Я старая фригидная коммунистка и я очень хочу жить.
Почему старая. Мне скоро 80 – всегда думала, что это невозможно много. Еще в 50 искренне рыдала над каждым звонком о смерти друга или просто знакомого, сейчас почти не звонят - не о ком сообщать. Болит практически все и всегда, а если я перестаю ощущать пульсирующую нить в виске или выворачивающую ломоту в коленях становится страшно. Непонятно - это начало конца или я профукала собственную смерть. Дети смотрят на меня печально и подсчитывают расходы на юбилей.

Я очень плохо слышу. Соседи яростно ненавидят меня и НТВ. Внуки, приходя в гости, первым делом выключают оба телевизора и радио (без них, в тишине, я задыхаюсь). Мило улыбаясь, предлагаю им сделать звукоизоляцию (квартира в Москве того стоит) а они мне, - «может еще и стены войлоком обшить» - отдам квартиру детскому дому. Но я сохранила ясность мысли, несмотря на гипертонию и кризы – это, скажу я вам, то еще испытание. Летящий разум в разваливающемся теле. Сдается мне это чья-то шутка с душком в наказание за ..., а не знаю за что.

Почему фригидная. Ну, как-то не сложилось у меня. Первый раз вышла замуж на 2 курсе университета, я историк, он журналист – комсомольская свадьба, комната в общаге, упоение молодостью, развод на 5 курсе. Мой первый половый опыт был похож на картофельное пюре «Анкл Бенс» начала 90-х - есть очень хочется, хотя понимаешь, что явное дерьмо, но все равно ешь, т.к. ничего другого просто нет и не будет.

Со вторым мужем, нудным и потным, младшим научным сотрудником, я встретилась спустя несколько лет, любви не было, но уважение и полное взаимопонимание делали брак комфортным. Две девочки, обыкновенная нищая советская интеллигенция – чтение запоем, дискуссии о литературе до битой посуды, перелицованная одежда и самошитые юбки дочерям из брюк отца. Секс был, монотонный и регулярный. Один сценарий, одна поза, однообразный результат. Мы стеснялись своих тел и их потаенных желаний.

Повзрослевшая дочь рассказала быль про чью-то бабушку, которая не теряла времени даром и давила клопов в процессе. Мне было не смешно. Пока муж ежедневно совершал необходимые ему  25-30 фрикций, я повторяла завтрашние уроки, исторические даты, подсчитывала деньги до получки. А ушла, забрав детей и отказавшись от алиментов, узнав о его романе с лаборанткой. Сейчас я даже не уверена, что факт измены был, уж больно он труслив, а она слишком явно хотела замуж за его квартиру.

Мой третий супруг был военным, детей не получилось, вместе растили моих и любила я его до потери самоидентификации. Сидя за столом, он вопрошал  в пространство - «дорогая, а где у нас тут ножик был» и я подлетала, находила ножик в паре сантиметров от его руки и была счастлива, что нужна ему. Мне было достаточно его объятий, дающих защиту и покой. Ему в принципе тоже. Хотя жопастая Нинка из соседнего подъезда всегда так заискивающе здоровалась со мной, что сейчас (телика насмотревшись) я начинаю подозревать адюльтер.

Почему коммунистка. Ну, это просто, я же историк, а в стране, которая меня воспитала, дорога в жизнь была пряма, как пробор на парике. Пионерка – комсомолка – член КПСС. Очень быстро я стала секретарем партийной ячейки и также быстро с этой должности вылетела, спасибо партбилет на стол не положила. Ситуация была… скажем так – не совсем тривиальна.  У меня случилась истерика на очередном отчетно-выборном собрании. Одна юная леди  делала доклад про Маркса, как обычно, ко дню рождения… или смерти, не помню уже. После фразы, - «когда Карл оказался в Брюссельской тюрьме, и Женни пришла навестить его, полицейские решили припугнуть ее и обманом заманили в камеру, где она провела ночь в одной камере с воровками и проститутками» - я стала давиться от смеха.

Скрыть это было невозможно, т.к. сидела на сцене, в президиуме, за столом покрытом красной бархатной скатертью, на глазах у нескольких десятков человек. Прикрыв лицо протоколом собрания, я заливалась в истерике, корчась, давясь слезами и похрюкивая при этом. Вместо образа злобных продажных полисменов, изощренно надругивающихся над моральными устоями благоверной отца-основателя, я представила себе грязных, оборванных, безносых сифилитичек с выбитыми зубами, встречающих Женни хлебом-солью, танцующих и поющих «Марсельезу» на мотив Летки-енки. Картина эта стоила мне партийной карьеры.

В старости самоирония заменяет угасающие функции жизненно важных органов. На исходе дня или жизни, в голову приходят красивые, но совершенно бесполезные мысли. Про раскаяние и желание сделать по-другому. Мысль о тщетности бытия беспокоит только женщин в климаксе. Мужчин чаще печалят реалии прошлых лет – о не сделанном, не выпитом, не прочитанном и о не вые…ых, но я могу ошибаться. А я по-прежнему очень хочу жить. Зачем, спросите вы – уж больно интересный сериал наша жизнь, вон в Америке негр президентом стал - хочу еще посмотреть.