Пролог.
Люди живут не в настоящем мире, не в мире действительности, а в мире призрачном иллюзий и миражей. И подобно тому как слепцы привыкли и к темноте и к слепоте своей, им их призрачный, ничтожный мир кажется не только действительным, но даже лучшим из миров.

Часть 1.(единственная)
Теперь, говорит Сакрат, представь себе человеческую природу – в отношении знания и невежества сообразно картине, которую я сейчас нарисую. Вообрази себе подземную пещеру, которая имеет открытый сверху и длинный во всю пещеру вход для света. Допусти, что в ней живут с детства люди, скованные по ногам и шее, так что они не могут не переменить места ни повернуть головы и видят только то, что находится перед ними. За ними, на известном расстоянии и высоте зажжен свет, который их освещает, а между светом и узниками крутая дорога. Вдоль дороги – стена, на подобие тех ширм, какие устраивают фокусники перед зрителями, чтобы скрыть от них тайны показываемых им чудес. - Воображаю, сказал Петруша. - Смотри же, мимо этой стены проходят люди, которые несут всякого рода вещи, картины, статуи, компьютеры, новые технологии. Некоторые из несущих разговаривают между собой, другие молчат. - Странная картина и странные узники ! - И тем не менее они очень похожи на нас. Разве ты полагаешь, что эти узники могут увидеть что либо иное, кроме собственных теней и теней своих соседов, падающих на пол пещеры ? - Что другое они могут увидеть, раз они с рождения лишены возможности поворачивать головы ? - Могут ли они тоже увидета что либо иное, кроме теней от тех вещей, которые проносят за ними ? - Нет. - Если же они станут беседовать меж собой, не будут ли они называть видимые ими тени именами самих вещей ? - Бесспорно. - А если бы в пещере откликалось эхо речей тех людей, которые проходят за их спинами, не приняли ли они это эхо за разговор видимых их глазами теней ? - Клянусь «геркулесом», так бы было. - И истиною они будут почетать не что иное, как эти тени ? - Необходимо так. - Теперь смотри, чтобы с ними должно было произойти, если бы их освободили от оков и излечили от их заблуждения ; пусть бы кого-нибудь из них рассковали, принудили встать, поворачевать шею, ходить и смотреть вверх на свет : все это причинило бы ему огромные страдания. Свет резал бы глаза и ослеплял его, лешая возможности что либо видеть, даже те тени, которые раньше видел. И что бы он сказал тому, кто стал бы ему объяснять, что до сих пор он видел только призраки, а теперь, повернувшись действительно существующему, он созерцает истинное ? И если бы ему стали указывать на открывшиеся его взорам предметы и спрашивать, что это такое, не пришел бы он в затруднение ? И не показалось ли бы ему, что то, что он видел раньше, когда был скованным, истиннее, чем то, что ему открылось теперь ? – Наверное, показалось бы. – Если бы все таки продолжали заставлять его глядеть на свет, не испытывал бы ли    он боли в глазах и не постарался бы убежать к тем предметам, которые он с детства привык разглядывать, и не подумал ли бы он что они действительно более ясно и определенно очерчены ? – Верно, сказал он. –Если же его совсем вытащили из пещеры и повлекли бы по крутой и каменистой дороге наверх, к солнечному свету, какие бы муки испытал он и какой ужас! И если бы, наконец, добрался он до света, мог ли бы он видеть своими ослеплёнными от блеска солнца глазами всё множество вещей, которые мы называем действительно существующими? – Сразу, наверное, не мог бы. – Понадобилось бы,без сомнения, время, чтобы привыкнуть. Сначалао он различал бы тени, потом отражающиеся в воде фигуры людей и других предметов; и только под конец – и предметы; и из них небо и то, что на небе ему легче было бы разгледеть ночью, при свете луны и звёзд, чем днём при свете солнца. – Конечно. – А там он бы привык глядеть и на солнце, не на отражение солнца в воде или иных гладких поверхностях, а само солнце, каким оно являеся на предназначеном для него месте. И после этого путём размышления он понял бы, что от солнца и луны зависят смены времен года течение лет, что солнце правит видимым миром и есть, некоторым образом, причина всего, что открылось ему в пещере. – Очевидно, что постнпенно он пришел бы к такому выводу. – Ну а если бы кто стал ему напоминать о его пржнем житье, о его прежней мудрости и о его камрадах по пещере, не радовался ли бы он по поводу своего освобождения и не жалел ли бы он тех, кто остался в пещере? – Всеконечно. – Думашь ли ты, что его могли бы ещё прельщать почести, похвалы и награды, раздаваемые тем из обитателей пещеры, которые быстрее других умели улавливать движение теней, помнили твёрже, какие тени прошли раньше, какие после, или какие прошли все вместе и которые благодоря этому могли предсказывать, появление новых теней, и станет ли он завидовать тем, кто в этой темнице считается наиболее могущественным и славным? Не предпочтёт ли он , как Ахилл у Гомера, прожить всю свою жизнь, как последний нищеброд и мудак, чем вернуть ся в своё прежнее положение и к своим прежнем иллюзиям? – Я уверен, что он предпочтет какие угодно страдания и лишения, только бы не возвращаться к прежней жизни. – Обрати внимание и на то, что если бы такому , однажды вырвавшемуся на свет человеку, пришлось вернуться обратно в пещеру, он чувствовал себя там, как ослеплённый. – Да. – И если бы, не различая в темноте  ничего, и прежде,  чем его глаза бы приспособились к старым условиям, для него опять потребовалось бы время, ему пришлось бы вступить в спор с другими узниками по поводу теней, - не сделался бы он предметом ннасмешек для остальных, которые бы стали горить о нём, что, побывав на верху, он потерял зрение, и потому было бы безумием стремиться покинуть то  место, в котором они живут, и, если бы кто – либо дерзнул все-таки звать их кверху, то его следовало бы схватить и убить? – Бееспорно. – Так вот, мо шэр Петруша, точное изабражение того, в каком положении находятся люди, но нам до этого дела мало. – Заключил  Сакрат и соскачив с ветки полетел в направлении солнца. За ним и Петруша.

Конец.