Надир не любил лягушек

Надир Гусейнов выехал в Россию давно. Дома, в предгорье, кроме продолжения династии скотоводов ему ничего не светило. Насмотревшись на старшего брата, Абидуллу, который целыми днями пас отару и все его развлечения начинались и заканчивались надуванием через соломинку лягушки и сбрасыванием её на большой гладкий камень. После, Абидула с увлечением копошился в ливере несчастного земноводного. Надир лягушек не любил и поэтому свинтил в Россию. В Лесосибирске он с грехом пополам научился считать. Земляки доверили ему огрызок химического карандаша и клочок замусоленной бумаги. Он ползал между штабелей вкусно пахнущей смолой древесины и пересчитывал тычкованый цветным мелом на торцах пиломатериал. Мудрёные слова «дюймовка, сороковка» не понимал вовсе и мысленно называл доску по толщине, - двадцать пять овечек, сорок баранов. Шло время Надир, заматерел, осмелел и решил сам отгрузить лес,- домой в Баку. Долго вёл разговоры по телефону с дядей, племянниками и семиюродным братом. Наконец родня скинулась и переслала денег. Два вагона благополучно ушли в Азербайджан и канули в тумане. Найти концы того, что он оформлял в таможне и транспортной компании, Надиру не удалось. Первый раз в жизни он выпил русской огненной воды, сделался окончательно дурак - дураком, вращал глазами, скрипел зубами, кроша клыки, посылал на головы коварных обманщиков страшные проклятья. Родственники всполошились и деликатно, но твёрдо требовали деньги с упущенной выгодой. Надир дал взятку с остатка денег и устроился ишачить извозчиком на бусике. Ездил по одному маршруту: Красноярск, - рынок. Лесосибирск, - базар. Возил коммивояжёров за барахлом, и обратно. Рабом отработал пять лет, деньги выплатил, но доверие потерял. Прошакалил ещё года три, и, наконец, взошла луна Надира. Кто-то подсказал невезучему горцу про местный Клондайк. Уголь. Открытый разрез, уголь за дарма. Газ в регионе не проведён. Все котельные топят углём. Помалу, потихоньку года за четыре Надир стал местным угольным падишахом. Прикупил пятёрку «КАМАЗов», стал развозить уголь по всем потребителям. Развратил всех откатами, работали только с ним. Построив монопольку, начал строительство дома. И вот миг абсолютного счастья. Строительство мини дворца подходит к концу. Полным ходом отделывают внутренние помещения, монтируют дорогущую импортную сантехнику, белоснежную как задница кладовщицы Маши. Мостят булыжником внутренний дворик, прилаживают столбы к деревянной галерее второго этажа. Бывший кержак и старовер, а ныне отчаянный пьяница, рукастый мастер Лёшка кроет зелёной черепицей крышу, и вырезает чудо наличники по мотивам «тысяча и одна ночь». Лешка подходит к Надиру, ломает шапку и, оглаживая усы, что-то лепечет про получку. Надир усмехается, он презирает русскую свинью и пьяницу, но почти любит и уважает мастера Лёшку. Кивает головой, засовывает руку за пазуху, достает пачку мятых купюр. Отлизывает пол ста червонцев и, смеясь, кидает их в лицо Лёшки. Лешка, ползая по земле, собирает грошики. Белеет, замерзает лицом, и коротко спрашивает,-
-Это всё?!
- Всё, дорогой, иди хлеб-водка кушай, и работать давай!
Лешка грациозной кошкой взлетает на крышу, машет руками Надиру, залазь, мол, посоветоваться хочу. Надир, сопя и чертыхаясь грузно, ползёт по лесам на крышу. Со стороны видно, они коротко о чём-то говорят, Надир бьёт ладошкой по щеке Лёшку, тот коротко и жёстко рубит Надира головой в лицо. Надир, вопия и нелепо маша руками, тяжёлым мешком падает вниз, слегка цепляя животом распахнутую оконную фрамугу. Глядя на распанаханую брюшину и выпадающий в грязные опилки серо-зелёный ливер, Надир вспоминает лягушек Абидулы, и, улыбаясь, закрывает глаза.


Материнский борщ.

- Тате, кушай борщ сынок!
Толстая Флора аккуратно поставила на край стола большую фарфоровую тарелку из посольского сервиза с широкой кромкой золотых дубовых листьев на кофейном поле и со строгим гербом СССР.
Материнская улыбка отсвечивала тусклый блеск золотых коронок в обрамлении жёстких чёрных усиков.
Тате уныло поник большими покатыми плечами, и по утиному разбрасывая ноги, подошёл к кухонному столу.
Флора армянка по рождению, рано вышла замуж за отца Тате, грузина, вора большую часть жизни проводящего в неопределённых командировках.
Кавказская кухня во всех её излишествах была освоена Флорой в совершенстве. Приторные сладости, угрожающее количество специй и трав, но борщ Флора готовила отменно.
Мозговая косточка говядины, томаты, стручковая фасоль – пальчики оближешь, да и только!
Тате, кушал борщ своеобразно, все овощи из тарелки вон! Оставлял красный бульон, и буханку домашнего хлеба. Флора шла на хитрость: перетирала отваренные овощи через мелкое сито, получался борщ пюре.
Сейчас Тате задумчиво вымакает хлебом борщ и завалится спать. Окончив с трудом среднюю школу, мальчик вёл странный образ жизни, спал, спал, спал, ну и ещё изредка почитывал спортивные газеты.
Армия стараниями Флоры и грузинской родни обошла Тате стороной. Работу достойную её единственного сыночка Флора искала три года после школы, потом махнула рукой: - неужто единственную кровиночку мы не прокормим?
Шло время, всё было чинно и смирно, но всё же пришла беда, пришла, хоть и не ждали ее, и видит Б-г, не кликали.
Флора хоть и любила Тате звериной, сучьей любовью, но понимала, что мальчику для здоровья полезен свежий воздух.
Тате привык маму слушать и доверять ей полностью.
Нехотя вышагивал по старым и узким улочкам Тифлиса.
Срывал веточку или травку и сосредоточенно посасывая её, мысленно уносился далеко и надолго.
Постепенно прогулки вошли в ежедневную привычку к общему удовлетворению матери и сына.
Жизнь инфантильного Тате слегка изменилась: просыпался он часов в одиннадцать, вяло завтракал холодным мясом или свежим молоком с горячими хачапури.
Квёло просиживал до обеда, без аппетита хлебал привычный борщ и отходил к послеобеденному сну.
Просыпался с тяжёлой головой и топал на неспешную прогулку.
Вечером сидя в кресле рядом с Флорой вскользь поглядывал на чёрно-белый телевизор, отпивая мелкими глотками домашнее вино «Саперави» и вновь проваливался в чёрный сон.
Характер Тате был лёгкий и уживчивый, обижаться он не умел, обидеть кого-либо не был способен вовсе. Словом характера у мальчика вовсе не было.
Однажды на прогулке встретилась с Тате местная гопота.
Они как акула-молот чутко улавливают потенциальную жертву. Тате был идеальная добыча. Как проще всего окучить простака и недотёпу? Влезть к нему в душу и заделаться его лучшим другом.
Задача в отношении Тате решалась в одно действие. Его одурачили за несколько минут и раскусили как грецкий орех.
Орех, который легко дробят во вкусную крошку, зажав между дверью и косяком.
Ему рассказали про кайф. Рассказали с фальшивым восторгом и краденой позолотой. Потом дали попробовать ворованного счастья.
Всё.
Тате стал их весь с глупой головой и безвольными потрохами.
Дальше начался кошмар и ужас. Всё как у всех наркоманов: ложь и обман.
Воровство вещей из дома и лживые клятвы завязать.
Флора была настоящий боец. В начале она билась за здоровье мальчика.
Потом началась война. Война чтоб он не сел. Она давала взятки следователям. Записывала скользкие разговоры с судьёй и отчаянно шантажировала этими диковинными записями. (Диктофон привёз из Турции батумский моряк и продал за сумасшедшие деньги, по тем советским временам).
Всё закончилось через шесть лет.
Тате взял дурь для реализации. Его дружки подкараулили у дома, избили и забрали деньги и наркотики.
Хозяин наркотиков стал требовать деньги. Тате, путаясь и сбиваясь, пытался объясниться. Мамука, охранник хозяина, конченный наркоман, чётко понял что не наркотиков не денег у Тате нет, ещё он правильно понял что означает взгляд хозяина.
На Мамуке были суконные брюки клёш, а вдоль правого бедра узкий и неприметный шов. В этом шве всегда грелся гвоздь сотка, торча шляпкой наружу.
Мамука замедленно и лениво вытащил гвоздь, приставил его к животу опешившего Тате и привычно рубанул ребром ладони.
Тате, умер на третий день, в больнице не приходя в сознание.
Старый Тенгиз, отец Тате дотянулся до Мамуки на зоне: его вежливо развели на игру в буру.
Проигравшегося Мамуку задушили подушкой, он умер во сне и вряд ли что понял.
Флора видимо сошла с ума, каждый день она варит свой изумительный борщ.