В детстве, а также в отрочестве, когда я болел, мама всегда покупала мне разные вкусности. Она покупала мне яблоки "джонатан" от которых у меня начинался экссудативный диатез, пирожные "эклер" и "картошку" - настоящую "картошку!", икры редкостных рыб, которую тогда мог есть каждый не американец, не отправляя заявление в ВТО. Непременные цитрусовые, а также многое и многое другое, сейчас отправленное за океан... Ещё она ходила в библиотеку и там брала для меня множество удивительных книг замечательных авторов. Так я прочёл "Мастер и Маргариту" Петра Ильича Булгакова. Тогда это была полузапрещённая, недоступная книга... Теперь всё не так, но это, конечно же, не заслуга америкосов, которые приговорили меня к смерти за свой обоссаный "Макдональдс!" Тогда я прочёл "Бардо-тёдол" и "Кама -сутру", а так же книгу которая называлась примерно так: " Последний день приговорённого к смерти". Её написал прекрасный французский писатель Виктор Гюго. В детстве он мне очень нравился. Это был мой Толстой.

"Последний день", насколько я помню, это небольшой роман. В том издании, которое принесла мне моя бедная мама, был, помимо "Дня" некий роман, название которого - это имя славного чернокожего повстанца с острова Гаити. Этот роман Гюго написал, заключив пари. Мужик сказал - мужик сделал. Я прочёл книгу, закрыл, а когда выздоровел, сдал в библиотеку. Конечно же, я не видел своего будущего и... Хотя насчёт того, что не видел - не точно. Что-то было.

А случилось это так... Был осенний или, может быть, зимний вечер. Я направлялся из маминой комнаты-зала, где вместе с ней смотрел телевизор, в смежную комнату, которую мой отец, в шутку, конечно же, называл лачугой. В зале горел торшер и в полумрак моей "лачуги" летели красные и темно жёлтые отблески. Я посмотрел на освещённое этим неверным или, наоборот – истинным пророчествующим светом, окно и увидел в нём отражение лица. Чьё же лицо там отражалось? Моё? Да, но не совсем. Оно было худым, как сейчас и было оно освещено мрачным красноватым светом. Оно надвинулось из темноты и в метре от себя, достигнув естественных размеров, застыло. Оно было искажено. Чем? Мне кажется, на это я могу ответить только сейчас - неотвратимостью смерти!

Я часто вспоминал потом это видение, но и предположить не мог, что всё сбудется!

У меня было нормальное советское детство, "перестроечная" юность, Е.Б.Н.утая спутанная мягкой "как у всех" безысходностью молодость и вот то, что наступит на меня меньше, чем через час - это будет мгновенная зрелость... Или старость...

...Очень символично, что в одной книге находились и "Последний день приговорённого к смерти" и роман о человеке, поднявшем восстание!

Я не поднимал восстания - мне кажется, что это, увы, не возможно. Я не бунтовал одиноко. И хотя мне и, как я думаю, многим другим, не по душе господство Соединённых Штатов над всеми, кроме Китая, храни его Господи, я об этом не распространялся. Скоро уже меня посадят на электрический стул и, если верить одному вертухаю, Эшли, зажарят...

...Они не смочат мне темя! Они договорились, это у них сверху идёт! Так распорядился сам президент, который взял моё дело на свой президентский контроль - делать ему больше нечего!

Что же произошло? В тот день я решил позавтракать в "Макдональдсе". После двухнедельного винтового марафона и поедания реладорма и свинины, трамала и гашиша, я почти ничего не соображал, но очень хотел пить. По пути к этой паршивой корчме я останавливался у каждой пивной бочки и, вообразив, что пью русский квас, утолял жажду. Мне кажется, я выпил около трёх или даже четырёх литров и это, не считая самовара, который мы выдули, зашторив окна непроницаемым алым бархатом, накануне. Писать я забывал, а чувство позыва было заглушено обыденным коктейлем. Есть, после такого пития я уж не очень-то и хотел, но в моём невменяемом мозгу прочно угнездилась самоубийственная идея себя покормить...

Меня вывели из камеры и гулким коридором привели сюда в предбанник смерти. Там, в коридоре, я увидел Михаила Гордеича, которого проводили мимо, - может быть, снизошли посочувствовать? Дали попрощаться? А может, они рассчитывали на обоюдную истерику и непристойную сцену? Нет, господа, мертвецы не играют спектаклей! Мы в последний раз посмотрели в глаза друг другу. Сколько тепла и доброты в тёмно-карих диссидентских очах Михаила Гордеича Дроздовского! В прощальной малявке он написал, что не осуждает меня и, сам, столкнувшись телесами, понимает, что этих пыток не выдержать никому. Ещё он написал, что случившиеся с нами - это славный конец для таких типажей, как мы и, что он благодарит меня за наркоманский энурез. "Что ожидало бы меня на закате и ночью? Что ожидало бы в небольшом, но всё ж необозримом моём, ещё не разбуженном настоящим, будущем, - спрашивал он в той малявке и отвечал в ней же:

- Ничего..."

Мне жаль тех женщин, в основном пожилых, что утром продавали мне пиво. Вечером того же дня они уже визжали под пытками в соседних с «моим» застенках Лубянки. Интересно, было ли пиво разбавлено, и содержались ли в нём мыло, сода, димедрол?

Когда я зашёл в это заведение, ноги меня почти не держали... Я заказал что-то, наверное, картошку и гамбургер, а пить, наверное, решил молочный коктейль. Мне это дали, хотя я плохо помню это ли. Неважно, всё уже не важно...

Как написано, по-американски, если верить моему не русскому адвокату, в обвинительном заключении, я обоссал столик, хавчик и сидевшего за всем этим отставного майора ГПУ, двойного ветерана и, в чём я не сомневаюсь, не такого уж и подлеца, просто этих пыток не выдержать никому! Я этого просто не помню. Не помню ничего. А меня немедленно задержали и ославили - весь год, что длился фарс суда и следствия, обо мне только и знали, что мололи всевозможную чушь по ТВ и радио, пиздили в газетах и даже поместили моё фото на обложках"Time" и "Ровесника". Вину мою отяготило вот ещё какое обстоятельство: я сблевал за воротник одному из полицейских чинов, что осуществляли задержание. А он оказался круто вшит какой-то немерянной торпедой, и ему изрядно поплохело от непосредственной близости алкоголя. Естественно, это интерпретировали, как попытку свержения существующего строя. Всех лиц, "причастных к этому тяжкому преступлению" задержали к двум пополудни. Трудней всего им дался Очкарик, за что он и поплатился очками, свободой и только что им украденными книгами, названий которых он не помнит - был очень не в себе. А ещё завтра ему предстоит также процедура, что и мне. Это за то, что мы с ним друзья. Другой причины не вижу…

Пора.

Эту записку оставил в камере смертников Ян Дедух, приговоренный за попытку свержения государственного строя РФ и США к высшей мере наказания. К сожалению, в процедуре приведения приговора в исполнение, произошла досадная накладка. Надзиратель Эшли Розенблю забыл смочить водой ватку на темени приговорённого и тот был не убит разрядом электрического тока, а заживо зажарен. Глубоко сожалеющий о случившемся г-н Розенблю, доставил в редакцию эти записи. За что ему был оплачен редакцией «Вестника Власти Правопорядка» обед в ресторане «Макдональдс». К сожалению, во время обеда произошла досадная накладка. Г-н Эшли, пронёс в кармане форменной куртки надзирателя бутылку самогона, что уже является нарушением законов о ношении форменной одежды и о самогоноварении. Означенный самогон был распит Розенблю и он разбуянился. Теперь вся редакция и сам г-н надзиратель находятся под следствием военного трибунала.

Tweet