Все мне дано, как Пандоре, сполна,
В этой стране я такая одна:

Я сплетена для земных королей
Из паутин шелковичных червей,

И золотое сеченье мое
Ножниц кроило стальных острие,

Сшита я крепко, от альф до омег,
Хлопковой черной струною навек,

Были обмётаны парой портних
Восемь петель золотистых тугих,

Вставлен для пуговиц в обод стальной
Заподлицо перламутр голубой,

Дышит, трепещет, и бьется листок,
Сердце моё, из батиста кусок,

Вшит он подмышкою, вот, посмотри -
Сложенный вчетверо, слева, внутри.

Всё о моих благородных правах
Сказано там на пяти языках:

«Гладить сквозь марлю, на мягком пару,
Мыть лишь вручную, сушить на ветру.

Ткани точнейший состав.  Модельер.
Производитель.  Артикул.  Размер».

Я совершенна сияньем моим,
За исключением только одним.

Этим обязана я пустяку:
Дырочке, проткнутой в белом шелку,

А от неё по диаметру вширь -
Красная клякса как мерзкий волдырь.

Кровь и прореха…  Из разных потерь
Эту поправить возможно, поверь:

Грязь отстирать и на белую нить
Все залатать, аккуратно зашить.

И не иначе.  Воды волшебство
Смоет позора пятно моего.

И не иначе. Вернется уют.
Высушат, выгладят, шелком зашьют.

Лишь не забудьте вы в этой возне
Вынуть лежащее тело во мне.

Пусть удобрением, жирным сырьем
В мягкий зароют его чернозем,

Станет живым, то, что было мертвó:
Вырастет дерево пусть из него,

Пусть шелкопряд на двенадцатый год
В дереве этом свой кокон совьет,

Пусть этот кокон растянется в ткань,
Пусть рассечет её острая грань,

И возвратится все, шпулькой снуя,
Снова на петли и круги своя.