Звеня цепями, пыль вздымаем
Каторжники мыыы!
Нам профос- отец родной, На Мамертин!
Путь мы держим.
Каторжники мыы! 

Пыльные дни, скучая, ползли. Город меланхолично путал солнечный свет к зелени листвы.  Юлл слонялся по двору, колупая затейливые трещины в штукатурке, выбегал на рынок украсть или выпросить что – либо из еды. Вконец одурев от безделья, возился с тачкой, замершей в углу.

Хлеб не пекли. Деньги, отложенные на муку, были благополучно пропиты, последнее время хозяин согревался одними ему ведомыми запасами. Чем питались Спурий  и Алгист, тоже оставалось загадкой. Если свидетельствами призрачного  существования ахейца были черепки разбитых плошек и рассыпанные бобы, то сам  пекарь показался на пороге лишь  пару раз, слить выпитое. Горе обнимало его, неторопливо вылепливая мешочки под глазами, ероша волосы. Помочившись, он грозил небу кулаками и, неверно ступая, скрывался в пекарне. Лукавый обманщик - распорядитель, чьи останки давно разнообразили рацион ворон Гемоний, прослезился бы,  видя  такую скорбь. Да что говорить, возможно, вернул бы сгинувшее вместе с ним.   

Временами калитка во двор скрипела, являя любопытное лицо.  На все вопросы Юлл пожимал плечами. Посетители, прислушавшись к хмельному реву, уходили. 

К концу седьмого дня стало тихо. Солнце шарилось по двору, стараясь выяснить природу безмолвия. Рим, расколотый надвое высокой плохо оштукатуренной стеной,  пытался мешать гвалт с безмятежностью. Двор подремывал в тепле. Улица же наоборот шумела. Обычная городская сумятица несла людей  и повозки. Смех и серьезные разговоры, сбивая друг друга, отскакивали от домов и, залетая внутрь,  впитывались в воздух.

- Юлл! Юлл! – вид появившегося был ужасен. Босые ноги пекаря величественно попирали почти испарившуюся лужу у порога, а голова, истерзанная страданиями дыбилась всклоченной сединой – Неси скорей воды! Мы им еще покажем!

Мальчик, поедающий  сыр, полученный за помощь на рынке,  взметнув пыль, устремился к навесу с вкопанной бочкой.  Либон пил долго, его кадык ходил на перепачканной  шее. Жидкость переливалась из дрожащего кувшина, стекая вниз, образовывала прихотливые пятна на одежде. По двору незримой тенью мелькнул ахеец с грохотом поваливший вязанку дров. Хозяин, продолжая издавать утробные звуки, приоткрыл один из красных глаз. Алгист замер и растворился в пыли.

- Хорошо!- пекарь  шумно отрыгнул, наполнив воздух кислым - Где мои новые сандалии, Юлл?  Пойду в магистрат.  Мы им еще покажем!.. Я им еще всем все покажу!

Новых сандалий у хозяина отродясь не бывало и Юлл просто выкопал старые.  Обувь ему представлялась совершенно ненужным предметом, он весь год ходил босым.

- Мы им всем покажем!- кряхтел пекарь, возясь с неподатливыми завязками – Всеем… 
- Ты скорей беги к Наддаву. Скажи этому хитрецу, что Либон кланяется и просит двести монет в долг - произнес он, любуясь пыльными сандалиями в которые втиснул ноги способные привести в трепет самого сурового сборщика податей -  Передай ему, через месяц верну… Идея скажи у хозяина… Достойная Цезарей… Я еще всем покажу…

- Всем покажу – сказал он, вываливаясь в опшарпаную калитку. Коровья лепешка, неосторожно расположившаяся на камнях мостовой, была исковеркана римской сандалией. Пекарь – из рода властителей мира, гордо задрав подбородок,  вразвалочку направился вниз, отмечая свой путь зеленым и коричневым. Улица в полосах  синих теней безмолвно взирала на гордого сына Рима замыслившего великое предприятие.   

Через два дня на пекарню, мирно существовавшую под голубиными стаями, снизошло благоволение богов. Спурий  всем показал. Для начала во двор протиснулся грустный мул, везущий стаю мух безрезультатно разгоняемую хвостом. За ним поскрипывала хлипкая тележка, доверху наполненная мешками. Ободрав остатки штукатурки на откосах, транспорт  застрял. Поощряемый руганью хозяина пекарни и погонщика с узким мышиным лицом  мул присел и натужно втянул груз. Доски бортов при этом с треском разошлись, давая мешкам весело прыгать на землю, множа  тысячелетние залежи пыли. Обитатели двора метались в мутном облаке.

- Два сестерция!  Сам Нунций, а  у него двадцать пекарен, покупает дороже. Великолепная мука! Хвала богам я еще могу кое к кому зайти - хозяин торжественно вытер перепачканное лицо -  Спурия все знают и уважают. Уважают!

Алгист тянущий мешок  вместе с потеющим Юллом  хмыкнул.

На утро  окрестности  покинули жившие здесь с незапамятных времен тараканы. Постоянный треск и шорох их развивающейся цивилизации смолк.  Мыши, опробовавшие ночью  великолепную сверхдешевую муку, безжизненно валялись то тут то там, выводя из себя недоумевающую кошку. Белый дым невесомо парил в воздухе, плетя  причудливые завитки, все были заняты выпечкой хлеба. Раскаленная печь извергала одуряющий запах и горы лепешек. Юлл таскал воду. Пекарь с ахейцем еле видимые в мучной мути носились как угорелые.

К обеду все выползли во двор. Либон с удовольствием вдыхал окрашенный запахами приближающейся осени воздух. Кувшинчик с вином, доставленный быстрым Юллом, добавлял ему настроения.  Лениво потягивавшийся  на лавке Алгист, глубокомысленно рассматривал  пятна свеже пролитого масла. Юлл, мостился в стороне, безуспешно вытряхивая муку из спутанных русых волос. Кошка, начавшая белеть, копалась в пыли. По земле позли тени. Жалоба несмазанных петель калитки вывела окружающее из блаженного покоя. Мудреный замысел пекаря продолжал работать

-  Долгих лет, Спурий! –  вошедший поднял руку и покосился на грохнувшегося с лавки ахейца -  я из магистрата за хлебом.
- Долго ходите – добродушно заворчал усталый хозяин -  У меня у мальчика вон борода появилась.
Юлл тщательно ощупал подбородок, но никакой растительности не обнаружил.
- Хлеб в пекарне,  тысяча триста семьдесят лепешек – обстоятельно продолжил Либон. – Как договаривались, высокого качества.

Сразу за этим настали золотые дни. Ворота во двор перестали скрипеть сорванные с петель многочисленными посетителями. Дым над домом уже не рассеивался ветром и удивленно  висел  над крышами, слегка колеблясь. Кошка, щеголявшая бурыми пятнами, стала полностью белой. В полутьме позвякивали считаемые пекарем денарии. Грузимый рабами хлеб громко гремел. Юлл рискнувший его отведать так и не смог откусить ни кусочка.  Даже хитроумно вымоченная, лепешка  своих свойств не теряла, и не поддавалась зубам. Что делал с закупленными ворохами твердокаменных хлебов магистрат, было окутано туманом. Тем не менее, грустный мул раз за разом привозил веселую колонию мух и замечательную муку. Узкое лицо его погонщика постепенно добрело, и стало походить  на морду объевшейся помоев крысы.

Все закончилось в один из пасмурных осенних дней. Во двор неприметно сунулся застенчивый человечек в серой пенуле. Пекарь встретил его во всем великолепии новоприобретенных сандалий и донельзя замызганной тунике. Они о чем - то пошептались, и вскоре человечек так же скромно покинул двор, звякая  раздутым кошелем на боку.  За ним в пекарне появился некто в кожаном панцире. Шлем посетителя устроенный на лавке был мгновенно осквернен белоснежной кошкой. Позже пришел важный Наддав, дружески кивнувший Юллу.  Потом еще кто-то. Хитрый Спурий с каждым новым посетителем все больше мрачнел. Веселое звяканье денариев черпаемых из потертых внутренностей кошеля становилось  тише. Поток страждущих иссяк  лишь  к вечеру.

Десятник, заявившийся почти в темноте, был изгнан с проклятиями. Мало помалу обычный шум стих. Юлл сидя на корточках  пальцем рисовал в пыли  осла. Копытный имел задумчивый вид и походил на пекаря. Сопение хозяина застало его за  украшением рисунка двумя точками,  обозначающими ослиные глаза.

- Держи мальчик – рядом упали новые сандалии, Либон вздохнул и почесал зад – Осень идет…  скоро будет прохладно …

Юлл прикинув в уме, что при известной сноровке он мог бы уместить обе ноги в один, тем не менее, произнес – Спасибо хозяин.

- Кхм… Носи на здоровье.. - пустой кожаный кошель полетел в сложенные под навесом дрова.

- Ничего. У меня еще много мыслей разных. Солому буду поставлять. Только обмозговать все надо..  Не торопясь  - пекарь говорил тихо,  задумчиво ковыряя в носу - Золотое это дело…поставки -  щелчок пальца отправил накопанное в неизвестность, хозяин  вздохнул снова. Над городом плыли монотонные голоса ночной стражи.