«Эй, на судне!»

Однажды приехал я в свою деревушку из райцентра на выходные и в воскресенье отправился на рыбалку. Клевало на Иртыше в тот день просто замечательно, и в садке становилось все теснее от ельцов, окуней, сорог, подъязков. Время летело незаметно. А мне к двум часам дня надо было успеть на  автобус – завтра с утра на работу. И как назло, часы я забыл дома, а на берегу в этом месте, недалеко от подъема в деревню,  я был один.
И тут послышался рокот – мимо проплывал пассажирский теплоход на воздушной подушке «Заря». У моей деревеньки пристани не было. Да «Заре» она и не нужна была: обычно, завидев людей, стоящих у таблички с названием деревни, капитан наезжал носом судна прямо  на берег.
Я в тот день  рыбачил как раз неподалеку от этой самой таблички. На «Заре» меня  увидели и сбавили ход, раздумывая, пассажир я или просто так.  «Вот кто мне скажет время!» - обрадовался я и призывно замахал рукой. «Пассажир», - поняли на «Заре». И судно направилось к берегу. На носу  стоял матрос, готовясь скинуть мне трап. В рулевой рубке с папиросой в зубах торчал капитан, с кормы выглядывал шкипер.
- Не надо приставать! Не надо! Я не поеду с вами! – закричал я, силясь перекрыть рокот двигателя. – Скажите только, сколько времени?
Шкипер приложил ладонь к уху:
- Чего?
- Этот  рыбачок время спрашивает, - обиженно прокричал матрос.
- Полвторого, - рыкнул высунувшийся из рубки капитан.
- Спасибо, - вежливо сказал я. – Ехайте дальше.
…Бросив судно на произвол судьбы, они все втроем  гнались за мной почти до самой деревни. Но потом опомнились  и повернули обратно. Во-первых, родная деревня меня в обиду бы не дала. Во-вторых, непришвартованную «Зарю» могло унести течением без экипажа.
- Лучше больше нам не попадайся! – пригрозили мне на прощание речные волки.
Нашли дурака. С тех пор, если мне надо было сплавать в соседний райцентр, я в своем садился только на «Ракету»…


А бабочки крылышками бяк-бяк-бяк

Дело было опять же на Иртыше. Я собрался с вечера на рыбалку: накопал червей, приготовил удочку и закидушку. А душной  ночью  на улице… пошел снег. За окнами, в свете уличных фонарей,  беспорядочно метались мириады крупных снежных хлопьев. На самом же деле это был не снегопад. Каждый год в июне в одно и то же время из глубин Иртыша  вылетает бесчисленное множество белесых бабочек-однодневок, в которых переродились живущие на дне реки в  глинистых норках страховидные личинки мотыля (или, как его называют иртышане, «бормыша»).
Эти бабочки живут считанные часы – их задача отложить яйца на берегу, а то и водной глади, и навсегда сложить свои хрупкие крылышки. Но если где-то рядом есть населенный пункт, бестолковые бабочки миллионами устремляются на  свет горящих фонарей, бьются о стекла квартир с не выключенным еще освещением  и откладывают свои яйца уже где попало.
Увидев эту круговерть за окном, я понял, что рыбалка пропала: к утру весь береговая поверхность реки будет завалена трупиками однодневок, которыми будет обжираться рыба. На червя  уже не посмотрят ни степенный чебак, ни суетливый елец, ни даже ненасытный ерш. Но еще была надежда, что вот на бабочку-то они и могут клюнуть. И я придумал, как заготовить однодневок, не выходя из дома. Я просто оставил включенным в зале свет, открыл настежь балкон и спокойно улегся спать, предполагая встать утром пораньше и собрать налетевших за ночь мотылей. Уж на консервную-то банку их наберется, а больше мне и не надо.
Будильник сработал вовремя. За окном спальни было уже светло.  Позевывая, я открыл дверь в  зал и буквально очумел. Комната была завалена сугробами! И эти сугробы еще копошились. Бабочки были везде. Под их толстым слоем не было видно ни пола, ни стола, ни дивана! Вообще ничего, кроме стен и потолка. Да и они были частично облеплены вездесущими крылатыми насекомыми.
В общем, на рыбалку в тот день я не пошел. И на работу тоже – по крайней мере, до обеда. Битых несколько часов, проклиная все на свете, я сначала при помощи совковой лопаты, а потом уже просто веника и совка выгребал на балкон, а оттуда сваливал на улицу килограммы и килограммы бабочек. А потом еще и отчищал квартиру от липкой яичной массы – ведь эти крылатые  монстрики успели отложить  свое потомство!


Ерш Иванович

В райцентре, где я начинал работать в газете, одну из не очень высоких, но вполне заметных должностей занимал человек (назовем его Григорием Ивановичем) с неожиданным прозвищем Ерш Иванович. В глаза-то его называли, как и полагается, по имени-отчеству, а за глаза – Ерш да Ерш. Вот обстоятельства, при которых он заработал это, как говорят в определенных кругах,  «погоняло». В начале зимы, когда еще не так холодно, но Иртыш уже скован льдом  и припорошен снегом, на подпуска хорошо ловится налим. Подпуск – это кусок толстой лески, закрепленный на середине небольшой палки, с большим самодельным крючком, обычно изготовленным из велосипедной спицы. На этот крючок цепляется живец – ерш (потому что очень живучий и крепкий), подпуск опускается в прорубь, палка кладется поперек проруби. Все это дело присыпается снегом и оставляется на ночь. А утром подпуска (обычно каждый рыбак устанавливает их  до десятка и более) проверяют и непременно обнаруживают почти на всех крючках совершенно не сопротивляющихся  крупных, весом от килограмма и более, страховидных налимов, заглотивших ершей и лениво их переваривающих.
В ту зиму несколько рыбаков, ставивших подпуска за десяток километров от райцентра, вдруг время от времени стали оставаться без улова: свои пустые снасти они обнаруживали валяющимися у прорубей. Следы показывали, что любитель поживиться за чужой счет приезжает сюда на мотоцикле «Урал» с коляской.  «Ах ты, сука! - сказали разозленные рыбаки. – Ну, погоди…». Они устроили засаду и подловили воришку. Им и оказался тот самый Григорий Иванович – мужики даже не поверили своим глазам. Но это был он, небольшой, но все же заметный начальник. Это еще больше разозлило мужиков. Наиболее горячий из них даже предложил расширить пешней одну из ограбленных лунок и «отправить гниду  под лед – знакомиться с налимами поближе». Григорий Иванович смертельно перепугался - самосуд в этом безлюдном месте, да еще ранним утром, все равно бы никто не увидел, -  упал на колени и умолял не топить его.
-Я плавать не умею! – причитал он, пытаясь разжалобить суровых рыбаков – как будто умение плавать пригодилось бы ему подо льдом. – Отпустите, товарищи, я больше не буду, честное партийное слово!
- Ну, если партийное, тогда, конечно, - переглянулись мужики. – Но урок мы тебе все же зададим. А ну, сымай штаны!»
Григорий Иванович подумал, что его хотят отхлестать ремнем как нашкодившего пацана, вздохнул и покорно спустил ватные брюки – все лучше, чем путешествовать подо льдом с выпученными глазами и немо разинутым ртом. Но шлепать по заднице его никто не стал. Мужики  выбрали из садка самого ершистого ерша, нагнули Григория Ивановича  и… загнали ему в организм  эту колючую рыбу скользкой наружности  головой вперед.   
Лучше бы они его утопили. Григорий Иванович все десять километров ехал в райцентр на «Урале» стоя и все десять километров визжал. Хорошо, хирург районной больницы оказался на месте. Он-то, тихо матерясь,  и извлек из деликатного места пострадавшего еще живую рыбу. А Григорий Иванович с тех пор стал зваться Ершом Ивановичем.  И еще – он больше терпеть не мог налимов. Ни в каком виде.