Коллеги, которые уже нацелились подрочить, сразу и честно: не тратьте времени. Рассказ - про собак, и адресован лишь тем, по своему ебанутым людям, которые называются собачниками, я в их числе. И даже не всем собачникам адресован, а «неправильным» - тем, кто склонен очеловечивать своих зверей, не стерилизует их (как никогда бы не дал стерилизовать себя), не выносит мозг командами, а общается реально как с младшими братьями.
Противников легалайза, боюсь, рассказ тоже рассердит - не читайте его.
Так для кого же писано? Да хуйня, прорвемся…

- Беда в том, - продолжал никем не останавливаемый связанный, -
что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей.
Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку.
Твоя жизнь скудна, игемон…
Михаил Афанасьевич Булгаков, «Мастер и Маргарита»

…но каждая новая собака объясняется в любви так, как редко какому счастливцу, хоть в жизни раз, объяснялась желанная женщина.
В мире, столь скупом на беззаветную любовь – очень сильный ход. Но в то же время – предельно честный. И это все искупает.
Это умеет даже щенок, которого наметили и купили, особо не спрашивая. А на что способна собака взрослая, да еще и бездомная? Та, которая пришла к тебе сама, и сама выбрала тебя Хозяином?
Поэтому у меня вас щаз – трое, сволочи хвостатые.

                                            * * *

Захотелось позагорать. Как раз время подходящее, третий час ночи. Целился на песчаную косу, но только зайдя в воду по пояс, понял: что-то не так.
Нет косы. Куда делась?
Может, прилив скрыл? Да нет, приливы сейчас невысокие. Или шторм размыл?  Вон как наподдает… Но не видно пены, и не слышно наката, кроме как у берега. Значит, тоже нет. Так что, бабай косу унес?
Или это я опять так укурился, что свернул на полста метров раньше, и пру сейчас в открытое море – от фонаря, как сраный Америго Веспуччи?
И, придя к этой беспесды оригинальной мысли – всего-то полчаса потупил, не больше – я поворотил стопы свои к берегу взад.
А в нескольких шагах от меня – шесть позиционных огней.
И первые два тлеют тускло-кровавым.
Пронзительным желтым огнем горит вторая пара.
И мерцает травянисто-зеленым – третья.
Звери. Хищники.
О ком из вас о первом рассказать? Ну, пусть по порядку.

                                          * * *

Этот прибился в поселок позже всех, уже на моей памяти. Прибежал из неведомого огня, да попал в конкретное полымя. Выхватив тумаков от всех четвероногих старожилов, он добежал до моей веранды – и лег. Тихо.
Но грязи с него все же сыпалось порядочно, и через полчаса, когда враги разбрелись по норам, я попросил очистить территорию. Пес даже не двинулся. Пришлось взять кабыздоха за холку и выкинуть в кусты.
Он молча выпутался, молча вернулся и лег – на то же место. Дал ему каких-то костей – весь скорчился, изогнулся униженно, подполз на брюхе, и прежде чем есть – начал облизывать: руки, ноги, шорты, тапочки…
Ни одна из его бабушек и в глаза не видела водолаза. Дворняжка голимая, хилая: килограмм 12-15, ножки кривые, хвост колечком, постав мужицкий, и мужицкая же головенка: лобастая, вся в мелких шрамах. Несерьезные ушки-треугольнички, да и те не стоят. Еще и пятнистый весь: пятно белое, пятно серое, пятно рыжее. Конек-горбунок в яблоках…
Признаюсь честно, поначалу он мне не понравился. Не пес, а чучело какое-то, задрот, шут гороховый. Но потом, сообразив, что иметь собственного скомороха не так уж и плохо, решил – ну черт с ним, пусть лежит.
Долго он жил без клички, прозванный нейтрально Новичком, а скромный харч отрабатывал жестким над собой стебаловом. Заебал шерстью сыпать – а ну пойдем мыться, а заодно и бриться: дурацкий хвост обскоблили налысо, оставили лишь львиную кисточку на конце, по приколу. Но, кстати, в итоге вышел наш Лев Самуи вполне себе милым, чистым песиком.
(Сразу – в будущем он у нас полный тюнинг пройдет. Будет целиком побрит подо льва, и выкрашен в радикально-зеленый цвет, яйца – в красный, с золотыми буквами «Х» и «В», а на бортах – пергидролью «ХУЙПЕСДА» и «UDAFF.COM». Может, даже фосфоресцирующей краской)
А когда пришла пора заводить ему ошейник – с какой-нибудь блестящей подвеской, по тайской моде – я пожадничал купить. В дело пошла ненужная более цепочка от ключей, ненужный же брелок. А на брелке – «Миша».
Тут уже начали стебать меня, и довольно едко. Но, между прочим, пес так и остался Мишей. И мне это даже нравится. У нас есть кое-что общее.
Нет, единственным хозяином веранды ему стать так и не повезло, и место его в иерархии – самое распоследнее. И песдов он здесь получает с завидным постоянством. И все так же приходится ему танцевать на задних лапках, заглядывать в глаза и лизать все что лижется.
Но бывают и исключения. Обычно это случается ночью, когда я, укуренный до невменоза, заебав всех – и друзей, и собак – валяюсь на одном из дальних пляжей. И тут из темноты возникает Миша. И убедившись, что конкурентов и свидетелей нет, а я вроде как сплю, преображается.
Встав рядом, он сканирует окрестности. Теперь эта вечно-сутулая спина распрямилась как стрела, крепкие мужицкие лапы надежно погружены в песок, и даже хвост завернут так решительно, что кисточка его не портит. Холка вытянута по ветру, и ползет вверх черная губа, обнажая пусть небольшие, но вполне рабочие клыки. И угрюмо тлеют тускло-кровавым огнем эти, недавно еще умильные, дневные светло-карие глазенки…
Ахуеть!
Он никакой не шут, не задрот, мой Миша. Он – пес-падонок, причем лучшего УКомовского образца начала 2000-х. Боец и хитрец, тварь, умеющая выживать и радоваться жизни в любых предложенных обстоятельствах. А сейчас он четко, надежно стоит на шухере.
И я спокойно отключаюсь до утра, зная, что никто не посягнет на мой ром, мою траву, сигареты, свободу и тапочки.
И есть у него еще два козыря в рукаве. Но о них – чуть позже.

                                            * * *

По владельцу пронзительных глаз видно, что – не раз на него орали, и визжали при его приближении, и шарахались от него. И иногда швыряли камнями и палками, и не раз – попадали, и довольно метко. Хотя он вовсе того не заслужил. Так – за что же, герасимы?
Да уж больно опасен на вид!
Он хотя и метис, но все предки налицо. Вообразите себе дурмашину в полцентнера весом, со всей статью и выправкой овчарки. Уже неплохо? Добавьте хищную, львино-рыжую, почти гладкую шерсть, и крутой завиток вдоль хребта, доставшиеся от родезийских риджбеков. А где-то пробегала и чао-чао, и оставила на память о себе чуть тяжеловатую лобастую голову, черную морду и черную пасть, и чернильно-синий, уникальный язык.
И сюда же – желтые малоподвижные глаза. И шрамы по всему телу.
А на самом деле он – все тот же крупный благодушный щен. Ему года два-три, от силы. И нет для него удовольствия большего, чем уткнуться башкой в коленку и так постоять минут десять, вдыхая лучший из запахов – своего Человека. А если еще почешут завиток на хребте…
Но у большой собаки – большое сердце. Видно, что не раз он привязывался, верил, и не раз в оконцовке слышал – ну, бывай здоров, а то и просто «пшел!» да кирпичом по ребрам. Он недоверчив теперь.
Идет мимо бунгало – чуть улыбнется, мотыльнет хвостом – строго один раз, не больше. Дабы не подумали чего. Бывало, сядет у крыльца и просто посидит маленько. Потом стал до пляжа провожать. И, наконец, поднялся на мою веранду и лег: строго мордой к остальному, потенциально враждебному миру, насторожив уши и сощурив глаза. Решился.
Теперь он – мой Начальник охраны. Товарищ Рыж.
Мише сразу резко похуевело, строгости начались. Но лучше быть вторым на веранде, чем тридцать вторым на помойке, так? Да и как блатовать супротив такого терминатора? Намного скромнее пришлось себя вести.
Зато Рыж, наоборот, оттаял. С удовольствием начал лапищи подавать. И уже знает по-русски – которая у него правая, которая левая.
И все-таки он – всегда вполглаза. Бдит, за исключением тех редких случаев, когда совсем уж сморит от жары. Но чуть проснется – и опять сразу строгий! Всегда занимает стратегически важные точки и линии, залегает на хорошо простреливаемых позициях, знает толк в удачном угле обзора. Он свои кости за простый так грызть не станет, чай не шавка какая.
Он – воин, рыцарь, сэр Артур. И знает это за собой, собака. И конечно же – чуть позёр, любит покрасоваться. Как вытянет хвостяру трубой, как рявкнет на тайчика басом! Такого громовержца и подъебнуть всегда приятно…
Маршируем на пляж в десять лап – смотреть закат и купаться. И вот тут Миша вытаскивает из рукава свой первый козырь – он умеет плавать! А Рыж, весь такой разахуенный – не умеет и боится. Такая вот позорная ржавчинка на стальном, в остальном, портрете. Вот он, час реванша!
И пока супермен отсиживается на берегу, задрот бросается в волны, доплывает, выкарабкивается на руки, устраивается поизящнее, и чуть ли не язык на берег показывает: ну, что, гора мускулов? Видал, кто тут Истинно Преданная и Любимая Собачка, а кто – фуфел тряпошный?!
…ныряет солнце, и чернильной бомбой падает темнота. В прибое мечется, подпрыгивает, поскуливает Миша: да как же так?! Ненаглядный укуренный хозяин – в опасных волнах?! Да я ща… да если вдруг че… да не пожалею шкуры своей пятнистой, вместе с жизнью самой… только свистни!
Понты, столь же дешевые, сколь и очевидные. А что там Рыж?
А Рыжа нет. Ушел? Обиделся… Ну и пожалуйста, на обиженных воду возят. Хотя немного досадно. Тоже мне, начальник охраны…
Вылезаю, чешем к дому. И тут из-за камня впереди поднимается грозная черная тень, становится на строго выверенный курс, на строго определенной дистанции от объекта охраны. Рыж…
Ты не колотил понтов, мой благородный зверь. Но ты и не бросил, хоть был обижен. Ты честно, скромно и надежно отвечал за безопасность в целом, пока два взятых под твою ответственность идиота бултыхались в воде.
Всего-то сорок лет потребовалось прожить, чтобы понять: как много в иных ситуациях и устах может весить простое слово «солдат». Спасибо, Рыж…
Аж глаза на мокром месте. И в то же время – чисто падонковский свербеж: проверить еще! Что тебе главнее: долг или личное? Ведь видно, что обижен: чешет метрах в пятидесяти, не подходит, и хвостом не мотнет ни разу.
Да и мне пора последнюю пятку выкурить, для полного ахуения. Падаю на песок, и тень в пятидесяти метрах тут же, не оборачиваясь, ложится как по команде. Он затылком видел. Кури, идиот, спокойно.
Курю. Миша жмется ближе, тянет носиком сладкий дымок – падонок, хуле! И, резко повеселев, бежит искать чем подхарчиться на линии прибоя – «свинья пришел», а там крабики попадаются и креветки. А я лежу.
И тень лежит. Потом встает, снова укладывается – но уже метрах в двадцати. Потом в пяти. Наконец, лобастой головой – тык: ну ты чо, хозяин? Совсем последние мозги прокурил? Э-эх, горюшко мне с тобой…
И, сгорбившись не по-военному, а совсем по-крестьянски, по-простецки (точь-в-точь как иной аутентичный пехотинец в слезогонных михалковских фильмах), кряхтя, он отрывает себе окопчик в прохладном песке и, кряхтя, залегает. Теперь, надо понимать, до утра… Жаль, что не под крышей; жаль, что опять без сухого пайка… ну да что теперь поделаешь?
Служба такая.

                                            * * *

А зеленые глаза пришли  ко мне чуть ли ни в день приезда.
Задерживаться не стали – в основном интересовались насчет перекусить. Полная пасть зубов, снежно-белые мелкие основные, и половина молочных еще на месте – ну, и аппетит соответствующий: ребенку надо расти. И на месте не сидится: весь мир пока интересен, все надо оббежать, обнюхать.
(не то, что взрослые мои кобели, которых с веранды не пропрешь. Эти давно прорубили главную фишку: война хуйня, главное – обед по расписанию).
На тот момент было ей полгода, вряд ли больше. Дворняжка, конечно, но изящная: поджарое вытянутое тельце, длинные лапки, острые ушки, узкая мордочка. Размером с Мишу, но немного еще подрастет. Шерсть гладкая, белая с легкой золотинкой, и дивные золотистые ресницы вкружь зеленых глаз. Чуть порыжей – и быть бы ей Лизкой, Лисичкой.
А так – Белка. Блондинка.
Проститутка! Чуть что – шлеп на спину, пузом кверху: я девочка! Не доебывайся, лучше погладь. На веранду – на полусогнутых, глазки в пол смотрят, хвост сзади подметает. Назад – всегда со вкусняшкой в зубах.
И с людьми-то робкая, кобелей этих Белка и вовсе поначалу трусила. Не знала еще, что она – сука, безоговорочная королева песьего царства, перед которой любой волкодав – слуга покорный. И все, что кобель пытается получить силой, за что исправно бывает бит – она получит послушанием и лаской, да вдесятеро больше. Но – все будет, дайте срок.
Пару месяцев спустя у Белки началась первая течка. Кобелей сбежалось – кажись, все южное побережье, от Чавенга до Натона. И Рыж, который давно уже к Белке сладострастно принюхивался, естественно, ринулся в бой.
И всех победил. Не сразу, правда. И не без потерь.
Хоть и самый крупный и сильный, а нарвался он, надо понимать, на одного из беспощадных уличных бойцов-подлецов. Для которых главное в драке – не дуэльный кодекс, а практичная победа по очкам. Которые укусят и сбоку, и со спины, и из кустов – лишь бы место поуязвимее: рвануть поглубже, и сразу отскочить. Повержен был, надо думать, и подлец, но Рыж вернулся – страшно смотреть. Морда, шея, глаза – все располосовано.
Первую ночь даже болел. Знобило его – спал на коврике. Все кровью залил, много воды пил, русский анальгин принимал.
Зато – как же сладка награда для героя!
Ебля-безлимитка – это само собой, но сюда же и бесконечная нежность, и верность дамы сердца, да какая! Все время, как они не в кустах, так Белка все равно рядом: жопой прижимается, раны его страшные вылизывает розовым язычком… Нежнейше! И в глаза заглядывает: о мой возлюбленный господин, тебе немножко легче? И через пять минут этого лизания Рыж, разнежившись вконец, недвусмысленно косит мордой на ближайшие кусты: пойдем, я те ща наглядно продемонстрирую, насколько мне полегчало…
Возвращаются бок о бок. И тут диспозиция на веранде, значится, следующая:
- довольный, хотя и несколько смущенный рыцарь-педофил Рыж вкушает «Педигри» (чтоб скорее раны зажили, пришлось раскошелиться);
- умильная, ничем не смущенная Белка (гуляем с первым парнем на деревне, так-то!) вкушает «Педигри» - скоро щенки, а сама еще щенок, надо есть;
- ничем не заслуживший спецпаек Миша, хоть и получил немного «Педигри» из жалости, однако не вкушает: смотрит, не отрываясь, на Белку и тихонько посвистывает носиком – не то плачет, не то умоляет. От творящегося в кустах кукушка у него протекает капитально: будь трижды задрот, а ебаться-то тебе хочется, как Шварценеггеру! Как бы тут чего намутить..?
Но тут Рыж, довкушав, все эти взгляды, мольбы и посвистыванья засекает, и для носика приходит Время П. Выхватив положенное, Миша с визгом щемится в кухню, Белка туда же, подпездывает вдогонку тоненьким негодующим вяканьем: да как ты посмел, при живом-то муже?!
Но вот порядок восстановлен. Очередная порция поцелуев от любимой суки – получена, да и приятная сытость разливается по телу. А мир пока еще светел, горизонт чист, очевидных угроз на периметре объекта нет. Так можно ведь, наконец, чуток и расслабиться, верно?
И пока Рыж с чувством выполненного долга и недаром прожитого дня дрыхнет в саду на песочке, Белка по-быстрому,  по-тихому, без палева даёт Мише на кухне. Чтоб не ныл, не посвистывал носиком. Да и лишний хуй, пусть даже вовсе не рыцарственный,  суке только на пользу.
А после, застенчиво и хитро виляя всей жопой, на полусогнутых крадется ко мне, чтобы получить лишний кусочек вкусняшки.
О, Женщина! Вечная шлюха с добрым и сострадательным сердцем…
… чем, собственно, вы мне и нравитесь всегда. Чем и бесите порой.

                                            * * *

…так вот: марихуаны полн, кислю посредь бурлящих волн.
А позиционные огни – смотрят.
А я – размышляю. Теперь о собаках, пуркуа бы и нет?
…Вам не нужно чистить зубы – и так всегда чистые. Плюс сюда же – слюна, содержащая бактерициды, заживляющая раны лучше любого лекарства.
Вам не нужно лечить кариес и вытирать жопу. Ваши жопы устроены куда совершеннее наших – как-то так, что гавно не прилипает.
У вас не воняют ноги, подмышки: нет потовых желез, отдаете чистый жар, без грязи – ее нет в вас. От вас вообще не воняет ничем противоестественным – перегаром, например. Или косметикой – что под ней прятать-то?
Ваши суки… ну, в целом, такие же суки, как и все. Но среди ваших хотя бы нет – гламурных, пьющих, курящих, тоскливых, бездетных, никчемных, с вечно-больной-головой… блин, да это же просто праздник какой-то!
И еще – вы не умеете предавать.
И еще – вы не умеете торговать.
…Некогда сын божий решил очистить храм от лишних людей. Милосерд, он многих оставил. Оставил солдат (фактически, убийц) – таких, как Рыж.
Оставил куртизанок – таких, как Белка. И много разных падонков – хитрецов, воришек, игроков, пьяниц, бомжей и побирушек – оставил тоже.
Он даже прокаженных оставил! На что-то еще надеялся. Чего-то ждал от них.
И только лишь торговцев – изгнал, без всяких компромиссов. Вот тут он ничего не ждал, знал твердо – это слуги другого бога.
А наша вся цивилизация стоит – на чём? На торговле, называй ее хоть бизнесом, хоть предпринимательством, хоть рыночной экономикой.
Почему, Господи, ты избрал на роль венца творения самую вонючую, подлую, грязную и продажную тварь из всех земных? Почему бы тебе не стереть нас с лица планеты, и не дать следующий шанс хотя бы тем же собакам? Лошадям? Дельфинам? Или ты так уже и запланировал на 2012-й? Ведь очевидно же, что только в этих честных лапах, крепких копытах или дружелюбных плавниках может возникнуть хоть что-то по настоящему…

                                            * * *

Вот это я хорошо поразмыслил о сущности бытия! Полчаса скоротал, дай бог каждому. Добрая ганджа… А как там мои позиционные огни?
Стоят и ждут. Впрочем, стоят – это сильно сказано.
Штормец-то разыгрался не на шутку, а до берега далеко. Двух, что помельче, волны валят и шатают, они барахтаются, выныривают, цепляются не пойми за что – и снова ждут: когда царь природы вернется в сознание? Рыж плавать не умеет, да его рост выручил: впился когтями в кораллы, поди, сантиметра на три, если судить по окаменевшей мускулатуре. Напрягся – и ждет.
Ну вот какого дьявола вы здесь забыли?!
Не за «Педигри» стоите, это я точно знаю: на тайских помойках еды всем хватает. И крыша над головой вам даром не нужна, когда круглый год под тридцать тепла. За меня паритесь? Так я вернусь, я всегда возвращаюсь: такие, как я, не дохнут, нас живьем закапывать надо. Вы что, дураки?
Ты, падонок? А ты, растлитель малолеток? Или ты, шлюшка?
Вы не сердитесь на меня за эту брань, знаю. И о том, что теряю лицо, никогда не скажете – скорее, перегрызете глотку тому, кто скажет. Знаю, все знаю – дурак здесь один. И падонок – тоже. И растлитель – тоже один, если уж на то пошло. Да и шлюшка, если совсем по чеснаку-то…
Май пен рай. Не парься сам, но и других не парь.
Но – зачем вы тогда так влезаете в душу, сволочи хвостатые?
Я знаю все страхи и надежды, что светятся в ваших разноцветных глазах. И я вам ничего не могу пообещать пока. Но я буду очень стараться. И, даст бог, когда-нибудь сам закопаю вас в этот прибрежный песок. И буду ронять по вам соленую воду в Сиамский залив, и без того слишком соленый.
Я вам не хозяин пока. Я и собственной-то жизни не хозяин сейчас, только учусь. А быть ничьим – не так уж плохо, на самом деле. Как минимум, тебя никто не заберет без спроса, ни с кем не разлучит насильно.
А это, поверьте, совсем немало.
И вас я не брошу, если смогу.

Tweet