Чужой навеки

Дело было три года назад, второго мая. Погода стояла солнечная, и в приподнятом настроении я зашел в здание аэропорта Бен-Гурион, под Тель-Авивом. Происходящее внутри сильно озадачило: орды народа, закрытые терминалы. «Что происходит»? - поинтересовался я у милой полицейской с роскошными кудрявыми волосами. «Швита» - несколько извиняющееся улыбнулась мне красотка в форме. Швита, опять швита, как меня достали эти забостовки. Толпы туристов словно косяки кефали сновали туда сюда по аэропорту, пытаясь выяснить совершенно ненужные подробности. Я плюхнулся на одно из немногих, свободных кресел. В аэропорту запахло видимым оживлением. Объявили посадку на рейс в Париж. В народе началось брожение. Маленький тщедушный работничек аэропорта, пытался прошмыгнуть мимо нас пригнув голову, но был остановлен могучей рукой колоритной одесситки:
- Это почему самолет в Париж вылетает, а на Одессу не выпускают? – она держала его за грудки, своими могучими руками, с полупудовыми перстнями.
- Понимаете, - попытался оправдаться несчастный – там гроб. Сейчас жарко, и мы вынуждены в связи с чрезвычайными обстоятельствами выпустить этот самолет!
И грозная одесситка описав большую загагулину в воздухе своим перстнем прошипела:
- Так я что, в гроб должна лечь, что бы домой улететь.
Я улыбнулся, своему соседу, старичку в парадной военной форме, и только теперь обратил внимание на скромную звезду Героя Советского Союза, висящую у него на груди.

Вся левая половина кителя была увешана орденами, за финскую компанию, за великую отечественную, а правая половина уже была украшена медалями за суэцкую компанию пятьдесят шестого года, за шестидневную войну шестьдесят восьмого года, за войну судного дня, семьдесят третьего.

Он прошел две войны, защищая отечество, для которого этот еврей всегда был чужим, он кормил в окопах вшей вместе со своими сослуживцами, грузинами, русскими, якутами, защищая в тот момент одну родину на всех, один народ, от страшной чумы. От сатанинского полчища, для которого все они были недочеловеками, с той лишь разницей,  что некоторым из них было уготовано рабство, а другим смерть. Были ранения, были страшные сражения, обморожения, инфекции, потерянная семья, уничтоженная фашистами и погибшие товарищи. Каждый день, уносил с собой кого-то из них. А они шли вперед, они были братья: Иванов и Гольдштеин, Акопян и Мамедов, Геогидзе и Светлых. Они шли вперед до самого Берлина.

А потом, потом некоторые из них стали не нужны отечеству, которому отдали свои жизни, свои первые седые волосы, всех себя. И он подал прошение за разрешением на выезд. А дальше лагеря, отобранные ордена, сорванные погоны. И снова вши, но уже родные, советские, зековские. И вот один прекрасный день в барак зашли и ему сказали: «В двадцать четыре часа в должны покинуть Советский Союз».
«Что же, мне больше и не надо». – горькой улыбкой усмехнулся он, седой как пепел пацан, которому не было и тридцати. Он покидал отечество, для которого он так и не стал своим, он улетал в Палестину в землю где он мог бы сказать сам себе: «я дома». И вот уже новые сражения, за новую отчизну, за новый дом, а за спиной новая семья. Молодое государство с первых дней боролось за право существовать под солнцем.

Спустя много лет, он вновь получил свои ордена, и приглашение от министерства обороны России приехать на парад победы в Москву, возможно, увидеть кого-нибудь из своих старых товарищей, что еще живы.

И я подумал, дед куда ты летишь, туда, где какой-нибудь гнусный ублюдок, мелкий нац и по совместительству втыкатель удавкома пожелает проехаться тебе в газенвагене. Ублюдок, который видел автомат Калашникова только по телевизору, который не лежал под ураганным минометным огнем, когда ад валиться с небес и хочется провалиться сквозь землю, который не пытался остановить кровь, хлещущую фонтаном их бедренной артерии под свист пуль. Черт возьми, который даже не посадил дерево для своей страны, этот ублюдок скажет тебе, дед, тебе защищавшему эту родину от Белостока до Берлина, что ты Чужой, и пожелает тебе смерти, хотя возможно и сам-то живет лишь потому, что ты привел свою роту офицер-Рабинович в какую-то заброшенную деревеньку на западе чуть раньше, чем гордые арийцы сожгли простых словянких красоток, среди которых была и его бабушка, заживо в бревенчатой избе.

Tweet