- У вас ни одного седого волоса, - удивляется парикмахер Наташа.
Это действительно странно, пора бы уже, думаю я, и тихо радуюсь, что хотя бы седина запаздывает по календарю.
- Хотите конфетку? - спрашивает Наташа.
Конфету я придирчиво осматриваю и беру, потому что шоколадная. Могу сидеть на подножных кормах, каприз единственный – горький шоколад, никакой «дунькиной радости» и фруктовых начинок.
Конфета та самая, настоящая, плюс седина, которой нет, плюс Наташины усыпляющие пальчики. Время поворачивает вспять и несет меня к Веронике…

Они всего на пару лет задержались в маленьком приграничном городке, как и многие офицерские семьи. Из Германии – к нам, через два года – куда-то на юг России.
Возрастные супруги с детьми-дошколятами. Тристан и Изольда – так звали малышей. Тихий нежный  мальчик – отражение мамы Вероники, и веселая девочка – носатая, толстая, хулиганистая, копия жизнерадостного подполковника.
Сестра тут же задарила всем дворовым девчонкам по мечте – овальные переводки с лошадиными мордами гэдээровских актрис. Щедростью она купила нас с потрохами – мы уже навидались жлобистых деток из ограниченного контингента, берегущих несоветские сокровища. Оно и понятно - когда еще папу опять пошлют за бугор…

Мы дружили с Изкой - лазали по заборам, турникам, соседским садам. Играли в ножички, «города», жгли гудрон, вырезали дудки из тыквенных стеблей, презирали «настоящих девочек» с их пупсами, бабьми посиделками, стеклянными «секретиками», набитыми
цветочной херней.
А еще мы дразнили Тристана, маминого сынка. Вероника обожала близнецов, но конечно, понимала, что Изке ее любовь нужна чуть меньше. Слишком самостоятельна ее заводная дочь.
Вероника не спускала глаз с тоненького мальчика, а когда он выпадал из поля зрения, выходила на крыльцо и, вытянув высокую шею, звала:
- Тристанчииик! Тристааанчиик!..
- Дристааанчииик, Дристааанчииик!!! – вопили мы с Изкой из-за угла.
Вероника не сердилась на нас. Она вообще никогда не сердилась.

- Господи, за что мне это чудовище? – причитала моя мама, отстирывая от гудрона очередное платье или шорты.
Она очень-очень хотела «настоящую» девочку.
- Аленка, куколка моя, - ворковала Вероника, стоило переступить порог Изкиного дома. – Проходи, проходи, покушайте с Изочкой, потом пойдете гулять.
Готовила Вероника изумительно. Гречанка родом из Абхазии, она колдовала над невиданными блюдами. Это у нее я впервые попробовала все эти мужужи, чахохбили, дзадзыки, сувлаки и прочая. Вероника получала от родни посылки с волшебными травами, ее кухня всегда пахла мятой, мускатным орехом – вобщем, сказкой.
Я помню, как мы с Изкой мели деликатесы из глиняных тарелок, а Вероника стояла у окна, сложив руки под синим фартуком и смотрела на нас. Я помню сияние на ее смуглом лице. Причем, светом она заливала не только свою хулиганскую дочь – мне доставалось в равной мере, и вообще всем детям на свете.

Вечерами Вероника выносила из дома плетеный стул, затем огромное блюдо с шоколадными конфетами. Начиналась любимая игра дворовой мелюзги.
Вероника садилась на стул, ставила блюдо на колени и несколькими движениями освобождала волосы. Они были так тяжелы и сильны, что Вероника мгновенно оказывалась в черном шатре.
Мы знали, что нужно делать – искали в вороных волнах седые волоски. За каждый полагалась конфета. Вероника дорого платила за свою седину.
Господи, как немилосердно мы, сладкоежки, ее обманывали!.. Седины было мало, а конфет много. Отчаявшись, мы дергали волоски черные, ни в чем не повинные. И получали свои конфеты, а потом, когда священнодействие заканчивалось – еще и поцелуй в обгоревшие носы.

Я уже успела подслушать Вероникину историю, но не придала ей значения. Мама поила соседку чаем и слушала, подперев щеку, как долгих пятнадцать лет Вероника с мужем ждали своих близнецов. Обошли всех врачей, знахарей, гадалок, и уже присматривались к детским домам. А потом мужа послали служить в Германию, и там старый немец-гинеколог увидел Веронику – несчастную и потерянную.
- Ваши глаза не для слез, - сказал доктор. – Вы будете очень счастливой мамой, честное слово.
Тогда не было вариантов вроде современного ЭКО, но чудо, все-таки, случилось. Наверное, Вероника очень поверила старому врачу…

Это сейчас я понимаю, что Тристан и Изольда сделали Веронику не просто своей мамой – мамой для всех. Она каким-то образом усыновила, удочерила в душе всех нас, попадавшихся на глаза. За пятнадцать лет материнского голода в Веронике накопилось столько любви, что она выплеснулась в пространство, не разбирая своих и чужих. Так же, как густые черные волосы, в которых мы искали и не находили Вероникину старость.
Только теперь я понимаю, за что мы получали шоколад и нежность. Просто за то, что мы есть.