Мы строили, строили, и, наконец, - построили! /Выступление Чебурашки на ХХVII съеде КПСС/


Ой, она была хороша! Просто слов не подобрать, насколько она была хороша! И нехуй дрочить тут, не девяносто восемь сантиметров в груди, а ровно двадцать один фут по ватерлинии. Мачта – одна. И кому надо больше мачт – может отсосать у Христофора Колумба, чего бы тот ни говорил. Нам и одной мачты было дохуя, спасибо. Мы сами её построили, вырастили, можно сказать, в городе Азове, спасибо хозяину яхт-клуба «Арго», который половой хуй ложил на арендную плату и не заёбывал. Пока не отдал этот самый клуб своей визгливой типа жене (ибо по паспорту был он холостой).

    А типа жена сразу, как приехала на Пеугеоте золотого колеру, так и вспомнила про арендную плату, на что Капитан ей возразил, что палубный груз идёт на риске грузополучателя (Капитан был из торговых моряков, соответственно – без чувства юмора). Жена Благодетеля, тем не менее, сразу прихуела и вместо арендной платы, удовлетворившись дохлого осла ушами, задумчиво отправилась на Пеугеоте золотого колеру изучать премудрости портовой бухгалтерии, больше её никто в акватории не видел.

    Яхта получилась – я вас умоляю! Если год въёбывать по три дня в неделю, другая и не получится. У Абрамовича да, дэцел длиньше, но ведь гавно? Гавно. Наша же ласточка, каждая деревяшка которой была выпилена своими руками, сидела на волне, словно чайка, а не как абрамовичская гусыня. Наша яхта была в стопиццот раз круче, и это сразу поймёт каждый, кому довелось выхаживать якорь вымбовками (с). Последнюю цитату я беззастенчиво спиздил у обожаемого мною Виктора Конецкого, но он не будет в претензии, ибо, во-первых, недавно усоп, а, во-вторых, сам позаимствовал её у какого-то знаменитого английского морского писателя.

    Итак, яхта была прекрасна. Но экипаж (а было нас - пять организмов) сомневался насчёт её мореходных качеств. Все мы были доками в своих профессиях, Капитан сурово держал продовольственный магазин с миллионной прибылью (в долларах, бля!), Боцман возглавлял милицию общественной безопасности во втором отделении УВД г.Новочеркасска, первый матрос отзывался на кличку «Метрдотель ресторана Яр», второй ебошил на бас-гитаре в том же заведении общественного питания, и я тоже был не лыком шит. Я программировал на «Си» за еду и умел сверлить дырки в дереве посредством коловорота. Поэтому меня назначили старпомом и штурманом укупно, а также вручили буссоль и астролябию, чего бы эти слова ни значили. Короче, мы  впятером самолично построили нашу касатку, и поэтому выходить на ней в море было сцыкотно.

    Сцыкотно, а надо, сказал Капитан. Он вломил в кораблестроение четверть, и был поэтому заинтересован. Мы вчетвером тоже вломили ещё четверть, но заинтересованы не были, ибо мало ли что. Но оставшиеся две четверти вломил Благодетель (хозяин клуба), которому было лестно побороздить моря, зорко пырясь в волнистые дали из-под приставленной козырьком ко лбу ладошки. А Благодетеля топить некошерно (так сказал Капитан, и хуй с ним поспоришь, здоровенный лосяра без, повторюсь, всякого чувства юмора). 

Надо – так надо. Ходовые испытания при стабильном ветре и чистом небе прошли, тем не менее, как в тумане. Капитан похабно орал и дёргал румпель в разные стороны, экипаж дёргал верёвки, свисавшие с мачты, я удалился в каюту, дабы неиллюзорно изучить показания буссоли и астролябии. Тем не менее, в порт мы вернулись почти без потерь, если не считать Боцмана, которого на входе в гавань снесло гиком нахуй в муляку, ибо поворот оверштаг мы совершали впервые и не все действия выполнили в нужной последовательности. Однако Боцман, не надеясь на помощь товарищей (каковую мы и впрямь не планировали ему оказывать, так как отряд не заметил потери бойца), по-собачьи добрался до пирса и встретил нас у причала, тоже выражаясь непарламентарно. Ходовые испытания после небольшого совещания (сорок литров пива и портовые девки) сочли успешными. Через пару дней Капитан позвонил Благодетелю и пригласил его в Первый Поход.

    В июле, первого числа, сразу со сранья, ух ты, мы вышли из бухты (с). «Терпсихора» (так её поименовал главный пайщик в угоду типа жене, бывшей балерине) имела на борту упомянутый выше экипаж, дорогого гостя Благодетеля, все потребные документы для морского плавания и бухла на неделю. Судно интенсивно бежало на запад, имея даже (кто бы мог подумать?) кильватерный след. Мы с капитаном от такой скорости немного прихуели и занялись счислением пути. Не придя к единому мнению, через три часа и литр рому мы оставили в покое буссоль и астролябию, положились на Господа и легли в дрейф, при этом на всякий случай отдав якорь, который ЗАБРАЛ, хотя глубина, по нашим расчётам, этого не позволяла. Немного удивившись такому нюансу, Капитан скомандовал аврал, в силу чего все открыли бутылки с зельтерской водой, а Благодетель откупорил пять бутылок крепких морских напитков из сахарного тростника и можжевельника. И стало настолько хорошо, что я возблагодарил Господа за то, что выбрал, промеж всяких прочих, славную профессию морского моряка.

    Хорошо это продолжалось до хуй пойми скольки склянок, но у меня на часах стало десять вечера. А потом ебанул шторм. Простой советский шторм (сейчас таких не делают). Капитан начал неразборчиво бормотать голландские команды (упоминая всуе гика-шкоты), которых никто не понимал, матросы с Боцманом вытянули донный якорь, заменив его на плавучий (хуй пойми зачем), я привычно удалился в каюту к буссоли, астролябии и остаткам рому. Благодетель, всеми забытый, пил напитки и поминутно ссал за борт. Капитану шаткое положение Благодетеля показалось ненадёжным, и он велел судовладельцу сдрыснуть в каюту и более до особой команды не высовываться. Кроме того, наш драйвер воспретил всему экипажу мочиться и испражняться с борта, дабы команде не было неестественной убыли. Для санитарии было назначено ведро с верёвкой, установленное  в специальное держалище  в головах командирских коек. Правила использования унитаза были просты: обвяжись страховочным концом, выйди из каюты, зачерпни воды, поставь ведро в держалище, справь нужду сидя, выйди из каюты вновь, выплесни наболевшее, утверди порожнее ведро в держалище, отвяжи от себя конец, и ложись уже, нахуй, спать. Благодетель сказал – ага, завалился в левую койку.

    Шторм продолжал ебунячить, я пил ром и упаковывал буссоль и астролябию в деревянные футляры с бархатной обивкой, матросы в отрубях дремали на полу каюты, Капитан с Боцманом боролись за живучесть судна. Всё шло по плану. К полуночи шторм утих, и Капитан намертво заклинился на правой койке. Боцман, выгнав выспавшихся матросов на палубу, придавил лавку слева штурманского столика, я, соответственно, справа. Наступила ночь и тишина. Ничто не предвещало.

    Ничто не предвещало, но случилось. Под утро Благодетель проснулся, скорбный кишечной коликой. Памятуя капитановы заповеди, он обвязался страховочным концом и набрал ведро азовской слабосолёной воды. О том, что ведро следует наполнять вполовину, Благодетель проинформирован не был. Установив ведро в держалище, судовладелец жидко и обильно испражнился. Колики прекратились. Довольно хмыкнув, Благодетель отёр жопу салфетками и извлёк ведро из постамента. Ебунякнула ли запоздалая волна, или сам посравший пошатнулся спохмела невзначай – нам сие не ведомо. Но с самого верху ведра свежие фекалии сплеснули в темноте каюты на голову и грудь спящего мёртвым сном Капитана. Вместе с салфетками, не без того. Благодетель вышел на палубу, вылил азовскую слабосолёную воду за борт, вернулся и снова провалился в тяжёлый сон без сновидений.

    Как это ни банально звучит, но наступило утро. Матросы дрыхли на юте, мы с Боцманом разлепили глаза, сходили поссать, достали зельтерскую с ромом и занялись счислением пути. Благодетель храпел, Капитан посапывал. Всё бы хорошо, но вот запашок… Я заподозрил Боцмана в метеоризме и выпил с ним рому. Боцман заподозрил меня в том же самом и снова налил. В полумраке каюты белые салфетки на груди Капитана смотрелись, как уголок платка в кармане фрака, вполне естественно. Капитан начал просыпаться. Сначала он потянул воздух левой ноздрёй и скривился. Повернув голову вправо (прилепившись щекой к коричневому на подушке), он потянул правой же ноздрёй. Опять скривился. Провёл дланью по лицу. Нащупав на щеке липкое, пошарил по груди, нашёл салфетку и отёр ею чело и ланиты. Снова втянул воздух и брезгливо сморщился. Выкинул салфетку и нашарил на груди другую. Отёр ею нос и уста. Недовольно поморщился, разлепил очи и поднёс к ним салфетку. К этому моменту мы с Боцманом получили уже столько незамутнённой детской радости, что возмечтали оказаться в десяти кабельтовых от места событий. Ну, собственно, и удалились к матросам на ют.

    Что произошло меж Капитаном и Благодетелем в сумраке каюты – Бог весть. В гавань «Терпсихора» входила скромно, без флагов расцвечивания, салюта и пафоса. Благодетель яхту вскоре продал, забыв выплатить остальным концессионерам их долю малую. Капитан не хочет почему-то строить с нами новую яхту, и на вопросы про обустройство корабельных гальюнов реагирует несдержанно.

А в море хочется опять…


ЗЫ: Всякое ведро, согласно морским уставам, следует наполнять – вполовину.


Мочканём!                                                                                              17.04.2010