Талько сидела на кривом табурете рядом с топчаном и держала Хакурате за руку, периодически щупая пульс. Пользы от этого от этого не было никакой, и она это прекрасно понимала. Мама рассказывала ей про инфаркт, как и про то, что если он приключился, то даже в больнице ничем помочь реально не смогут, и на всё божья воля, поэтому в конкретной ситуации можно только создать удобные условия и покой, надеясь, что организм сам как-то справится.

Гошнаг с помощью Ведявы и Тамары раздела Шахана Умаровича, сняла с него сапоги, взбила и подложила под голову подушку, накрыла ещё одним одеялом и промокнула лицо председателя от холодного липкого пота.

— Всё, больше мы сейчас ничего сделать не можем, остаётся надеяться, что не старый ещё его организм поборется. Горчичники бы ещё на грудь поставить, да где их взять?

— Погоди-ка! — Виктор Аполлинарьевич вскочил на ноги. — Помнишь таблички на дверях вестибюля? Медсанчасть же!

— Так дети же на дачах почти все, туда всё нужное забрали наверно, и дверь заперта.

— Гошнаг Платоновна, не разочаровывайте меня, мы уже ступили на путь грабежа и разбоя. Эпизодом больше, эпизодом меньше! — улыбка лётчика вселила хоть робкую, но надежду.

— Тамара, останься с пациентами. Ведява, твоя сила может пригодиться, айда с нами!

Троица быстро зашагала по коридору в сторону вестибюля, а кот Гораций появился откуда-то из темноты, осмотрелся, принюхался, запрыгнул на грудь Хакурате и тут же задремал, свернувшись калачиком на мягких одеялах.

Света в вестибюле было предостаточно, замок той же системы, что и коридорный — Виктор справился за пару минут, и отряд из Тульского зашёл в медсанчасть.

Помещение было размером с апартамент и ничем необычным не поражало: две кушетки, застеленные клеёнкой, два письменных стола для врачей, одинокий халат на вешалке, ростомер, напольные весы с качающейся стрелкой и грузиком на ней, несколько стеклянных шкафов, дверки которых были затянуты матерчатыми шторками от света и любопытных глаз. Стены так плотно увешаны таблицами и плакатами, что у неподготовленного человека в голове могло всё перепутаться, что и случилось с Ведявой, на потеху Гошке с Виктором.

Советская власть очень много внимания уделяла здоровью населения и выпускала многочисленные листовки, плакаты и методические пособия медицинско-агитационного направления. Для этого централизованно и массово изготавливались стандартные двойные застеклённые стенды и сменные картинки к ним, размером примерно четыре машинописных листа на каждую из двух сторон. Например, слева были ужасающие картинки тифозных больных, а справа — меры профилактики и светлое будущее от её соблюдения.

Иногда половины были из наборных картинок, и медики ломали головы, собирая эти пазлы, ибо фантазия у плакатистов била ключами и фонтанами во все стороны.

Вот и здесь, в медсанчасти детского дома, с чьей-то лёгкой руки на одном стенде соседствовала юная блондинка в красной косынке, с широко раскрытым, как у козодоя, ртом, полным больших белых зубов, и тоже большой, но поникший мужской половой орган, зажатый в мозолистом пролетарском кулаке. Надпись на левом плакате гласила: «Содержи в порядке ротовую полость, посещай стоматолога!», а на правом: «Соблюдай гигиену половой культуры!»

По оттенкам преобладающей красной типографской краски можно было догадаться, что плакаты должны были висеть в разных кабинетах, но так уж сложились звёзды на адыгейском небосклоне, что несведущая в полиграфии Ведява осуждающим голосом произнесла:

— С такими зубищами только двор на цепи охранять, а не к мужикам ластиться! — явно выдав, на чьей стороне симпатии мокши.

Ящики столов были пусты, только в одном из них валялась докладная записка на имя заведующей, уведомляющая, что некто Михельсон А. А. скрытно похитил из медсанчасти ручной силомер.

— Шкафы открывайте, Виктор Аполлинарьевич, а я тут быстренько... — пользуясь свободной минутой, Гошка залезла на подножье ростомера и сняла кепку. — Ведява, помоги измериться, я не достаю!

Мокша ослабила фиксирующий винт и деревянный утюжок свободно пролетел по планке с цифрами, больно стукнув Гошнаг по макушке.

— Сто тридцать один, проходите. Следующий!

— Некогда мне с вами развлекаться, проблемы тут о шкафами, — лётчик скрежетал разными лезвиями и нематерно ругался в усы.

— Нечестно! У меня ноги подкосились, я вам карлица что ли? В школе весной больше полутора метров было!

— Это ты от беготни стёрлась, скоро с кота своего ростом станешь, будете из одной миски наперегонки есть и мышей ловить. Становись ровно, кисуля! — сто пятьдесят четыре, минус на ботинки два-три сантиметра, скоро меня догонишь.

— А в тебе сколько?

— Сейчас посмотрим, — Ведява сняла островерхую пангу и с трудом пролезла под утюжок. — Сто девяносто три вроде.

— Ничего себе! У меня папа и дядь Коля, дядя Василия, такие же высокие. Полезли на весы?

Лётчик шумно вздохнул, но ничего не сказал, понимая, что взвешивание пройдёт быстрее, чем пререкание.

— Как овца полугодовалая, еле-еле на сорок вместе с тряпьём потянула. Откармливать тебя надо, а то в кровати завалишься куда-нибудь в складку, и муж не найдёт.

— Я замуж и не тороплюсь, и искать меня не надо, на голос откликаюсь. Я думала, что в тебе центнер будет, не меньше, а всего-то восемьдесят два.

— Это народный костюм меня так полнит, там чего только не надето на мне. Я теперь председательница колхоза получаюсь, можно в деловую одежду переодеться...

— Барышни, я вам попами мериться не мешаю случайно? Помогли бы лучше, шкафы какой-то идиот покрасил и закрыл на свежую краску. Замки я быстро открыл, а двери прилипли, мать их в душу. Отжимать боюсь, стёкла треснут.

— Надо процарапать вдоль дверок, тогда легче пойдёт, — Гошка достала из рукава любимый инструмент и уже нацелилась на залипший шов, но Ведява остановила её.

— Эдак мы до морковкиного заговения царапать будем. Убери железяку свою, расступитесь оба! — мордовка обхватила шкаф, глухо крякнула от натуги и выставила на вытянутых руках чуть ли не на середину комнаты. — Так-то куда сподручнее будет, а то цапать они собрались, — Ведява постучала костяшками пальцев по фанерной задней стенке шкафа, выкрашенной в тот же белый цвет.

— Экая вы догадливая, уважаемая Ведява!

Виктор с Гошкой в четыре руки мигом подцепили и сняли заднюю крышку, прибитую небольшими гвоздиками к деревянному каркасу внутри мебели.

— У Гошнаг нашей учусь. Тут же проходной двор с этими беспризорниками, да и врачи люди рассеянные, безалаберные в быту. Сопрут ключи, к примеру, или доктор сам посеет, а надо помощь неотложно оказать. Значит, должен быть простой и удобный выход. Есть там что нужное?

— Перевязочное в основном, бинты, пластырь, йод, зелёнка, — Гошка нашла на одной из полок холщёвую сумку с красным крестом и складывала в неё всего понемногу.

— Ты же горчичники искала вроде?

— В этом шкафу нет, но мы что, зря его курочили? Вытаскивай следующий!

К всеобщей радости, в оставшихся шкафах нашлись горчичники, аспирин, нашатырный карандаш и даже трёхлитровая банка медицинского спирта.

— Закончим дела, я тоже поболею под твоим наблюдением, мне нравится методика лечения. Если ей сопутствует соответствующая пищевая терапия, то можно и не выздоравливать! — Виктор наживил задние стенки шкафов и присел на кушетку.

— Берите банку и пойдёмте к нашим пациентам, двадцать минут прошло уже. Ведява, затолкай шкафы на место, прикрой дверь и приведи в коридор Василия. Если от Зинаиды ничего не добьёмся, будем ходить по гимназии и в двери аукать. Галя же немая, а не глухая, голос брата должна узнать и обозначить себя как-то. Бабке там плесни пойла побольше, чтобы не дёргалась.



Тамара сидела рядом с Хакурате и держала на руках его потёртый портфель.

— Начальство уже соизволит отдавать распоряжения? Подвинься, сейчас горчичники будем ставить. Ты умеешь, кстати?

— Опоздали вы, кажется, со своими припарками. Попросил последнюю волю исполнить и затих.

— Какую волю, куда затих? Гораций, кыш отсюда! — Талько откинула одеяла и приставила к груди Шахана Умаровича деревянный стетоскоп, прихваченный в медсанчасти. — Плохо дело, сердце еле-еле бьётся. Дайте нашатырь, два пакетика аспирина и воды запить!

— У него температура? — Тамара подала указанное.

— У него рана на сердце, и сгустки крови могут перекрыть сосуды. Ацетилсалициловая кровь разжижает. Поздновато, но хуже точно не будет. Глотательный рефлекс есть, мозг ещё живой. На нашатырь не реагирует, беда... Значит так, товарищи. Мы ничего не можем сделать, даже в больницу отвезти. Привезти оттуда дежурного врача тоже не вариант, он ничего другого не предложит. Остаётся рискнуть и надеяться на бога и удачу. Я сейчас.

Гошка сбегала в апартамент и вернулась с уже знакомым никелированным заварным чайником:

— Процедите через марлю в кружку.

— Ты уверена? — Тамара нацедила с четверть кружки отвратительно пахнущей жидкости.

— Я в одном только уверена, что председатель уже полутора ногами в могиле, а больше ни в чём. Можете возразить и поставить вопрос на голосование. Приподнимите ему голову и рот приоткройте. Хорошо. Пусть приживётся, потом горчичники поставим вот сюда, повыше сердца. Где мокшанская предводительница с Василием? Брагу с бабкой распивают, что ли?

Помяни, как говорится, чёрта... Ведява ворвалась в коридор с грохотом товарного состава:

— Ваську похитили! Бежимте скорей!

— Кто похитил? Тамара, останься здесь приглядывать! — Гошка схватила за рукав Виктора Аполлинарьевича и потащила за собой в вестибюль, вслед за удаляющейся спиной мокши.

— Нянечка говорит, что менты крашеные, ей самой чуть голову не проломили, вон она телепается. Я швабру из рукавов вынула и брагой напоила, а то она только кудахтать да причитать могла.

— Бабушка, что случилось, кто нашего сотрудника забрал?

— Херабушка! Сначала чуть челюсть мне не сломала, потом палкой связала, тряпку в рот мне засунула и брагу отняла, а теперь ба-а-абушка-а-а...

— Я ведь и хуже могу сделать! — ствол маузера упёрся в ту самую челюсть, а второй рукой Талько ухватила бабку за седые лохмы, запрокинув её голову вверх. — Пошла на улицу, старая сволочь, не хочу твоими гнилыми мозгами гимназию пачкать, убирать-то уже некому будет! — Гошка пинками вытолкала уборщицу в двери и рывком поставила на колени. — Ну!

— Не нукай, не запрягла. Пока вы медицинский кабинет дербанили, в дверь постучали. Рыжий ваш спросил: Кто тама? А ему: Срочная телефонограмма для вашего Кукарачи, или как там его, не могу я черкесские имена запоминать, тьфу на них.

— А дальше?

— А дальше яйца не пускают, я же дылде вашей рассказала. Хорошо, хорошо, язык не оторвётся. Ваш пистоль в кобуру сунул и дверь стал открывать. Я ему мычала, мычала, чтобы Аркашке дверь не открывал, а он открыл. Аркашка зашёл, с ним ещё двое, Вовка и ещё один, недавно к ним прибился, имени не знаю.

— Кто такие, откуда знаешь их?

— Чего их знать-то, на одной улице при мне выросли. Раз... разгильдяи первого класса, каких поискать ещё. До революции приказчиками младшими значились у купцов Оськиных на складах. Дурные оба, били их часто. При Советах вроде в каких-то заготартелях числятся. Заготавливают что где плохо лежит или с воза упало. Налей выпить.

Гошнаг оставила бабку на попечение Ведявы и пошла к бричке, благо это было ближе, чем до туалета в вестибюле.

— Открой одну и напои эту грымзу. Я пойду ещё раз повозку осмотрю, кобылу у нас одну свели, сволочи. Виктор, пойдёмте, фонариком посветите.

Ведява взвесила в руках две бутылки, как бы выбирая, какая похуже, открутила мюзле, выдернула пробку и сунула бабке.

— Вот почему сразу не так? — нянечка выглушила половину бутылки крымского шампанского, пуская розовую пену из ноздрей. — Я бы сразу вам всё рассказала, только драться и умеете, аоооррр! — бабка рыгнула так, что в кустах ей ответил истошным воплем козодой.

— Ну так и рассказывай, у нас ещё много вина для тебя найдётся! — Ведява жестом попросила подошедшую Талько не вмешиваться в разговор. — Куда Ваську дели, где они живут? Ты говорила, что на твоей улице.

— Они дома редко появляются, на Болотной. Второй дом от погоста. А вина много у вас?

— Из ушей польётся. Где тогда их застать можно?

— Здесь и можно. Клуб у них тут, для состоятельных жетельменов. Ну они так говорят для шику. Водку пьют, в карты играют, девок портят приютских. И не только девок. Тубарет принесите, ноги у меня больные, неудобно на коленях стоять. И сало у меня в столе. И огурец малосольный. Открой ещё бутылку, а то память подводит.

— Где тут клуб может быть? Мы вроде всё посмотрели, только Зинаиду нашли, она сама кого хочешь испортит. Ты пей, пей.

— Я и пью, — бабка запрокинула голову и прикончила первую бутылку, снова перекликнувшись с козодоем, — плохо искали, значит. У их свой вход, сзади, с угла. Мне туда вход заказан. Сунулась один раз, потом две недели вся синяя ходила, так отвалдохали. Обещали глаз выколоть.

— Не боишься сейчас всё рассказывать?

— Ещё как боюсь, но другого выхода нет, да и самой надоело под страхом ходить. Платили очень хорошо, три ставки, продукты бесплатно, лекарства, врачи опять же присматривают. Я дом свой отремонтировала, сдаю его за хорошие деньги. Мне же внуку Женечке помогать надо, он в Петрограде живёт, всё в писатели пробиться хочет, но пока только на хлеб с селёдкой в театре зарабатывает. Зинка в последнее время совсем с глузда съехала из-за дочки своей, клуб этот... Дураки что бы ни затеяли, всё в тюрьму так и просятся, приют Екатеринодар обратно под училище забирает... Вася ваш хороший мальчик, добрый. Пока вы по коридору носились, он мне бражки наливал и рассказывал, как вы с бандитами сражались и помогаете ему сестру найти. Дело богоудобное, поэтому вам и рассказываю. Что-то меня на сон потянуло. Вроде слабое вино, а гляди-ка... — уборщица икнула и закрыла глаза.

— Бабушка, бабушка! Не засыпайте пожалуйста, а то я вам ноги прострелю! — Гошнаг с укоризной посмотрела на Ведяву. — Доминдальничалась?

— Погоди пистолетом размахивать! Карандаш нашатырный у тебя? Ты же его в сумку медицинскую не убирала. Рот ей держи, сейчас разбужу за милую душу!

— Опять вы за своё? Где, где... у деда в бороде. Да убери вонючку эту! — старуха оглушительно чихнула, вывесив на халат сопливые аксельбанты. — В Гавердовский они его повезли, живого. Выкуп за него с попа какого-то получить хотят. Спорили тут в дверях, думали, что без сознания валяюсь. Услышали, что в медсанчасти вы чем-то загромыхали, сразу в штаны навалили, Ваську за руки за ноги подхватили и ускакали. Завтра утром на обмен повезут, дохлый он никому не нужен. В Шунтук, вроде. Знаете, где это? Вина дайте тогда, если уж разбудили, чёрт бы вас разодрал!

— Ты и минуты не проспала, ханыга! В Гавердовском не один дом.

— Я и не говорила про дом. В заброшенном храме они должны быть. Его артель какая-то под склады взяла недавно. Церковное всё уже лет десять как вынесли, меня туда на уборку возили. Свято-Успенский храм, там рядом Живоносный источник с купелью. Отведите меня в туалет, что-то живот от вашей шипучки разболелся.

— Задницу тебе не подержать заодно, старая галоша? Сама дойдёшь, пролетарий швабры и тряпки!

Гошка хотела отвесить бабке пинка для скорости, но Ведява остановила её:

— Незачем, какой с того прок? Давай думать, что дальше делать, нас только четверо на ходу осталось, а теперь сразу двоих Корепановых надо спасать в разных местах, и Хакурате у нас на глазах умирает. Ещё и от артистки этой далеко не отойдёшь, да и бабка дел понаделать может.

— Распрягите мне коня из повозки, который слева, если от брички смотреть. Съезжу в Говердовский на разведку. Тут недалеко, вёрст пять-шесть, за час с хвостиком обернусь, тогда и решать будем.

— Может, втроём на бричке поедем? — Виктор боялся отпускать Гошку одну.

— Вы здесь сидите лучше, поищите, где тут клуб жетльменов, по второму этажу пройдитесь. Только тихо. Зинка с бабкой может очухаются. Дверь закройте, я ключ с собой возьму, вы через заднюю выйти сможете. Не надо запасную кобылу рассёдлывать, сбрую на першерона до утра подгонять придётся, он вдвое больше кобылы.

— Как же ты без седла и без стремян?

— Отчим всю упряжь в кузне запирал, чтобы я лошадь не брала. Можно подумать, меня это останавливало. Першерон здоровенный, конечно, но меня тут один алмасты научил недавно, как лошадью не прикасаясь править.

— Кто научил?

— Дядька один хороший из леса, не скучайте тут без меня, — Гошнаг забралась на повозку, взяла одну дополнительную обойму для маузера, похлопала себя по карманам, проверяя, всё ли на месте, и ловко спрыгнула на спину огромного вороного коня. — Извини друг, я тебя за гриву прихвачу немного, ты уж потерпи. Поскакали!

Ведява и Виктор смотрели на удаляющийся силуэт всадницы, распластавшейся на гигантском жеребце, пока она не скрылась в ночной тьме.

— Что-то мне подсказывает, разведкой дело не обойдётся, — бывший военлёт закурил, глядя на полную луну в угольно-чёрном небе. — А их там минимум трое против одной.

— Не всё так плохо. Гошка знает, что будет, а эти фраера — нет. Бойцы из них, как из говна пуля. Помнишь, что Васька и бабка про них рассказывали? Им и свиней пасти страшно доверить, половина разбежится, половина от смеха околеет, шпана, одним словом, а наша девочка — ещё тот чёрт верчёный.

— Это да, только шпане этой уже за тридцатник перевалило, если они приказчиками в лавках подъедались при царе.

— Какие есть, выбирать не приходится. Туши цыбарку, у нас у самих дел хватает.



Хотя Талько и храбрилась перед своими соратниками, коня своего она побаивалась, и не только из-за исполинских размеров. Одно дело, когда он запряжён в телегу, и рядом с тобой алмасты, умеющий контролировать всех животных, кроме собак, и совсем другое — скакать верхом на чудовище весом более тонны, даже не зная, под какие аллюры он заезжен.

Однако пока всё шло хорошо, и Гошка даже осмелилась пустить коня в быстрый галоп, чему тот очевидно обрадовался, не имея возможности показать себя ранее в бричке. Не секрет, что лошади осознают себя большими и сильными, и не отказывают себе в возможности покрасоваться, на чём, собственно, и строятся многие методы дрессировки.

Гигант переставлял ноги не быстрее местных лошадок, но длина его шага и прыжков более чем вдвое превосходила последних, отчего конь летел с невероятной быстротой, даже не чувствуя на спине полулежащей там наездницы.

Гошнаг тоже была вполне довольна, ибо массивные мышцы коня не только быстро гнали его вперёд, но и хорошо амортизировали прыжки галопа, позволяя не вцепляться в гриву мёртвой хваткой и раскорячиваться на конской спине морской звездой в поисках равновесия.

Новая прямая дорога в Гавердовский была проложена недавно, при строительстве консервной фабрики в расположенной чуть дальше от города станице Ханской, и поддерживалась в большом порядке, так что по расчётам Талько, она вполне могла догнать Аркашку с подельниками ещё до заброшенного храма, чего ей очень и хотелось.

Как хотелось, так и вышло. Компанию всадников Гошнаг приметила уже на подъезде к Живоносному источнику, за полверсты до темнеющих на холме остатков здешнего парфенона.

Места эти девушка знала очень приблизительно, бывала пару раз проездом, когда с отчимом покупали семена и рассаду в помидорной Мекке Кубани, а то и всего Советского Союза, в Ханской. Из чудодейственного они источника пили и даже алюминиевый молочный бидон воды с собой набрали, но на этом знакомство с окрестностями и ограничилось.

Талько спешилась и завела першерона в ореховую рощу, где и накинула уздечку на дерево потолще, радуясь, что конь чёрный, и сама она в тёмном рабочем наряде. Застегнув ворот куртки, чтобы прикрыть верх некогда белой майки, она краем рощи подобралась к источнику и купальне, где резвились беспечные похитители.

Судя по развлечению, состоящем в разглядывании передаваемого из рук в руки журнальчика с непристойными картинками и измерении мужского достоинства обломанными прутиками молодого орешника, бабка в детском приюте была права — таким идиотам и свиней пасти никто не доверит.

Гошнаг отступила обратно в рощу и по ней обошла источник, подойдя к месту, где архаровцы оставили лошадей. Через спину одной из них, под армейским кавалерийским седлом, был перекинут связанный Василий Константинович.

— Ты живой хоть, чудо в перьях? — прошептала Талько, предусмотрительно не вынимая кляп из Васькиного рта.

Корепанов так радостно утверждающе закивал головой, что с его рыжих кудрей свалилась кепка-дирсталкер, обнажив глубокую рваную рану рядом с затылком.

— Слушай внимательно, сукин сын. Лежи, как и лежал, даже не вздумай шевелиться или мычать, из-за твоего ротозейства мы сейчас здесь, а не с Галинкой обнимаемся. Я постараюсь быстро всё закончить. Кивни, если понял. И не подглядывай!

Гошнаг нахлобучила кепку обратно, быстро разделась, оставшись в одних ботинках, увязала всё в куртку, оставив только штык, подхватила свёрток и растворилась в чаще орешника.



Складной стетоскоп


Наследие князя князя Льва Голицына до поры до времени было замечательным!


Живоносный источник и храм в наши дни. Храм — новодел 90-х годов


Святости и живоносности куда как больше стало


А то раньше народ тёмный был и отсталый


Ну хоть дорога к храму всё ещё вверх ведёт