Из чарки оловянной попивая
Свою ручную истину в винце,
Сижу по вечерам, смотрю, вздыхаю,
Покуриваю трубку на крыльце.
Я вспоминаю самое начало:
Взметнулась вверх восстания волна.
Тогда, как лихорадка, сотрясала
Страну междоусобная война,
Я был героем книжек и плакатов:
Бесстрашный генерал, живой оплот
Республиканцев против демократов,
А может статься, и наоборот;
Я стар. Все чаще памяти осечки,
И, в общем, жизнь подходит к рубежу,
В конце концов, на этом вот крылечке
Я двадцать лет без малого сижу.
Одно лишь помню разумом усталым
(А позабыть мне не позволят сны):
Мой главный враг был тоже генералом,
Но с противоположной стороны.
Мы оба шли. Мы оба побеждали,
Чтоб через месяц отступить назад,
Бессмысленно, бесславно погибали
Десятки тысяч штатских и солдат.
А толку что? Страна осталась прочно,
Как ни росло количество могил,
В границах тех же, нерушимо, точно,
Что царь давным-давно установил.
Политику война не изменила:
В парламенте у двух партийных групп
Осталось равновесье, как и было
До первых нот конскрипционных труб.
Как раньше, безоглядно ненавидеть
Я разучился. Память недолга.
От жизни жду немногого - увидеть
Повозку с гробом моего врага.
И день пришел. Жужжание и пенье
Отозвалась, как колокольный звон:
На телефон приходит сообщенье
О смерти и о часе похорон.
Настойкой спиртовой лимонной цедры
Опрыскан на погибель комарью,
Подстрижены, подкручены и щедро
Нафабрены усы. И я стою
В мундире белом, штопанном местами,
Как на параде, вытянут струной,
С нашивками, со всеми орденами
И с саблей наградною золотой.
Заклацали копыта по дороге,
Возница полусонный… Полдень… Зной…
Две старых клячи, тянущие дроги,
Сквозь марево. И вот передо мной
Дворняжки вместо траурного строя,
Щелчки кнута как траурный салют,
В кривом гробу забытого героя
На кладбище забытое везут.
Я подхожу. Над гробом наклоняюсь
И, все поняв, но веря не вполне,
Я, побледнев, смотрю не отрываясь
На то, что видеть невозможно мне:
В гробу том – я. Помилуй, Вседержитель!
Хотя сорочка более скромна,
Хотя не так, не там заштопан китель,
И полностью другие ордена.
На небесах, вздыхая терпеливо,
Далекий Бог спокойно, свысока,
Глядит… И муха ползает лениво
По веку, приоткрытому слегка.
А я смотрю, бессильно, неослабно…
Миг ждет, как конь, хвостом недомахнув,
И сила беспощадная внезапно
Меня бросает вниз, перевернув.
И лопнул миг, секунды полетели,
Возница чмокнул, лошади пошли,
Таща повозку с домовиной к цели
На недалеком краешке земли.
Полудремлю. Теперь закрыто веко.
Я еду прочь от боли мировой,
От всех людей, включая человека,
Что весь в слезах склонялся надо мной.