Эта мой чилавек. Я иво не ссусь, хуле иво ссаца. Хуле, крепенькей такой, жрёт фсё падряд. Всеяднэй блять тоже мне. ЭЭЭ, аслина!Чо ты жрёш? Сюда довай!
Базарав нет, он натуральнае уёбище, иба ацуцтвие шерсти. Слюные железы слабаваты беспесды - как далбаёб умываеца вадой. Нихуя мяукадь ни умеит нармальна, а если и начинаит, то как трафейный грамафон, и сильна дахуя. Это хуйня, он блять ещё и ва сне умудряеца мурлыкадь, еби иво в ушы!
Эээбля! Алёша йоптваю! Дверь аткрой мне!
Ога, ни панемаю с каких бананав этот недокошак мнит сибя хазаенам, паходу хапанул чота ни таво.
Он убираеца в маих комнатах, и мне перед кошичкаме нистыдна (сукааа! абажаю лахматые пелотачке!).
Инагда он бирёт в лапу чота типа стилуса с миталичиским наканечнекам и царапаит им па белым листам. Сучара больше нивашто играть ни умеит. Ебанутое саздание, таво душу ебал! Спит днём блять, ночью нихуя ни видит кроме телика, и в канце канцов иму чужды прастые радасти жызни: не жаждит крови, ни таращица па ахоте или жоскаму махачу, нихуя ни паёт кагда валяеца.
Па начам кагда я падслушивайу базары саседских людей и падзыриваю на бритые пелотке прахадящих па улицэ самок чилавека в кароткех тряпках, этот аслаёб грузица за сталом и царапаит сваим стилусам с краскай белыйэ листы. ЭЭЭбля! Нехуй думадь что я думаю а тибе! Проста мне пакайфу звук шуршанея стилуса па бумаге. Патом этат звук растваряеца ф тишыне начи. Абычна эта азначаит что йобаный дибил не можыт прайти уравень ф сваей тупой игре. Хуле, я ж тоже кашак, всё панемаю. Падайду к ниму, мяукну «Да нармальна, кент, хуля ты асадил!!! Западло грузица!» Ясный-красный мой чилавек падымаит миня и пагружаит сваё лицо в маю шэрсть. В такие минуты в иво глозах паявляется блеск вышшэй жызни и он вздохнуф наченает мурлыкадь чота пачти приятнае.
Ойбля! Давай тока нинада думать что я думаю а тибе! Рамантег хуев… Сагрел миня и атъебись, мне пора падзыривать на бритые пелотке прахадящих па улицэ самок чилавека.