Есть в приличном округе столицы,
В двух шагах от сауны "Шафран",
Ресторан с названием "Жар-птица",
Небольшой уютный ресторан.

Кухню ресторана отмечало,
Модное изданье "Три Пера".
Там живая музыка звучала,
С вечера до раннего утра.

Людям нужно, где-то веселиться,
Погружаясь, в водочный дурман,
И стабильно коллектив "Жар-птицы",
Перевыполнял квартальный план.

Ресторан, конечно же являлся,
Местом: скушал, выпил да пляши.
От иных при этом отличался,
Чутким врачеванием души.

Как сказал поэт: должна трудиться,
День и ночь душа, и все дела.
Вот гостеприимная "Жар-птица",
Той душе отдушиной была.

Лев Ильич - владелец ресторана,
В прошлом неудавшийся артист.
Для души имелись постоянно:
Музыка, танцоры и стриптиз.

Вокалистом был Запоров Филя,
Песни пел свободно и легко,
Сочным тембром Тыкарева Вилли,
И певца с фамилией Гунько.

В золотом его репертуаре,
Басков, Глызин, группа "Рецитал"...
Но забойным шлягером считали,
Песню про "Владимирский централ".

Был ещё один скрипичный гений,
Овладевший скрипкою, как бес.
С громкою фамилией Есенин,
Из оркестра "Звуки МЧС".

Трепетала скрипка, как девица,
Он творил такое с ней, хоть плачь,
Что в конце обязан был жениться,
Как любой порядочный скрипач.

В тот момент, когда вокруг стихало,
Приглушались в зале фонари.
На шесте роскошно выступала,
Стриптизёрша Маша Бовари.

Покоряла всех своим талантом,
Исполняя силовой стриптиз.
Вокалист напару с музыкантом,
Ей кричали "Браво!" из кулис.

Вечный постоялец ресторана,
Вор-законник Толя Верасы,
Доставал банкноты из кармана,
Ловко, наполняя ей трусы.

Престарелый мэтр телеэстрады,
Лет уж пять, как вышедший в тираж,
Ей писал любовные баллады,
Теребя нервозно карандаш.

А джигиты в бурках и папахах,
Что уж тут поделаешь - Восток,
Подогнали Маше новый "Майбах",
Этим самым, выразив восторг.

Видя это, тосковали двое,
Словно в клетке птицы гнездари.
Забытьё искали в алкоголе,
От любви к Марусе Бовари.

Вокалист и виртуоз от скрипки,
Приобнявшись, точно братаны,
Пили под дымок болгарской "Шипки",
Стряхивая пепел на штаны.

И спросил певец Запоров чётко,
Паузу держа, как Левитан:
"Слышь,скрипач, пока не скисла водка,
Кликнем с "трёх вокзалов" двух путан?"

Головой в ответ качая хмуро,
Ни к чему мол это и не то,
Говорил Есенин: "Машка-дура,
Повелась на бабки и авто.

Мы должны вдвоём открыться,Филя,
Обнажив все чувства догола.
Чтобы в этом суматошном мире,
Нашу боль Маруся поняла.

Ведь она живёт, не представляя,
День за днём, сегодня и вчера,
Что о ней вздыхают и страдают,
Сильные мужчины, как гора.

Нелегко всё это, понимаю,
Но иначе вряд ли может быть...
Допивай, за литром я сгоняю,
Чтоб в ларёк два раза не ходить."

На сиденье заднем "Порш Кайена",
В это время Маша Бовари,
Подружилась с телом бизнесмена,
Под Трофима с песней "Снегири".

Бизнесмен пыхтел и отдувался,
Потому, что был уже в летах,
И всё время глупо улыбался,
Выставив наружу жирный пах.

Глядя в пах, подумалось Марии,
Захотелось очень горячо,
Чтобы рядом в беспощадном мире,
Оказалось крепкое плечо.

Чтобы без упрёков и укоров,
Руку протянул, сказав: "Не плачь."
Почему-то вспомнился Запоров,
И Есенин - удалой скрипач.

А они орут лишь хором "Браво!",
Толку чуть и дальше ни шиша.
Думают, небось, что я шалава,
Что для них не очень хороша.

А ведь я по-жизни не такая,
Я ведь, если честно рассудить,
Коли нужно стану ждать трамвая,
И сумею самой верной быть...

Но тому не суждено случиться,
В этот вечер, что размыт и тих,
Водкою палёной отравиться,
Снова угораздило двоих.

Пали оба жертвой самопала,
Утопив печаль свою в вине.
Видимо, кому-то не хватало,
Жертв на необъявленной войне.

В лучшее, конечно, надо верить!
Только жизнь сурова и груба,
Полусчастье постучало в двери,
Но, как говорится, не судьба.

детский писатель Шнобель (с)