Николай Петрович Леденцов был человеком впечатлительным, скромным и немного пугливым. Всю свою жизнь проработал в каком-то НИИ, протирая штаны и перекладывая бесполезные бумажки. Увлечений в своей жизни он никаких не имел, и порой, завидовал тем, кто помимо работы успевал разнообразить свою жизнь каким либо занятием. Особенно приступы зависти обострялись по понедельникам, когда сотрудники его отдела собирались после выходных и радостно делились впечатлениями. Разговоры обычно ограничивались дачами, рыбалками и грибами. « Вот бы и мне чем-нибудь увлечься!»- думал про себя впечатлительный Николай Петрович, слушая про пойманных окуней. « Дотяну вот только до пенсии, тогда уж обязательно найду себе что-нибудь по душе, »- успокаивал он себя. Так бы и проходило время, с неторопливой размеренностью укорачивая остаток скучной жизни, если б не случилось с Николаем Петровичем одно неприятное событие. Разыгрался в его, немолодой уже жопе, геморрой. Да так сильно, что старший научный сотрудник слег и впал в жесточайшую хандру. Впечатлительная натура, не сопротивляясь удару судьбы, была доставлена в одну из городских больниц для дальнейшего лечения. Больница эта, нужно сказать, пользовалась среди горожан дурной славой. Свинство врачей вместе с общим упадком самого заведения трансформировалось в народных умах в ужасные истории, которые передаваясь из уст в уста, обрастали новыми персонажами - каннибалами, трупоедами, вакханками-трупотрахательницами и эскулапами, предлагающими сомнительное мясцо для окрестных пирожковых. Бабушки пробегали мимо больницы рысью и потом долго еще крестились. С этими мистическими фантазиями Николай Петрович плелся за полупьяной фельдшерицей, которая вела его в палату больных геморроем. Он смотрел на ее толстую задницу, засаленный халат и представлял, как она после смены пойдет в морг и, задрав полы своего грязного халата, будет скакать на замороженном члене ничего не подозревающего мертвеца.
- Вот твоя койка!- сказала трупотрахательница и уставилась на Николая Петровича желтыми маленькими глазками. Ничего не дождавшись, спросила – Закурить есть?
- Я не курю,- чуть слышно промямлил Николай Петрович.
- Ладно. Скоро доктор придет, лечить тебя будет!- гоготнув, трупотрахательница отправилась восвояси.
Николай Петрович вытер пот со лба, кряхтя, присел на койку и осмотрелся. В палате воняло хлоркой и еще какой-то больничной дрянью, две соседние койки были пусты, а на третьей, натянув одеяло до самого носа, лежал человек. Он был совершенно неподвижен. Отрешенный немигающий взгляд был устремлен в бесконечность.
-Кхе-Кхе,- кашлянул Николай Петрович, как бы заявляя о своем существовании. Никто даже не пошевелился, только больная жопа отозвалась тупой болью.
- Эх, угораздило ж меня попасть сюда. Прямо таки невезение какое-то. Да стыдно то как. Болезнь эта еще такая неприятная,- продолжал причитать Николай Петрович,- Вы давно здесь? Про эту больницу по городу ходят ужасные слухи,- обратился он к лежащему больному, ожидая, что тот, наконец, подаст голос, но напрасно, неподвижный больной лежал, отрешенно уставившись в потолок.
- Говорят, что здесь…- почти шепотом, произнес Николай Петрович, но осекся, в коридоре послышались быстрые шаги, сопровождавшиеся странной песней.
Гинеколог и проктолог отмечали праздники -
Раком всех поставили эти безобразники!
По излишне веселой развязности в голосе, Николай Петрович понял, что его обладатель нетрезв. Белая тень промелькнула мимо палаты и проорала на весь коридор - Самуил Эрастович! Готовьте процедурную, я буду через пять минут!- веселый голос начал удаляться и, напевая, вскоре исчез в больничных казематах.
Наступили несколько секунд тишины, ошалевший Николай Петрович сидел с вытаращенными глазами. Внезапно, неподвижно лежащий больной подскочил на кровати и, выйдя из ступора, страстно и агрессивно выпалил:
. - Частушечник жалкий!
Возомнил себя Вега де Лопе.
Писать не умеешь ярко -
Сиди и ковыряйся в жопе!- было видно, что его задели за живое.
- Как вы, однако, резко о нем отзываетесь,- после небольшой паузы, вежливо заметил Николай Петрович.
- Тьма ануса - его забвенье.
Что видит око в этой мгле?
Как написать стихотворенье,
Когда по локти ты в говне!- продолжал тот, бешено вращая зрачками.
- Я заметил, вы как-то странно разговариваете?- продолжал удивляться Николай Петрович.
- Ведь я поэт! Пишу и говорю стихами.
Душа изранена, кровоточит порой.
Но ими щедро поделюсь я с вами,
И научу любить незваный геморрой!- назидательно закончил поэт.
Переварив услышанное и поддавшись в очередной раз чужому увлечению, Николай Петрович воодушевленно произнес - Вы действительно поэт и, по-моему, прекрасный! Но как вы, в такой обстановке, находите силы, чтобы творить …
- Поэт в больнице, больше чем поэт…- произнес поэт, медленно растягивая слова.
- Как такой тонкий и ранимый человек, неся на плечах это ужасное бремя, не сдался, а продолжает жить, творить, радовать мир своими прекрасными стихами?- продолжал Николай Петрович, все больше воодушевляясь,- Кто вам помогает? Наверное, у вас есть муза?
Поэт самодовольно кивнул.
- Кто же она?
Поэт молча порылся под одеялом и извлек оттуда здоровенную клизму с пластмассовым наконечником.
- Это ваша муза?!- изумленно воскликнул Николай Петрович.
Поэт еще раз самодовольно кивнул.
- Честно говоря, не ожидал увидеть этот предмет в качестве вашей музы,- в замешательстве произнес Николай Петрович,- Вы меня все больше удивляете…
- Не удивляйтесь, удивленье,
Оно ведь глупости сродни.
Вкусите радость развлеченья -
Влюбитесь в клизму в эти дни!- снисходительно продекламировал поэт.
- Вы ее просто обожествляете. Так помогите же мне полюбить ее так же страстно, как любите ее вы!- новая волна воодушевления Николая Петровича набирала обороты.
Поэт благосклонно кивнул и, выдержав театральную паузу начал читать.
О, Клизма! Тебе я как младой богине,
Песнь восхищения пою.
Любовь и страсть к твоей резине
Переполняют жизнь мою.
Сейчас мне грустно и уныло,
Лежу в больничной тишине.
В руках держу кусочек мыла -
Так больше нравишься ты мне!
Мы как Ромео и Джульетта,
Нас разлучит лишь только смерть.
Готов всегда, зимой и летом,
Принять твоей пластмассы твердь!
Войди ж в меня свежо и рьяно!
Насыть росою пухлый зад!
Экстаз, блаженство… я в нирване…
И отдаю пахучий клад!
Закончив читать, поэт сделал широкий жест рукой, даруя тем самым свой зарифмованный пахучий клад всему человечеству.
- Подъем, засранцы! Все на процедуры!- появившаяся в дверном проеме фигура доктора внезапно прервала поэтические чтения.
- Чур, я первый!- сорвавшийся с места поэт, чуть не опрокинув тумбочку, вылетел из палаты.
Воодушевленный Николай Петрович посеменил за ним. Глядя на удаляющуюся фигуру в коротких подштанниках и быстро мелькающие тапочки на босу ногу, он думал: «Как хорошо быть увлеченным человеком!»
P.S.
Эта случайная встреча полностью переменила жизнь Николая Петровича, сделав его одним из самых увлеченных людей на земле. Он владелец самой большой в мире коллекции клизм.