В Европу господин из Сан-Франциско
Поехал,
И прекрасно было судно:
Громадно, с люкс-кабинами, с огнями,
С газетою и церковью своей.

Ах, там была
Красавица с облезлою собачкой,
С парижскими глазами Нефертити,
И герцогиня голубых кровей,
И тайский принц, что древностию рода
Превосходил всех принцев на земле.

О неземной, в Европу тот вояж!..
В нем так спокойно, так непринужденно
И так естественно, изящно так сошлись
Фундамент новосветских миллионов –
Со старосветским томным декадансом,
Надменность – с гонором,
А страсти –
Со спокойным
Прищуром азиатских королевств.

Все было так изящно и так дóлжно,
И хрипло господин из Сан-Франциско
Произносил “Сome in”, –
Вбегали тут же
Слуга Луиджи
С горничною Тэсс.

Жена его, уверенная в том, что
Давно богатство стерло грань меж классом
Её и мужа и царей земных,
На палубе сидела безмятежно
И вспоминала с гордостью,
Как дочь её –
Совсем еще ребенок,
Зеленоглазый эльф чуть неуклюжий,
С дыханием фиалочек,
Одета
С невинностию смелой,
И с прыщиками
легкими,
У губ
И на спине присыпанными пудрой, –
Вчера стояла
У поручней с великим тайским принцем,
И слушала его, глаза раскрыв.

С женою, на
Удобнейших шезлонгах
Расположились рядом герцогиня
И муж её – красавец полуголый,
С сигарой и вином,
Одновременно
На демона и ангела похож.

А от шезлонгов
Ровно в семи метрах,
В  каюте за зашторенным окном,
Красавица с парижскими глазами,
Глазами райскими, глазами Нефертити,
Нагая,
Только с тонкой золотою
Вкруг талии цепочкой,
Так умело,
Так нежно пальчиком водила,
И пузатый,
Багровый господин из
Сан-Франциско,
С дыханьем хриплым и с сердцебиеньем,
Пред ней стоял,
И наблюдали лишь
Облезлая собачка,
Пачка денег,
Зеркальный шкаф
Да темные очки.

В кабине следующей,
У другого борта,
В набедренной повязке,
Тайский принц
Ласкал и целовал и, усмехаясь,
Спокойно раздевал
Дитя и дочь
И гордость господина
Из Сан-Франциско,
Тут же убеждаясь,
Что губки у девчонки – точно в тон
Её соскам такой же бледной розы,
И прыщикам нежнейшим на спине.

Крика ее боли
И хрипа удовольствия его
Никто не слышал,
Кроме двух бокалов,
Пустых,
А потому чуть зазвеневших
В ответ на стоны
И на шепот:“Мама!”

В каюте,
Перед первым поцелуем,
Тихонько дочкой брошенная,
Там
Валялась под комодами
Пастилка,
Пахучая пастилка для дыханья,
Фиалкового легкого дыханья,
И опиума шарик рядом с ней...

Чуть ниже палубой – этаж второго класса,
Трюм третьего
И кухни, склады, слуги,
С водою питьевой резервуары,
И круг девятый – топок негасимых,
Куда чумазые бессмысленные бесы
Под крики бесов рангом повидней
Кидают уголь, жертвенный и жирный –
И милостиво принимает бог,
Железный Бык, ревущий Джаггернаут,
Людские подношенья –
А в ответ
Нисходит в ярус темный, самый нижний,
Где Вал в бассейне масла и мазута
Становится Ваала воплощеньем,
Вращается и двигает вперед
Корабль,
Сквозь бури,
Всем богам назло.

А ниже, дальше – бездна и пучина
С дельфинами, китами, едкой солью,
Где тело Света
Колышется,
Захлебываясь Тьмой,
И Хаос, полусонный и безмерный,
У дна клубится – проплывет дракон,
Морские змеи здесь длиной в полмили
И крабы двухсоттонные живут,
Созданья предначальные, что помнят
То, что не знал и не узнает бог.

А ниже – дно...

К поверхности идти –
Увидишь снова
Такую же,
В обратном лишь порядке
От тьмы и к свету
Гамму и текстуру
Слоев земных и водяных слоев.

И мы,
Пронзив планету,
Заново выходим
На океан,
На противуположном,
На европейском,
Том краю Земли...

И вновь корабль – и киль, и винт, и трубы –
Плывет по океану из Европы,
На судне господин из Сан-Франциско
В Свет Новый возвращается, домой.

Его корабль,
Хотя не тот, приехал на котором,
Но лучший,
Величайший по размерам,
На этом корабле, как и на том –
Есть все. 
Есть герцог, есть и герцогиня,
Жена его, и выросшая дочка,
Красавица с лучистыми глазами,
И тайский принц –
Обратно все плывут.

Вояж в Свет Новый также полон тайн...

Но в этот раз
Герой наш,
Господин из Сан-Франциско,
Все видит, слышит, чувствует он все:
Он знает, что жена
Одна сидит, сидит в своей каюте,
С бутылкой бренди,
Ведает о том,
Что дочь его, в каюте по соседству,
Вдыхает кокаин с кроваво-красных,
Покрашенных, заточенных ногтей,
Он видит, как
Раздетый принц с нагою парижанкой
Из трубки длинной курят темный шарик,
Оба получили
В Италии
Французскую болезнь,
Без сговору
Теперь предпочитая
О том молчать, о том не
говорить...

Он знает все –
Он знает и о том,
Что герцогини муж – красавец стройный,
С глазами демона и ангельским лицом,
Давно был нанят
Мужа герцогини
За деньги за большие представлять...

Все знает господин из Сан-Франциско.
Все знает – и молчит, по двум причинам:
Во-первых, он в холодном темном трюме,
Спеленутый, в гробу лежит дешевом,
Бесповоротно, безоглядно мертв.
А во-вторых – чего ж болтать об этом?
Ведь горд корабль –  и нощно он, и денно
Вычерчивает острым и стальным
Пером, безукоризненно и тонко
Прямую нить по глади океана
Из пункта А
Точнехонько в пункт Б.
Все хорошо – под солнцем блики меди
Холодным ореолом окружают
Названье корабля,
Названье бога –

"Титаник".