Проделав необходимые ритуальные манипуляции, сопровождаемые скрипом, шорохом, щелчками и клацаньем,  человек поставил термос на стол. Налил в чашечку кофе, распахнул мантию.

«Я ждал этого целый цикл, и вот наконец-то, что новое»

Он воздел руки к небу.

«Здесь, в этом царстве холода и мрака, я Цезарь, Сатрап и Отец Всего Сущего и не только… Ну что ж, вперед к движенью»
Антифриз в этом магазине, я больше не возьму
«О ком сегодня плачет душа? Аа, наивный еврейский юноша Франц»
Нет, не так
«Юный мальчик, душа твоя несчастна, милый галчонок Кафка»
Воот, вот, даа
«Твоя душа познала страх потери близких, страх пред лицом краха человечества… И это опустило тебя!»
Да! Так
«Несчастный доктор права, болезни души так разрушили твое физическое тело»
Хорошее слово
«Твой отец был деспот, и деспотировал тебя»
Так, так
«Но ты велик! Не стать тебе тогда философом, сегодня мог стать блогером:
«…Многие тени усопших заняты только тем, что лижут волны реки смерти, потому что она течет от нас и еще сохраняет соленый вкус нашего моря. От отвращения река эта вздымается, начинает течь вспять и несет мертвых назад в жизнь. А они счастливы, поют благодарственные песни и гладят возмущенную реку…»»
Нет, что-то не то, хотя и к месту
«А может: «…Начиная с определенной точки, возврат уже невозможен. Этой точки надо достичь…»»
Именно!

Человек в мантии поперхнулся. Чуть слышные скрипы мешали ему, но он только повысил голос.

«А кто у нас сегодня vis-à-vis? Аа, старый кубинский пьяниц…»
СТОП-СЛОВО! Ну вот потеряю минут пять на восстановление твердости духа

Человек взял чашечку со сверкающего стола, сделал глоток. Стараясь не шуметь, аккуратно поставил обратно.

«Фридрих! Твое имя, как выстрел дуплетом! Ты квинтэссенция Силы, апологет Доминанты»
Воот
«Великий Арий, да пребудет с тобой Джа!»

Человек прикрыл глаза и начал потихоньку насвистывать увертюру  «Медитация Манфред». Потом открыл глаза, посмотрел вниз и продолжил.

«Так говорил Заратустра! И так говорю, Я! Не чужды тебе, великий арий и томленья чресл:
«…Люби и не стыдись безумных наслаждений,
Открыто говори, что молишься на зло,
И чудный аромат свирепых преступлений
Вдыхай в себя, пока блаженство не ушло.
Тот не раскается, кто, убоявшись казни,
Таит в себе самом все помыслы свои;
И не спасётся тот, кто из пустой боязни,
Сокрыв грехи свои, увидит свет зари.
Небесная заря повергнет в дебри мрака
Того, кто хочет зло смягчить стыдом одним,
И гуще и грозней скоплённая клоака
Задавит мысль и дух величием своим…»
Я аплодирую тебе!»
И не только
«А это:
«…О, девушка, сбирающая травку
Для этих маленьких ягнят!
В твоих глазах, незнающих ненастья,
Огни, любви огни горят…»»
Да, так, тааак
«Нуте-с, теперь проведем сравнительный анализ… Жиденок и Арий… Арий и Жиденок… Жиденок и Арий… Арий и Жиденок………»
Воооооот………йо!
…И тусклый свет померк на секунду… Привычным движением рука стала охлопывать мантию в поисках сигарет. Нашел, прикурил, с наслаждением затянулся. Взял другой рукой не допитую чашечку с ледяным кофе и в промежутках между затяжками, с чувством блаженства выпил. Поставив чашку обратно, взял экстрактор с зажатым в нем ватным тампоном. Медленно, с легким хрустом, извлек свой уже сморщившийся, покрывающийся инеем  хуй из синей, дряблой жопы.
Тампоном промокнул антифриз на залупе. Запахнул мантию. С негодованием оторвал клеенчатую табличку с большого пальца ноги трупа с надписью «Клавдия Адольфовна Штейман. 68 лет. смерть по естественным причинам», и на ее место с нежностью повязал фенечку. Застегнул молнию мешка, сложил руки накрест на груди, и на еле гнущихся от холода и затекших ногах, направился к выходу. У входа он задержался на мгновение для того, что бы перевести регулятор термостата с положения 0 на -15. Вышел вон, и захлопнул дверь.

В миру его знали как Альфреда Моисеевича Ниппельбаума, уборщика производственных помещений Анатомического Театра.