Это был ужасный, чудовищный, нелепый и во всех отношениях отвратительный год. Вот только прошлым летом я ещё была счастливым ребенком, и всего за один год, подумать только за год, я выросла на целых двенадцать сантиметров, у меня набухли сиськи, начались месячные и жопа приняла округлые очертания. Мне исполнилось двенадцать.
Лифчик на нулевой размер и прокладки я начала носить одновременно. Я помню прекрасно этот вьюжный зимний вечер, когда, гуляя с собакой, я проклинала судьбу – тут жмет, тут трет, блин ходить нереально совершенно, и так всю жизнь???!!! Но это же страшно неудобно. Везет же пацанам! Ни тебе лифчиков, ни этих наказаний божьих – месячных. Кто только выдумал такую идиотическую тупость. Мало того что это неприятно, стыдно, смешно, но ёлки палки – это же жутко неудобно. Или неудобно уже было? Да сколько не скажи – всё будет мало.
Переход из девочек в девушки ужасен, это совсем не то, что перейти из девушек к женщинам. Нет, там тоже есть свои нюансы, но там уже всё как-то ожидаемо, в смысле, долгожданно. А тут - у ребенка отнимают детство. Грубо и жестоко, говорят, всё, малышка, хорош балдеть, теперь ты будешь напрягаться.
Итак, мне было двенадцать. Мужики на улице ни с того ни сего вдруг стали не давать прохода. Все домогались с подъездами типа «Ах, какая красивая девушка». Блин, я не хотела быть девушкой и не хотела быть красивой. Я хотела снова туда, обратно, в нормальное состояние, где меня бы никто не трогал.
Вот мужики думают, что, если девка вымахала ростом как взрослая, что если у неё круглая попа и даже что-то вроде сисек имеется, то это значит, что она готова к сексу, домогательствам и прочей хрени? Да хуюшки вам, она лет пять ещё будет обнимать во сне плюшевых медведей, открыв рот смотреть мультики, читать и верить в сказки. Ей не нужен ни секс, ни намёки на него. Она хочет, чтобы её любили и так же восхищались, как и в детстве, только вместо «А у кого это такие красивые бантики» говорили бы, например «А у кого такие красивые ножки? А у кого такие красивые глазки?» и всё, понимаете, на этом всё, дальше в сказках не написано. Там четко указано - царевна была прекрасная, и принц полюбил её всей душой. Всё. Там нет главы про лапанье за сиськи и слов « атличная жопка» тоже не содержится.
Короче, факт остается фактом тело взрослеет раньше, чем мозг и пользоваться этим крайне подло.
А я попала под арт-обстрел. Про школу – нашу жестокую школу жизни, даже говорить не хочется. В тот день, когда в раздевалке я получила сумкой по жопе от дебила из класса на два года старше и услышала «А ничего себе попка… и сисечки», а потом дружный смех его друзей, мне захотелось умереть, чтобы больше никогда не появляться в этом ужасном месте. А разве это было один только раз? Вам, циничным ублюдкам, конечно, не понять страданий нежной девчачьей души, ну да щас не об этом.
Летом мы поехали с мамой на море в пансионат. Обедали в столовой, где постоянно ошивался детина лет двадцати пяти по имени Коля, здоровенный добряк, богатырско -былинной наружности – вышибала, грузчик, шашлычник - он там у них на все руки был. Официантки и поварихи при виде Коли млели и покрасивше утрамбовывали грудь в безразмерные бюстгальтеры.
Коля улыбался всем и был всеобщим любимцем, однако я сразу заметила, что самые жаркие и выразительные взгляды были адресованы мне. Кроме взглядов Коля оказывал и другие знаки внимания – цветочки- конфетки на столик наш подбрасывал, без очереди обслуживал, ежели шашлычок хотелось нам с мамой предзакатной порою отведать ну и тэдэ .
Меня всё это напрягало и пугало шо пиздец. Я хотела облиться кислотой, чтобы стать уродкой и прекратить, наконец, все эти пытки, но кислоты не было, да и страшновато всё ж таки с кислотою то, поэтому я тупо скрывалась в номере, не ходила на обеды и завтраки и вообще старалась пробираться к морю тайными тропами, спрятав морду в карман, и обмотавшись маскировочными полотенцами. Но мама всегда вытягивала меня в люди, освобождая из полотенец, и наряжая на свой вкус. Спорить и сопротивляться маме было крайне сложно, она наступала как танк.
Кстати, о маме следует сказать отдельно. В свои тридцать пять она была очень привлекательной женщиной - высокой, стройной, длинноногой, но главное - у неё была красивая большая грудь. Одевалась мама всегда очень ярко, даже экстравагантно. Когда она шла вся такая вызывающая и всегда только на шпильках по улице, ей сигналили автомобили, кто-то там сворачивал шею и было видно, что мама крайне довольна производимым эффектом, она встряхивала гривой темно-медных волос, ещё сильнее выставляла вперед и без того выдающийся бюст и мы двигались дальше. Она как флагман гордо шагала впереди, а я где-то сбоку и с большим желанием съебаться в кусты, подальше от людских глаз.
Так вот меня мама одевала по своему вкусу – во всё ультрамодное и экстра яркое, а я мечтала о простом ситцевом сарафане (как у положительно-романтических героинь в кино), но хрен там, сарафанов мне не давали. Во всех подобранных мамой шмотках я чувствовала себя так, будто меня голой и в перьях выставили в витрину, хреново то есть. Через пару лет я отвоевала- таки право одеваться, как я хочу, но это только через пару лет тяжелых продолжительных боёв. А пока я была милой куклой, наряжаемой по маминому усмотрению.
Но вернемся к нашим баранам, то есть к барану, то есть к Коле. Через неделю у этого бугая хватило ума подвалить прямо к моей маме и спросить - «Сколько лет вашей дочери?» (видимо в его толстолобой башке что-то не складывалось, так сказать, не бился дебет с кредитом). Лицо мамы вытянулось и стало белым, потом красным, после чего она пошла пятнами и, негодуя и разочаровываясь одновременно, процедила «Двенадцать!». Оказывается, мама всю дорогу была уверена в том, что Коле нравилась именно она, а не я.
Коля сначала ошалело округлил глаза, потом открыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал , потом задумчиво посмотрел в глубокое мамино декольте , улыбнулся и пробубнил скороговоркой «Уже совсем большая, не страшно одну оставить, не хотите ли сходить сегодня вечером на …. концерт?» .
Так у меня чуть было не появился отчим, но это уже другая история.