После развода отец щедро оставил маме все что мог оставить - фамильную кооперативную квартиру, машину, дачу и прочие материальные блага нажитые за годы империи. Он взял с собой только книги и старого седого и уже подслеповатого пса - Борьку.

Теперь отец жил в дальнючем спальном районе - с поэтическим названием Северо-Восток. Норд-Ост. Кстати, в том же направлении находился  и район со страшным названием - Высоковольтный. Подозреваю, в советское время там делали электрические стулья - на экспорт.

В жизни не приходилось ходить в дальний поход на этот зюйд-зюйд ост, да и сейчас погнали туда бестолковые высоковольтные обстоятельства.

Надо бы вам отметить, что Ташкент советского времени был этнически уникальным городом. На пропахем ким-чи Куйлюке жили депортированые с Дальнего Востка корейцы, на Асакинской еще дореволюционные зажиточные армяне, в районе Алайского - работящие поволжские немцы, Старый город был глинобитно-узбекским, а Чиланзар по-хрущебски русским. Особенностью Северо-Востока было то, что здесь осели греки. Это были греческие коммунисты - которые по кремлевским планам должны были перевести в уютный социалистический лагерь и теплую Грецию.

Греческая гражданская война длившаяся с 1946 по 49 годы - это одно из первых настоящих сражений войны холодной.

Революция 1949 года провалилась и в Греции победили про-американские роялисты. Но тогдашний Кремль был не чета сегодняшнему и своих в беде не бросал.

Поэтому авангард греческой компартии - тысяч двенадцать эллинов-партизан с женами и детьми очутились на ташкентской окраине, где им всем была выделена жилплощадь.

Кроме крыши над головой греков еще два года бесплатно кормили из солдатских полевых кухонь - поставив на полное военное довольствие. Внутрь  их гетто никто не лез - в конце концов это были в большинстве своем обстрелянные бесстрашные люди выбившие из Греции итальянских фашистов. Греки сами решали вопросы  внутреннего порядка и безопасности, открывали лавочки, цеха и даже, если верить выросшему в двенадцатом жилгородке Малявину - имели собственный кинотеатр.

Компактное вавилонское столпотворение доперестроечного Ташкента сделало  наш город настоящим Гонконгом для не самых законопослушных граждан СССР. Теплее, уютней и комфортней места для беглых каторжников и лиц в розыске, чем Ташкент - стоило бы поискать. Тут легко и сытно было зимовать, не сложно сработать левую ксивотуру, и даже безопасно собрать  всесоюзную воровскую сходку или чемпионат карточных катал.

Юртбаши  блестяще решил все эти проблемы.  Из Ташкента сбежали все у кого были ноги. В настоящий момент массово уезжают и распыляются по всему свету сами узбеки. А улицы города - эдакой Одессы или Ростова Средней Азии превратились в сплошную зону спецконтроля в международном аэропорту.



***



Ну, конечно же четвертый этаж. Ух. Отвык.

Сегодня я обязательно встану перед отцом на колени. Я вел себя как неблагодарный свин. Если бы я раньше слушал отца. Если бы я всегда слушал отца!

С отвычки от длинных лестниц забилось сердце, зашумело в ушах и  вдруг выбросило меня на десять лет назад.

***

А вот и я - буквально набиваю рюкзак узбекскими кум-супонами. Цены поднимаются не то что каждый день - каждые шесть часов. А я гребу себе в валюте и в дуду не дую, а рюкзак это просто мой новый бумажник. Я крут. Мама напрочь бросила попытки меня воспитывать после внушительной взятки в виде бриллиантового гарнитура - серьги и кольцо.  Сынок вырос - им можно гордиться.

Отец же все пытается меня исправить своими старорежимными совковыми штучками, пошлый неудачник.

Я почти не живу дома - у меня есть Вероника и всех мир теперь  мелко копошится у наших ног.

Почти уже в дверях - вернулся.  Неудобно. Надо бы отцу сказать гуд бай - из вежливости. И бежать пока не завел он свою старую шарманку.

Толкаю дверь в кабинет (все пишет, писака беспонтовый).

Первое что я вижу в кабинете отца - это пудель Борька. Борька присел на задние лапы и  тихо поскуливает, глядя наверх.

Отец в сермяжных вязанных носках,  из тех что теперь бодро впаривают бабуляторы у метро.  Он взобрался на свой обкомовский стол и  теперь проверяет насколько качественно затянется петля на его  багровой шее. У ног  отца - почти пустая бутылка контрафактного Камю из княжества польского.

Первая мысль, которая у меня мелькает - почему-то о бутылке.  Сейчас отец, повиснув в петле - наверняка уронит бутылку, дернув ногой в вязанном носке. А бутылка выплюхнет последний коньяк на ворох печатной писанины разбросанной по столу.  Страницы бесконечных диссертаций. Поэтому первым делом я хватаю бутылку и отставляю в сторону. Так-то оно лучше.

- Бухаешь что ли, бать? Снова - драматизируешь ситуацию? Чего ты?

Затягивание петли на шее - интимнейший процесс. Почти так же как и мастурбация, он требует полного одиночества и сосредоточенности на предмете.

Мое появление заставляет отца спрыгнуть на пол.

- А твоя мама подала сегодня на развод

- Что ты говоришь?! Хм. А мне, ни бум-бум, ни словечком ведь не обмолвилась, хитрюга. Вы что, совсем уже озверели на старости лет? А вдруг, не дай бог конечно, а вот вдруг внуков скоро придется нянчить?

- Внуков? Серьезно?

Отец бодро снимает петлю с шеи и, аккуратно сложив, вешает на спинку стула.

-Внуков, сын? Ты что же это, с Ди  со своей примирился? Ну, молодчина! Вот это по-мужски!

- Никакой леди Ди, дэдди, давай без Шекспира, окей? Леди Ди! Леди Ди. Дура она областная.

-  Ну, понятно. Понятно все с тобой.

Вон глянь в окно, сын,  видишь - яблони в цвету стоят. Белые. Два три дня в году всего-то и цветут. Как бы подольше…Красотища ведь. Хотя разве замечали бы мы их красоту тогда?  Если бы они так каждый день цвели? Короткая, нежная красота. Так вот, сын, и ты сейчас – как яблоня в цвету. Стройный, сильный, радостный, красивый. Не заметишь как осень в момент наползет, и ты сам о яблоках своих спелых начнешь слезы лить, понимаешь?

Будущее твое если продолжать станешь в том же ключе узнать случайно не хочешь? Вот он ты – стоишь с петлей на шее, а вот и жена бухгалтерию по разделу имущества расписывает. Сын неизвестно с кем и где болтается… И это - не худший вариант еще, поверь.

Отец издал странный клокочущий звук - вроде смеха.

- Да ты, бать,  настоящим поэтом тут у меня стал! Сколько уже  можно про аграрных рабочих Узбекистана строчить - давай-ка в поэзию вдарь.  Ну и что - развод. Делов-то! Знаешь, как мой босс, мистер Бэнфилд, говорит? Как бы это по-русски то лучше…

О! У каждой грозовой тучи – подкладка есть из чистого серебра. Это к тому что – плюнь-ка ты на развод, батя, плюнь слюной, как плевали до эпохи исторического материализма! Мы тебе теперьча эдакую вдовушку подберем – молодую, ядренную и с сиськами, как у Саманты Фокс…

Для вескости я выуживаю из внутреннего карамана сигарку - толстенькую и злую, как оперившаяся боборыка пятнадцатилетнего недоросля, и прикурив, выпускаю  отцу в лицо ароматное облако далекой Гаваны.

- Сигары начал курить?  С каких пор? Мистер-твистер…

Зачем же ты так Шурик, с Дилюшкой нашей жестоко поступил? Она же ребенок еще совсем. Больно девушке сделал. Некрасиво. Как ты теперь у нее прощение сможешь вымолить, я себе даже не представляю.

- Ах ты вот о чем…  А ты, бать,  слышь, ты не ссы за нее. У них, у баб, запас прочности. Рожают вон и ничего им не делается. Переживет, ни куда не денется, делов-то куча! Вот я тебя скоро с мисс Вероникой познакомлю – дэк у тебя вместо слов одни слюни останутся.

- Не ссы, слюни,сигары – прямо в нэпмана ты у меня кооперативного превратился. Когда только успел?

- Слышь, бать, есть тут одно дельце на лимон грина! Давай-ка я тебя самого с леди Ди познакомлю поближе, раз она тебе так воображение будоражит. Ну - совсем близко сведу, понимаешь? Сводишь ее в кабак там разок.  Туда-сюда. Не совсем ведь зарджавел  еще, генацвали, а?

Ди, конечно, в койке прямо скажем так, далеко  еще не Ким Бессинджер… Ну - отвлечешься хотя бы. Я вообще не представляю как с одной бабой больше года можно прожить, а ты вона - из двадцатипятилетнего рабства вырвался. Развлечешься опять же. Свежак. А потом -  потом хоть снова в петлю.

Вот тут то отец мне и звезданул. Именно звезданул - искры из глаз посыпались. Давно он меня не воспитывал. А рука у отца тяжелая. Он детдомовский, папка-то мой. Да еще погранвойска. Тяжелый кулак.

Только вот сидел в кресле - а глядите-ка уже  на полу сижу. Огонек от боборыки ковер прожег. Помню отцу в Бухаре это ковер вручили. Там  вечно все  рамсы коврами развести стараются. Личный шофер отца, обливаясь конским потом пер этот вихрастый ковер на наш пятый сергелийский этаж.

- Ты, это, сына, это ты не подумав совсем сказал. А надо бы думать. Думать. На то мы и люди.Слово, оно не воробей, в слове сила знаешь какая? Великая сила.

Отец отошел и приоткрыв окно, закурил. Дальше он неожиданно стал говорить уже с  самим собой.

- Что думает жена профессора, находясь на члене слесаря?  Ум хорошо, а хуй… И почему я не научился сам промывать ей этот чертов карбюратор? А любят они длинный член и умелые  мужские руки, а не  красивые слова. Грошь им - словам, цена.

И вот тут я и сподличал. Пока он спиной ко мне стоял и рассуждал о неуловимой и скотской природе женщин. Философию разводил. Я прыгнул  на него неожиданно, со спины.  Как камышовый кот. Повалил всем весом на паркет.

- Вот тебе за маму.И за меня тебе - вот. На! Помнишь, батя, как ты со мной уроки делал во втором классе? Помнишь? Я сторможу чего, а ты мне бабац – подзатыльник, бабац – подзатыльник! Слышь, ты, батянь, – вырос я уже, понял, да? Мужик я уже, понял - нет? И зарабатываю больше тебя, и баба у меня – вообще лучшая в мире, ты понял, и ещё круче стану чем ты когда то мечтал, нет - ты понял меня?

***

На мое счастье отец был дома. Он открыл дверь, улыбнулся, взмахом пригласил меня внутрь и ушел в свою комнату не промолвив не слова.

Пишет. Он всегда так себя ведет, когда пишет.

Я стал неспешно оглядывать новое пристанище отца. Это была малюсенькая двухкомнатная хрущоба, которая спала и грезила капитальным ремонтом. Гигантская библиотека отца теперь просто не вмещалась в новую северо-восточную реальность. Книги были буквально повсюду - на старых полках, более подходивших на растопку, на желтом полу, по пыльным углам, книгами были завалены  паутинные антресоли, стопки книг неровно стояли у кровати, веером лежали на старинном громком холодильнике, толпились на застекленном луковом балконе. Наиболее провинившиеся лежали стопкой на сливном бачке унитаза.

Оглядев эти книги я вдруг представил то несметное количество людей, которые когда-то, оторвавшись от реальности, уходили с головой в белый лист бумаги, портили себе глаза при тусклом свете, терпели лишения и презрение более приземленных окружающих, и все только от призрачной надежды, надежды на то что их историю, историю, которые они считают неимоверно важной - кто -нибудь да и дослушает до конца. Потом ради этих их похожих одна на другую историй, рубили деревья, печатали книги, книги, книги - так много книг, что теперь казалось в квартирке отца стоит гомон и толчея воскресной барахолки.

Я рванул на себя дверцу холодильника, почти уверенный, что поток печатной мудрости изольется на меня и оттуда.

На решетчатой полке лежал впечатляющих размеров кусок красной рыбы. Уверен, вы видели такую рыбу - в мелкой бронзовой кольчуге чешуи - крикливо-оранжевая пахучая плоть. Холодное копчение.

Больше никакой еды в холодильнике не было. Книг там тоже не было. Все остальное пространство холодильника, с немецкой аккуратностью было заполнено стаканчиками с водкой. Не знаю как сейчас, а тогда делали  под водку пластиковые стаканчики, типа тех из каких нормальные люди нынче едят йогурт.  А тут вместо йогурта - водка. Срываешь крышечку из фольги и бульк - сотка.

Водка была кстати. Меня мучило неприятное состояние после утренней водки шашлычника и  нагромождения последующих событий.

Воровато оглянувшись на пыльных обитателей  отцовой комнаты я рванул водку-йогуртовку за шапку и опрокинул в рот. Залпом не получилось, все сущность моя попыталась вытеснить продукт обратно, и я плюнул на стенку холодильника.Но часть содержимого все же  достигла желудка - я в деталях чувствовал путь проделанный агрессивным веществом.

- Водку пьешь?

Голос отца ласково прозвучал за спиной

- Нет, это ты водку пьешь - судя по содержимому холодильника

- Ты закусывай давай, закусывай. Вон - рыба есть

В голосе отца появилась нотка гордости, будто это он сам поймал и закоптил внеземную оранжевую рыбину.

- Давай - режь и с хлебом…Луковицу вон почисти. О! Похоже хлеб-то кончился.

Отец стал потерянно протирать очки, печально щурясь, будто не хлеб кончился, а умер кто-то очень близкий и дорогой для отца.

Сходишь в хлебный? Тут рядом совсем.

- Зачем тебе столько водки, пап?

- А у меня, знаешь, система теперь новая. С утра писать сажусь - пью кофе. Кружка. Потом вторая, потом третья. После третей по времени часов десять утра. Кофе уже не действует. и противно. Вот тут стаканчики-то и идут в ход. Очень удобно. Главное - не больше одного стаканчика в час, а то буквы друг на друга запрыгивают.

- Да зачем же тебе эта писанина? Моторчик сорвешь. Чего ради стимулироваться такой ценой? Ради праха веков - я кивнул на пыльные залежи библиотеки.

- Заказов много. Очень много. Никому не могу отказать.Несут и несут.А откажусь - вдруг перестанут. Мама твоя все забрала. Хочу вот купить квартиру побольше, нам со Василиной.

- С какой еще Василиной?

- Боже, да вы ведь не знакомы!

Отец рванул в свой кабинет и вернулся с фотографией в китайской пластиковой рамке. По рамке ползли драконы и прочая китайская нечисть. На фотографии была изображена довольно миловидная нимфетка лет семнадцати.

- Дык это, пап, сколько же ей лет то?

-Восемнадцать. Наполовину гречанка, наполовину татарка, представляешь? Василина Ангелопулос! Ангел небесный!

- И вы …это… А где она сейчас?

- В училище еще.

Отец стрельнул на часы

- Придет через два часа

- Так она и живет тут?

Я со мнением оглядел квартирку. Присутствием хозяйки совсем не пахло. Напрочь.

- Моя муза! Ты не представляешь какое это чудо, молоденькая, наивная красивая девушка.

- Почему же не представляю - очень хорошо представляю. Завидую даже! Познакомишь?

Отец показал мне кулак.

- Куплю кооператив. Куплю. А добьет свое училище - в институт направлю. Знакомства, слава богу, еще кой-какие остались. А можно и без института. Одну уже выучил вон на свою голову.

Вот и не гнушаюсь теперь никаким заказами. Только мечтаю - научиться бы разделятся на трое. Один - пишет только для себя, для души, для истории. Другой - исключительно за бабки строчит. А третий - преподает себе в университете и жизни радуется. С Василинушкой моей - каждая минута в радость.

Ты за хлебом пойдешь или как?

***

Марш бросок за хлебом совсем не добавил мне настроения. Если бы Тарковскому пришла в голову нелепая мысль снять фильм о римской империи после нашествия варваров или о древней Греции из которой  живьем вытащили душу - место для натурных съемок было готово.

Почти на каждом углу квартала находились какие-то ржавеющие гаражи, рядом с которыми стояли мусорные баки. Вокруг баков были неравномерно распределены различные продукты человеческой жизнедеятельности-  арбузные корки, банки от пива, пустые беломорканальи пачки и прочие предметы свидетельствующие о том, что  хотя цивилизация и сохранилась, но культура похоже,  северо-восток покинула. Если бегло судить по степени  и уровню разъебаности - мусорные баки были ровесниками провалившегося греческого восстания.

Мятые стенки мусорных резервуаров все еще несли на себе реликты старинных эллинских ругательств. Экзотические альфы и омеги постепенно выцветали - в след за отступающими в родную Грецию че геварасами.

Теперь на баках небрежным трафаретом было набрызгано эзотерическое заклинание на новом узбекском - Махсустранс.

Махсус-транс это особое состояние духа, мистический транс, впав в который вы начинаете высыпать мусор рядом с баком, швырять окурки мимо урн, и ссать не поднимая круга.

Кстати, папины одноразовые водочные кардиостимуляторы продавались прямо в булочной. Это было и удобно и страшно. Если я сейчас же не вмешаюсь в судьбу отца - эта коварная булочная  введет его в глубочайший  из известных смертным махсус транс. Надо  бы побыстрее наладить собственную жизнь и взяться за отца. Без отлагательств.



***



Пока я с ужасом пробивался сквозь лунный ландшафт Северо-Востока, на дом отца моего снизошла  с Олимпа божественная благодать в виде  сестры Афины, Аполлона, Артемиды,и Гефеста - Василины Ангелопулос.

Молоденькая эллинская пэтэушница стояла у плиты с воплощенной грацией богини красоты и плодородия.

- Вот умничка, теперь немного посоли и добавь лавровый лист.

Папа стоял рядом, уже довольно веселый. Он так сиял будто лавровый лист для супа происходил непосредственного из венца лаурели на его голове.

От Василины исходило неземное сияние воспетое еще Анакреоном.

Я тут же отвел глаза. Смотреть на молодую девушку в том мерзком, животном гиперсексуальном состоянии в котором я находился после освобождения, не было никаких сил.

Стыдно признаться, но только что я даже пытался заигрывать с очень потрепанной и многоразовой  квадратной продавщицей в булочной.

Заметив мое прибытие, отец радостно прокричал:

-Знакомьтесь! СЫН МОЙ! А я вот - учу Василиночку готовить!

Он произнес это “сын мой” с такой гордостью, будто я по меньшей мере был нобелевским лауреатом.

Василина открыла пачку фабричных пельменей с надписью Чучвара и довольно жестко плюхнула слипшийся ком в клокочущую гейзером кастрюлю.

- Теперь не забудь засечь время, солнце мое! Минут десять - и можно подавать, со сметанкой или уксусом.

Отец посмотрел на гречанку лучезарным взором  потрепанного но несгибаемого романтика, и двинул курить - на балкон.

Я встал с ним рядом.

- Это что же здесь так помоек много, пап?

- И не говори. Свинство безграничное. Поэтому и спешу квартиру купить где поприличней. Хотя они и там, наверное,  скоро засрут все. У тебя с документами как дела?

- Да отлично, отлично все пап! Осталось углубить и расширить.

- Не ври. Я же всегда вижу когда ты врешь. Да и мама только вот звонила - пока ты в хлебном был. Ищет тебя капитан какой-то. С эдакой крепостной фамилией.

- Казематов? Капитан Казематов?

- Вот вот. Ротмистр Сатрапов. Штабс-капитан Копейкин. Подпоручик Киже. Ты ничего натворить не успел?

- Нет-нет!

Довольно твердо сказал я, и немедленно вспомнил как всего пару часов назад душил леди Ди, метал в дерево кухонным ножом и экспроприировал наличность у гостеприимного , но излишне доверчивого шашлычника.

- Нет-нет-нет, что ты!

- Смотри. Я сейчас ничего не смогу для тебя сделать. Не те времена. И вообще. Не стоит тебе оседать в Ташкенте. Две судимости умудрился заработать. Бестолочь.  Не дадут покоя. Ехать тебе отсюда надо. Бежать. Мы то, старики, как нибудь уже доживем в этой джамахерее. А вам никак нельзя тут.

- Понятное дело. В Россию буду прорываться, пап. Как не посмотри - историческая родина.

- Жаль мне ваше поколение. Подвели мы вас. Не уберегли. Идеалы растоптали, страну по ветру пустили, да и еще и поразводились все к чертовой матери. Отсюда и ваш нигилизм. Никаких ценностей, ориентиров - все размылось. Вы и название для него своего безверия нашли - “похуизм”.

Потерянное поколение похуистов.

- Слушай, пап, а к чему вот эти прописки все, паспорта, трудовые книжки, порядок этот стадный, может к черту все? Может неправильно оно все как-то?

- В каком смысле - к черту? Анархию что ли устроить? Людям хочется хлеба, зрелищ и плотской любви. Они позволяют государству заниматься организационными вопросами. Пенсия например, школы для детей, безопасность. Другой вопрос когда государство делает это не особенно умно и не особенно для большинства удобно. Это другой вопрос.

- Так может нахрен тогда это государство?

- Ты предлагаешь выйти на Сенатскую площадь? Соберется толпа зевак с мороженным и попкорном. А в худшем случает приедут тупорылые танки.

- Да какая там Сенатская! Я хочу как Ганди. Положить на них на всех в одностороннем порядке. Это же муравейник какой-то! Матка, солдаты, санитары, рабочие, творческая, блять, интеллегенция. Как в лагере - по масятям все сидят. Мы же люди.Я хочу как человек. Разумне существо. В одностороннем порядке не признаю Узбекскую джамахирию, паспорт ее, визы, таможни, школы и тюрьмы. Я не на Сенатскую. Я ваще никуда не пойду.

- И что дальше? Бичевать? Бомжевать? Сдохнуть под забором.

- А может и под забором. Провоняю редькой и луком, понимаешь.

- Пойдем-ка, молодой Есенин. Я бы запретил молодым, с неокрепшими мозгами или вообще без мозгов (тут он глянул мне в глаза и улыбнулся) - читать литераторов которые покончили с собой. Негативная энергетика.

- А Есенина вроде убили?

- Может он сам сильно хотел - чтобы непременно убили? Может это тоже - способ?

Отец повел меня в комнату. Там он упрямыми пьяными глазами долго смотрел на книжную полку. Затем, вытащив на свет пушкинского медного всадника - вручил мне двести долларов.

- Что с работой планируешь? Английский совсем, небось, забыл?

- Да, блин, - везде им паспорт теперь с пропиской подавай.Гады. Пока переводиками по мелочевке клюю. Английский еще помню вроде.

- Знаешь - тебе, пока бумаги не справил, надо бы в гостиницы попробовать. Помнишь - как ты на первом курсе с туристами околачивался? Самое сейчас то, на мой непросвещенный взгляд.

- Хорошая мысль, кстати. Почему я раньше тебя никогда не слушал и не слышал?

- Ладно. Пойдем ужинать - Василина заждалась, неудобно.

Перед принятием василининой чучвары, отец опрокинул в рот еще один стаканчик - который его, скорее всего и доконал. Он  аккуратно сложил на столе руки, и мгновенно уснул как  бедный студент на скучной лекции.

- Давайте его на кровать унесем, пожалуйста!

(Я вам говорил уже что приятнее чем томный голос этой Афродизьяты вы и в жизни ничего не слыхивали?)

- Дэк эта - может он очнется еще? Вроде как рано - спать-то?

-Нет-нет. Что вы! Он теперь так до пяти утра. Потом вскочит - кофе выпьет и  сразу писать засядет.

Мы подняли отца за руки-за ноги, и обмениваясь робкими взглядами, понесли его в прокуренный кабинет.

Когда мы с Васей дошли до кушетки, то знали друг друга уже сто лет. Раскачав отца с веселым хохотком, мы швыркнули его кулем на кровать.  Позже, когда подтыкали в четыре руки вкруг него плед, то случайно столкнулись и я почувствовал плечом божественное совершенство маленькой и твердой груди юной эллинки.

Мои джинсы вдруг стали неожиданно узки.

- У вас такие синие глаза!

прошептала она о контактных линзах леди Ди

Тогда я крепко взял голову Васи в свои ладони и потянул к себе. Она готовно закрыла глаза и слегка приоткрыла губы.

В ту же самую секунду я стал невероятно противен сам себе. В который уже раз за долгий,испещренный мусорными свалками сегодняшний день.

Женщины отбирают у нас волю не тем, что подкладывают под груди поролон и нарочито забывают застегнуть верхнюю пуговицу. Нет. Хотя и эти штучки я бы подверг строгому лицензированию.

Вот скажем, хочешь, красотка, чтобы у тебя на ягодицах красовалась надпись кисс-кисс, вызывающая греховные брожения в среде правоверных или православных или просто законопослушных - тогда плати пошлину государству. Гигантский приток средств позволил бы построить новые школы, больницы детские сады, а главное - тюрьмы.

Хотя, несомненно главный прием женщины, ее смертельное айкидо, это впарить самцу уверенность, будто ее вековое сопротивление может быть очень легко сломлено. Тогда он, сохатый, сам полетит с головою в пропасть.

Оттолкнуть от себя молоденькое нежное существо, которое технически являлось моей мачехой, стоило мне неимоверного волевого усилия. Достаточно неудачной попытки инцеста с тетушкой - в первый день на свободе. И так попаду в ад. Ох и хороша маленькая дочь Эллады, что тут и говорить. Когда девы так свежи и молоды, то легко прощать если они беспросветно тупы или не обращать внимание - если они по дикой случайности природы оказались в разы умнее нас!

От греха подальше, я, буркнув “пойду курну” -  кубарем выскочил из отцовской северо-восточной резиденции.

Странные, нездоровые мысли о татарочке Рамиле в лагере, скомканный и растоптанный секс с леди Ди, попытки вступить в примитивный контакт с новыми родственниками - весь этот кошмар заставил меня заподозрить начало какого-то фрейдо-неприятного отклонения от нормы.  Будучи практикующим хиромантом и херопрактиком я выписал себе одно радикальное средство, которое, на мой взгляд, должно было немедленно подействовать.

Сейчас же я поеду к отрогам гостиницы Узбекистан, сниму там проститутку, грязно ее использую и выпихну из кровати бесцеремонным пинком. Это вернет мне главное чего последние годы все кому не лень пытаются меня лишить - уверенность в себе. Денег на проститутку более чем достаточно. И потом - опять же - отец дал хороший совет насчет работы.  Может повезет снять так кретина, который захочется сфоткаться с Амуром Тимуром и его сранной лошадью.

Чтобы быстрее прорваться к стоянке такси и безотлагательно осуществить мой блестящий план - я рванул короткой дорогой через заброшенный парк культуры и отдыха советских граждан. Постсоветские вожди атлантиды превратили его в какую жуткую пародию на английский Стоунхендж, в котором недавно прошли испытания небольшой термоядерной бомбы.

Настоящий парк тюркского периода с обугленным пионером Валей Котиком, который со смертельной тоской во взгляде смотрел на спину комсомолки. У комсомолки куском  ржавой арматуры торчал из шеи перебитый позвоночник. На закопченной спине самого Котика, изуверы нацарапали короткое слово “кут”,абсолютно безпочвенно обвиняющий пионера в склонности к запретной греческой любви.

В этом жутком сюрреалистическом месте мне пришла в голову блестящая мысль. Я останусь жить тут же - в четвертом измерении мертвого парка.

Стану отлавливать по ночам молодых греческих пэтэушниц, драть их как макар своих телят, и  тут же душить- прямо у ног вечно юного пионэра Вали Котика.

Затем, ритуально раздев девушек донога, стану вырезать на красивой груди буквы бета, лямбда и мю.

Приложив к кровоточащим грудям белоснежный лист бумаги, стану снимать с букв сюрреалистический кровавый отпечаток и отправлять утром в редакцию газеты Правда Востока.

В конце концов, джамахирия обретя независимость, конституцию, армию и даже флот, вполне имеет право обзавестись собственным нэзалэжным маньяком. А чтобы не возникли невольные ассоциации с Зодиаком, стану подписывать страшные послание еще более жутким словом Махсустранс. Или Хокимият. А еще лучше - махаллинский кумитет. Можно и с греческим налетом, чтобы сбить легавым со следа - искренне ваш Еврипидис Христозопулос или  с уважением - Фемистоклюс Папастратос.

Как отметили в правоохранительных органах, городское управление внутренних дел Ташкента и УВД ташкентской области работают в усиленном режиме. Расследование взято под контроль прокуратурой города.Сотрудники милиции проводят ежедневные рейды в заброшенных парках и подпольных публичных домах.

О черт тебя дери! Вспомнил. Какого-то хера от меня понадобилось желтушноокому штабс-капитану Казематову. Неужели меня опознал-таки шашлычный терпила? Хотя едва ли - тогда бы чиланзарские мусора щекотились. Да и хрен они так быстро бы среагировали. А может  им стуканула за утреннюю разборку леди Ди? Да вряд-ли. Ее должно было удовлетворить мое выдворение за пределы. Потом Алинюшка-поскакушка блеванула - совсем Ди теперь должно быть не до меня. А вдруг она обнаружила пропажу стольника?

Тоска. Мне нужен воздух и пространство для прыжка. А где же его взять, когда вокруг столько малознакомых людей пытаются устроить мою судьбу.

***

Между тем судьба моя вовсю устраивалась как могла сама. В тот долгий грустный день, когда никаких судьбоносных событий я уже не ожидал, мы и встретились с моей Барби.

Хотя ее звали Анна. Но какая-там Анна! Барби - настоящая Барби. Именно с нее, с моей Анны когда-то содрали и растиражировали образ блондинки куклы. А вовсе и не наоборот. Анна не подражала Барби. Это Барби подражала ей.

А еще был судьбоносный шарик. Как предвестник моей Барби. Кажется вот тут надо бы по порядку - чтоб не запудривать вам мозг лишний раз.

А по порядку судьбоносным как раз был  вообще-то таксист. Если вот вы разведчик-нелегал или просто раздолбай не в ладах с законом и головой, а вам нужно быстро получать максимум исходной информации - такси. Покатайтесь пару часиков. И заткнитесь - сейчас не надо говорить о самом главном и важном во Вселенной - вашей замечательной персоне. Сейчас надо слушать таксистов и постигать. Кладези урбана. Мобильные носители информации. Какой там к чертям рамблер или флоппи-диск. Таксавой-акя - вот безлимитный  сверхскоростной интернет.

Оказывается, пока я топтал лагеря и пересылки(этапом из Твери - зла немерено) - ушлые французики, подозреваю не без участия леди Ди или ее подельников с факультета французкой филологии - воздвигли “ваще пиздес гастиница-дэ, брат”

“Ваще пиздес-гастиница” действительно выглядела впечатляющее. Какой там Хотел Узбекистан. Современная структура. Монолитный железобетон. Эт я вам как профессиональный турецкий строитель говорю. Англитер востока. Париж Хилтон.

Тут же в Интерконтинентали и начались мои университеты вольного человека.

Я был почти уверен, что долго я в вестибюле не продержусь - не в форме, может даже и на порог не пустят, но не попытаться провести разведку боем я не мог.

Есть вот такие насквозь честные и благородные люди - они если видят, что дверь закрыта, то даже не пытаются ее толкнуть - убедиться. Разворачиваются и уходят. Просто уходят. Заклинаю вас, друзья мои - не будьте такими людьми. Нет - я не говорю вам - таскайте с собой всюду фому фомича и рыцарский набор отмычек. Упаси боже. Это дело вкуса и личных пристрастий. Но толкнуть-то дверь нетрудно, правда? Просто глянуть - а может открыто и вас внутри давно ждет удача.

- Ты живешь здесь? В каком номере?

- Да нет. Переводчик я. Подработать бы мне слегонца - может услужу кому. А там и с тобой, братджян, все по уму раскидаю!

- Переводчикь-чикь? Какой ты перводчикь - ты Шурикь настоящий. Пад кем ходишь, Шурикь?

- Известно под кем - под кем и все - под Богом хожу.

- Ийе! Баптист ты , а не преводчикь. Иди другой места понял да. Переводчикь тут есть свой.

- Точно?

-Тощщна, ошна! Ок юль - досвидания.

Понятно. Дверь открыта, но охраняет цепной пес. Нужно будет прикормить, но сперва -  давайте-ка прощупаем периметр. На предмет бесплатной пенетрации. Может у этих разинь есть дверь через ресторан или служебный вход без вохры. Вы не сдавайтесь сразу никогда. У этих абрамов своя адженда - у вас - своя.  Мне про это шарик и рассказал. Ага.

Тут же за поворотом. За новенькими, не чета северо-восточным, мусорными баками. Двойная дверь какого конференц-зала распахнулась и толстый вепрь с золотой  межконтинетальной блямбой на халате выкатил из нее тележку с объедками.

А следом за вепрем на волю вдруг вырвался желтенький шарик.

Я когда садился таких еще не делали. Ну не закачивали гелием или еще бох весть чем. Не летали шарики нашего детства, надутые багровыми щеками родителей.

А этот - рванулся из дверей и бегом - на волю. То вверх, то вниз, то зависнет неподвижно, то закружится в детском танце. Желтый шарик, маленькое солнце.

А потом он вдруг решил погеройствовать. Снизился и дерзко бросился через дорогу. У самой земли. Шарик стал играть в орлянку с тупорылыми машинами. Он дразнил их, прыгал на плоские бошки, щекотал им рыла, пинал под хвост. На грани полного фола. Между самых колес.

Я был уверен - его раздавят. Раздавят в любую секунду - вот-вот. Онже смертник этот желтый шарик.  Вот так и стоял и ждал хлопка - затаив дыхание.

А мой маленький друг - вволю напрыгавшись по проезжей части и чуть не столкнув лбами скорую помощь и старенький москвич, подмигнул мне на прощание и стал быстро-быстро подниматься прямо в небо.

Этот шарик наполнил меня такой силой, такой надеждой, что я тотчас дал себе слово - всегда жить так же свободно и дерзко, как вот этот маленький желтый шалун. И хотя уже исчез он в небе маленьким желтеньким пунктиком - я все еще пялился наверх, чувствуя как постепенно затекает шея.

Я вырвусь. Я оторвусь вот так же от земли и полечу. Полечу прочь от козней юртбаши и серого затянутого лагерной сеткой великого будущего джамахирии.

Стоило мне принять желтый шарик как своего  личного спасителя и бесконечно уверовать в его простенькое евангелие - так на меня и обрушились чудеса великие.

А первое - очень важное, может даже и главное чудо - была  моя Барби.

Сначала возник дробный цокот ее острых каблучков. Потом в проеме двери появилась она сама. Каблучки принадлежали высоченным узким ботфортам петровского фасона. Ботфорты были натянуны на длиннющие ноги умопомрачительно совершенной формы.  Божественную стройность украшала небольшая, почти невесомая грудка, плавно переходящая в изящную шею. Таких сочных губ я не видывал даже на развороте Плейбоя. В ее синие глаза невозможно было смотреть не подавляя желания бросится перед ней ниц и целовать землю у ее каблуков. Было видно, что природа сделала ее брюнеткой, но волосы были цвета барби-блондинка - просто смертоносное сочетание сразившее меня.

Я превратился в подобие соляного столба. Да и не только я - мне что много надо было? Не  только я- но и  интерконтинетальный вепрь, устроивший тут себе перкур,рядом со своей мерзкой тележкой, вепрь широко раскрыл заплывшие салом глаза и  проглотил тлеющий окурок.

- Саламчик синегла-а-азый пропела она мне

Весь ее вид, манера, интонация - свидетельствовало об одном. Тут бы и папа римский не усомнился - Барби была интердевочка из интерконтинеталя. Я  горячо возблагодарил судьбу, что такая красивая принцесса оказалась по совместительству проституткой. Теперь не смотря на то что, она даже без каблуков выше меня минимум на две головы и у меня никогда бы не хватило духу с ней заговорить, не смотря на все это - я могу себе позволить все. И прямо сейчас.

- Привет, Барби!

просипел я

***

Афганский альбом. Авиабаза Ханабад.

В 1979 году на базе ВВС Ханабад, недалеко от узбекского города Карши стали базироваться советские бомбардировщики Ту 16(по кодификации НАТО: Badger — Барсук) частично перемещенные сюда 184-м гвардейским тяжелобомбардировочный авиаполком в  украинских Прилуках.

С первых дней афганской войны база была задействована во всех крупных операциях ОКСВА -ограниченного контингента советских войск в Афганистане.

На момент распада СССР в Ханабаде находилось 18 боевых самолётов.

В 1994 году между РФ и Узбекской джамахирией был подписан договор о содействии в развитии узбекских ВВС . На день подписания договора 95 процентов узбекских летчиков были русские. Нужно было решать  проблему устаревшего авиапарка и подготовки местных Покрышкиных и Коккинаки.

Очевидно, задача не была приоритетной потому что в день, когда на ханабадский аэродром ступили ботинки первых подразделений американской десятой горно-стрелковой дивизии - основную функцию , которую несла огромная территория базы был откорм личных отар - баранов, принадлежащих новоиспеченному командованию узбекских воздушных сил.

Дорогущая инфракструктура приходила в упадок. Обсыпались перекрытия подземных ангаров, трескался бетон ВПП,в запущенном состоянии находилось радиолокационное и светотехническое оборудование, разобраны дальние стоянки.

Настоящим экологическим бедствием стал подземный склад ГСМ - горючка и смазочные материалы нашли дорогу в грунтовые воды. Это было крупномасштабное экологическое бедствие. Стоило только копнуть на метр- другой вглубь ханабадской землицы- и с дуру можно было решить, будто под аэродромом находится нефтяное месторождение.

В начале октября 2001 года одна тысяча военнослужащих десятой элитной горно-стрелковой дивизии, прописанной к Форту Драм, штат Нью-Йорк, подняли над Ханабадом  новенький звездно-полосатый флаг.

Первое что они сделали это быстро воздвигли забор из контейнеров поставленных друг на дружку. Теперь в дополнение к внешнему рубежу обороны - довольно солидному бетонному забору советских времен, в течении нескольких часов возник внутренний - стальной. Поднаторевшие в оккупации - Джи Ай действовали быстро, слажено и четко.

Выставив посты и КПП - солдаты быстро натянули гигантские полевые палатки, расставили био-туалеты и протянули первые метры оптоволокнистого кабеля для интранета.

Следующие гости были представители Диспетчерской службы ВВС США. Эксперты с ноутбуками из которых торчали спутниковые антенки прошли каждый метр полученной без единного выстрела территории и составили длинный список материалов необходимых для скорейшей модернизации аэродрома.

В одинокой башне диспетчера, который в последнее время наблюдал за стратегическим передвижением баранов по полю - появились шумные крепыши-сигнальщики из войск связи, которые быстро начали монтировать американское диспетчерское оборудование.

Позади диспетчерской быстро раскрылись зонтики гигантских спутниковых тарелок.

На башне появилась табличка К2 - база ВВС Оплот свободы. К-2 - пому что по английски название начинается с двух К: “Karshi-Khanabad”

Только после этого в Ханабад стал прибывать основной контингент - а именно сами представители ВВС.

Как и во всех армиях мира - летчики и их обслуга - ребята  с привлегиями. Но тут им пришлось слегка нахмуриться - общее командование осуществляли офицеры 164-го подразделения военно-интендантской службы Армии. Хотя вскоре количество летчиков и аэродромной обслуги превышало количество армейских горных стрелков - летунам все же пришлось подчиняться более жестким армейским правилам, а это значит не щеголять в футболках с короткими рукавами, несмотря на узбекскую жару, не баловаться пивком, даже вне часов несения службы и не крутить романов с солдатами в юбках, коих в Ханабаде было нпревиликое множество.

Непривычные к этой жесткой дисциплине летчики постоянно нарушали правила, вызывая кучу трений, нареканий и курьезов.



продолжение следует

Tweet