Помню, я думал, какие жуткие все  остальные дети. С ними что-то было не так. Они были толпа. А я ненавижу толпы.
Ч. Буковски

Родился и вырос я в провинциальном городке огромной страны, величественно называвшейся тогда Союз Советских Социалистических Республик. За неделю до моего рождения умер любимец советских граждан: бард, поэт, актёр Владимир Высоцкий, а спустя почти две недели после - американец, поющий на французском языке, Joe Dassin.
Мои родители, «выпорхнувшие» из родительского гнезда, «перелетевшие» временно учиться в Ленинград, встретились на учёбе в техническом институте. Жили они в общежитии. За несколько месяцев до моего рождения сыграли свадьбу. Спустя менее, чем через два года, развелись и разъехались по своим городам. Отец вскоре повторно женился. Мама через некоторое время вышла замуж, и по истечении приблизительно трёх лет, вновь развелась. Через год повторила бракосочетание в третий раз, но и этой официальной, последней  регистрации суждено было стать аннулированной. Родители мамы (мои бабушка с дедушкой), воспитывали своих детей в строгости. Деду в период начала Великой Отечественной войны стукнуло 16 лет, и он попал на флот мотористом. После войны, как известно окончившейся через четыре года, отслужил ещё 3 года в ВМФ, таким образом, вся его юность пришлась на военную эпоху. Сам он рассказывал, что для них затянувшаяся служба  воспринималась как нечто естественное, и ему казалось, что он так и родился в бушлате. Семь лет в армии оставили неизгладимый отпечаток, и впоследствии, создав свою семью, многие порядки он перенёс в свой дом и требовал строжайшего их выполнения, именуемое «дисциплиной»: на стульях не должна была висеть одежда, ежедневная влажная уборка, раз в неделю – генеральная, обед должен быть съеден, а иначе «за шиворот» и, разумеется, никаких «это буду есть», а «это не буду». 
    Первые мои детские воспоминания –  однокомнатная хрущёвка, где жили я, мама со вторым отчимом, и прабабушка, вскоре переехавшая к бабушке с дедушкой. Типичная советская квартира с газовой плитой, совмещённым санузлом, маленьким черно-белым телевизором с первым и вторым каналом, радиоточка, шкаф,  диван возле стены, и небольшая кроватка в которой я спал.
Обязательное, ежедневное, кроме выходных и праздников, посещение детского садика мне не понравилось сразу. Эти серые будни детства у меня всегда будут ассоциироваться со строгой воспитательницей, манной кашей с комками, противным какао, обязательными прогулками, послеобеденным сном, во время которого почти никогда не хотелось спать. Вся эта система была выстроена в репрессивном ключе. На территории детского учреждения витал дух несвободы. По всей видимости, предполагалось, что уже с детства, нас - юных граждан социалистической страны, следует приучать к строгости, дисциплине, и дать понять, что каждый в отдельности – всего-лишь маленький винтик, которому следует подчиняться и слушаться. Индивидуализм не приветствовался, любимчиками являлись те, кто чувствовал себя в такой среде комфортно и был всем доволен.
    Один день в детском саду как две капли воды был схож с предыдущим. Детей, как багаж на вокзале, сдавали воспитателям. Мы завтракали, затем нас строили в одну шеренгу по ранжиру, выводили на прогулку. После игры в песочницах, катании на горке, либо просто отсиживании на детской веранде, детей выстраивали парами и заводили обратно в двухэтажное кирпичное здание. Далее посещение общего для девочек и мальчиков туалета, а затем умывание. Потом мы обедали и ложились спать. После были дневные игры, продолжавшиеся до тех пор, пока детей не заберут обратно родители.   
    Приблизительно так и тянулась треть времени детства, разбавляемая изредка утренниками по поводу каких-либо праздников, на одном из которых однажды состоялся мой музыкальный дебют: я исполнил на детском металлофоне мелодию русской народной песни «Во поле берёза стояла»…
Как это частенько происходит во многих авторитарных системах, у нас были две воспитательницы: строгая и добрая, олицетворяющие собой кнут и пряник. Дети вздыхали спокойно, когда на смену заступала добрая, а строгую не любили, но боялись. Во время тихого часа, частенько звучали окрики:
- Иванов, а ну перестань вертеться, глаза закрыл и быстро спать!
И вот, бывало, вертишься целый час, или два. Спать не хочется, но надо изображать сон, закрывать глаза, не шевелиться, и ждать команды: «Подъём». Затем делать зарядку, одеваться, детским стадом идти мыться в общие раковины, полдничать, и снова уходить на прогулку, если не придумают иную «культурную» программу.
Не обходилось и без последствий. Так, однажды,  во время тихого часа, девочка не могла уснуть, вертелась. В её адрес прозвучало грозно-педагогическое:
- Спи!
После другой команды – «Подъём!» выяснилось, что вертелась она неспроста, и закончился тихий час для неё мокрыми простынями, матрасом и трусиками…

О моей первой любви и преданности я узнал из уст своей матери: на семейных застольях, среди прочих одних и тех же историй, она время от времени вспоминала про некую девочку Надю, с которой я дружил. Потом её перевели в другой детский сад, а я грустил по этому поводу. Хотя сам, хоть убей, не помню такой истории – мне запомнилась другая девочка - Оля. С ней я проводил досуг во время уличных прогулок. С другими было не столь интересно. Появился у меня вскоре и враг Серёжа. Задиристый и нагловатый паренёк. Время от времени между нами происходили стычки по пустякам, инициатором которых был он. Одной из причин его недовольства и внимания ко мне являлось то, что я единственный из всей группы носил очки. С рождения у меня выявили миопию и астигматизм. К Серёже с обожанием относилась толстая нянечка, и его всегда оправдывали в конфликтах, несмотря на то, что он был зачинщиком. Система всегда выгораживает своих, независимо от того, кто прав. Позже у него появился союзник – Коля, новенький мальчик. Мы бросили недружелюбные взгляды друг на друга в первый же день его прихода. Николай обладал прищуром хитрого, скользкого ребёнка. Первое время он присматривался к атмосфере в группе, воспитателям, другим детям. Затем он примкнул к группировке Серёжи, обросшей к тому времени двумя шестёрками. Мне было всё равно, пока я не понял, что он положил глаз на Олю.
На одной  из прогулок мы с Ольгой, отделившись от всех, развлекались на детской горке. Коля хитро поглядывал в нашу сторону. Затем подошёл и стал вмешиваться. Позже куда-то ушёл, и вернулся  вместе со строгой воспитательницей. Меня отозвали в сторону. Произошёл допрос:
- Ты почему обозвал Колю? – деспотично спрашивала воспитательница.
- Я не обзывал Колю, – удивился я.
- Не ври! – истерила она, - немедленно ответь, почему ты его так назвал?!
- Как «так»?
- Вот и повтори мне!
- Я не знаю, - сдался я.
- Значит так, если ты сейчас не назовёшь мне это слово – пеняй на себя!
Я молчал.
- Вот милиция приедет и тебя заберёт!
Мне нечего было сказать в ответ.
- Ну, так что, как ты обозвал Колю?
- Не знаю… Дурак?
- Нет!
- Унитаз?
- Нет!!!
Я быстро исчерпал свой немногочисленный, на момент детства, словарный запас ругательных слов, и сказал, что сдаюсь.
Перед обедом всю группу предупредили о том, что я плохо поступил и буду наказан. А после тихого часа все отправились на прогулку, а меня оставили стоять «вспоминать» и «подумать о своём поведении» у шкафа. Когда дети вернулись с прогулки, я что-то сказал Оле, но она, вдруг, презрительно на меня посмотрела. 
- Я с тобой больше не дружу! – заявила она
- Почему?
- Потому что ты обозвал Колю!
- Но… Я не обзывал Колю! Мы же вместе были на горке, ты же видела!..
- Нет обозвал! Иначе бы тебя не наказали, - блеснула женской логикой она.
После этого случая мы не дружили. Так впервые в своёй жизни я узнал, что такое наказание за ложное обвинение и женское предательство.

Дома я, как правило, был предоставлен сам себе. У меня было много книжек-раскрасок, игра «за рулем», которая, впрочем, валялась без дела, потому что в те времена батарейки были дефицит. Вообще, про многие вещи в то время говорили, что их не достать, потому что это дефицит. Зато у меня был металлофон, пара плюшевых зверей и ещё детское маленькое пианино. Пианино очень быстро вышло из строя. Одним субботним утром, когда мама спала, я попытался его исправить, в результате вывалилась часть клавишей. Мама, проснувшись, устроила истерику и орала:
- Сломал пианино! Мастер-ломастер! Молодец! Нечего сказать!
Однако у меня проявлялись в раннем возрасте музыкальные способности. Я любил музыку с детства. Мне купили маленький проигрыватель, на котором можно было слушать пластинки небольшого диаметра. В основном на «виниле» такого формата выпускали детские сказки: «Про чебурашку и крокодила Гену», «Про Вини пуха» и прочие.
Как-то раз  к нам в гости приехал дядя Лёня. Он подарил мне синюю машинку с дистанционным управлением. Играл я с ней недели две, а затем сели батарейки. И как вы, наверное, уже догадались – их не было в продаже, и машинка валялась без дела. Причём батарейки появились, когда мне стукнуло 12 лет, но эта игрушка мне уже была нафиг не нужна. А Дядя Лёня, её подаривший, был мой родной папа, приехавший ненадолго…
Позднее из нашей квартиры отчим (про которого я думал, что он и есть мой отец) вывез часть вещей. И последний раз я увидел с балкона как он уходил… навсегда.
Пока мама занималась переживанием из-за того, как нелепо складывалась жизнь, я развлекал себя книжками. Так я научился читать. Немало историй про Ленина я прочёл именно в том нежном возрасте.

После предательства Ольги мне окончательно надоело ходить в детский сад. Было не интересно со сверстниками. И после обеда, когда все предпочитали бегать и заниматься всякой ерундой, я брал книжку, садился и спокойно читал. На меня обратила внимание воспитательница, поинтересовалась, почему я так долго сижу и смотрю на картинки, а не бегаю со всеми. Я ей сказал, что читаю.
- Ты умеешь читать? – удивилась она.
- Да.
- Расскажи, про что эта книжка.
- Я пересказал вкратце.
Через неделю, когда на улице была плохая погода, детей усадили по местам, а меня вызвали их развлекать. В свои 5 лет я сидел за воспитательским столом и читал вслух какую-то книгу. Группа прониклась ко мне уважением. Особенно, когда у нас появилась «интеллектуальная» игра с карточками, на которых были написаны вопросы. Я стал просто незаменим для детского коллектива. И когда, однажды, мне закапали глаза атропином, вся группа ходила в депрессии, потому что больше никто не мог прочитать написанное на карточке, и игра встала.
Мама, вскоре, обзавелась третьим мужем. Я его называл дядя Саша. А бабушке с дедушкой выделили двухкомнатную квартиру в новостройке, и мы с мамой и её новым отчимом благополучно в неё переехали. 
Детство проходит быстро. Я и оглянуться не успел, как наступила пора переходить в заключительную – подготовительную группу. По неведомым мне причинам произошло расформирование. Я и ещё несколько человек вошли в состав средней группы. Мой враг - Серёжа и компания, канули в лету. Остальные, в том числе я, чувствовали себя очень большими и взрослыми, находясь в группе младшей по возрасту. Кто-то даже устраивал подобие дедовщины, и снобистски возвышался над «малышнёй». Я в тот период ожидал лета, потому что после него наступал новый этап в жизни – школа, да ещё намечалась поездка в Ленинград.
Я был счастлив, когда эра детского сада завершилась для меня и я наконец дождался вступления в новый этап жизни – первый раз в первый класс…

Tweet