Небо пасмурью баскетболило.
Сонце спряталось полоумное.
Г-галя во поле собиралася.
Наказало ей Мамо толстое:

«Хоть и ноне я непригодная,
Хоть и ноне я – маргариновна,
Все равно я, блядь, балерина я,
Все равно я, блядь, королевна я!

Принеси ко мне Г-галь подсолнуха,
Да большого и воробьянистого,
Да такого, чтоб с позолотами,
А между семочками – и со лмазами.

Пригорюнилась Г-галя юная,
Вот и – думает – зда нахлынула.
Гже ж возьму для Мамо подсолнуха,
Непростого, а желтью славного.

Вот идет по полю колючему,
Воробьи летают, завьялятся.
Хорошо им серым, не муторно,
Хоть природа их одноразова.

И кузнечики радостно цыкают,
Зерна с гомнами растираючи,
Превращая их в мзду природную,
Перегнойную, всем полезную.

Только слышится г-голос бархатный,
Не простой, а масляно-пудренный:
”Подойди ко мне, дева юная,
Поднеси ко мне губы алые”.

Наклонилася Г-галя юная,
Удивившись такому голосу:
Видит – на седой земле
Прорастает Горох Горохович.


Не простой горох, простостручковый,
И не мелкий, опидарившийся.
А могучий и сильный листьями,
Семенами большими круглыми.

Говорит ей Горох Горохович:
”Я могу помочь деве бархатной,
Только есть желанье нескромное,
Ты возьми со мной, побарахтайся”.


Видит Г-галя, что делать нечего,
Молча во поле обнажается
И идет к Гороху Гороховичу,
Отдаваясь стручьям фаллическим.


И бурлит страсть поднебесная,
В лоно юное проникаючи,
И кричит, вопит дева юная,
Ощущая приход гофрированный.

Долго ль, коротко – день к закланию,
Сонце жаркое утомилося,
Хочет ужинать, хочет радости,
И мотня ее расстегнулося.


Поднялася Г-галя блаженная,
Попрощалась с Горохом Гороховичем,
И пошла домой сама не своя:
Счастье тонкое лепестилося.

Отработав свое задание,
Принесла подсолнух фильдеперсовый,
Насладила Мамо недобрую,
Саломасную, балеринную.