».

Пожалуй, перед ним было зеркало преисподней. И видел всё это он лишь одно мгновение, но видел то зазеркалье, которое при жизни не дано увидеть никому. Это был дьявол во плоти. Сморгнув эту дурь он понял что в душевой кабинке нет никого кроме Сергей Геннадьевича Бекаса. Попустило. Почувствовал, что ногой наступил на что-то необычное, взглянул вниз. - Сердце Натальи. – Тёплое и трепетное сердце. – Да, он стоял, поправ ногой её сердце. Пригнувшись, он подхватил его короткой и крепкой медвежьей лапой. Поднял и поднёс к лицу. Понюхал и ноздри обнял запах – животный запах – свежего мяса. Зубами вырвал кусок сердечной мышцы. С наслаждением провёл по плечам и груди, обозначая свой абрис этой страшной импровизированной мочалкой. Швырнул кровавый ошмёток себе под ноги, растоптал и наслаждаясь ниспадающей водой нежился грелся в клубах горячего пара. И красивым баритональным дисконтом без малейшей фальши пел:

- Сердце красавиц склонно к измене

И к перемене, как ветер мая.

С нежной улыбкою в страсти клянутся,

Плачут, смеются, нам изменяя.

Вечно смеются, нас увлекая,

И изменяют также шутя,

Также шутя, также шутя.



ЗЫ: Вкрапления полста слов русского классика и прочих писателей злонамеренны

Dixi