В старые (стародавние) мохнатые времена, когда солнце вставало на западе и топилось в священной реке Ганг где-то на востоке. Когда петухи топтали кур, а между собой ни-ни даже на пасху. Жил да был в одной исключительно южной стране падишах. Виноват, ПАДИШАХ! И звали его…. Впрочем, никто его не звал, он постоянно приходил сам. Падишах ёптэ.…

И были у того падишаха три сына. Двое визири, а третий Ибрагимушко-дервишок. Вот как-то раз поздней ночью восхотелось падишаху, нет, не есть. Пожрал он час назад, да ещё под подушку кое-что успел спиздить. А просто восхотелось телесами потереться без злого умысла. А аппаратура взяла и не сработала. Лежит себе, как из противотанкового лука расстрелянная, да родинки на жопе считает.

И тогда в страшном горе и сомнениях о своей половой принадлежности, созвал наш падишах к себе сыновей.
Пришли сыновья на его зов, а куда денешься, батя зовёт. Сонные, квёлые, в помаде и разном там. Падишах же им и говорит:
- Страшное горе посетило наш дом пацаны. Походу не будет у вас больше ни братьев, ни даже сестёр, хуй бы им в паранджу. А по сему приказываю вам. Пойдите и принесите мне молодильную марахуйю.

- Слышь бать, а чё это за хуйня? – спросил самый смышлёный, сонно облизывая козявку на пальце брата.
- Да я хуй её знает сынок, типа Элеутерококка, но торкает рещще, отвечал падишах. – Пиздуйте по-тихому и без марахуйи волшебной не возвращайтесь. А то понимаешь четыреста жён, семьсот наложниц и  этих … ласковых, а ходят все как одно нетоптаные и на меня дуются как мыши на шурпу. Умные дохуя, а пиздить некому. 
При этих словах сыновья как-то ехидно переглянулись, но смолчали.

- О Тадж Махал моего сердца! - встрял средний. – А может ну её ту марихуайю? Давай мы жребий кинем и младший в аптеку за пиявками метнётся? Нормальная штука, и сосут смачно, как мама…
- Нет! Референдума не будет! - рявкнул Падишах. Идите нахуй по-доброму, в смысле за марахуйей.

Вздохнули дети, попиздели под нос для приличия, собрали свои падишахские игрушки в рюкзаки, да и тронулись в сторону ближайшего экватора. А хули делать? Папа в гневе ебать, какой суровый и дурной. Не посмотрит на родственные узлы. Скормит своре сторожевых шавок-удмуртов, которые с подачи хозяина или хозяйки грызут, но не доедают. А это друзья мои не то что страшно, но противно.

Шли братья, шли, хуйяк, развилка! Неа, не та. Дорога растрояицца, а как раз по серёдке камень лежит, вернее всего гронит или смарагд какой нито. На камне письмена, и написаны они ни хуя не по-падишахски. Попробовал старший сын читать, хуй там. Да он и читать-то не умел отродясь. Чисто понтанулся для ржачки. Ему на ночь сказки и то пьяные евнухи «за погладить» читали. Средний даже пробовать не стал, ему на войне палец орболетом оторвало. Настала очередь Ибрагимушки. Ну, здеся сам Иисус Христосович велел, как ни как дервишок, хоть и хуёвый.

Буквы, как ни странно оказались знакомые. Он такие дома во дворце у бати на туалетном папирусе читал. Смотрит, а буковки-то в слова складываются. Забавно блять! Начал читать: Проезжий визирь, коли поедешь ты направо, то всяко-разно пизда тебе придёт, не исключено что нестроевая и до смерти. Ежели налево повернёшь, то совесть потеряешь, но любимым сыном у бати останешься. Прямо ездить ваще не рекомендую, там шайка геев засадой сидит. Пешего ли, конного, а если поймают, пиздец! Заставляют носить жёлто-голубые одёжы, сало есть, да похваляться первородством.

Кончились буквицы, Ибрагимушко помочил палец во рту старшего брата и вознамерился перелистнуть дальше. Хуй там! Камень же блять, забыли?
Вобщем покумекали братья, кинули жребий, да и поехали. Ну, а хули у камня погоды ждать?
Старший, как самый смекалистый выбрал путь-дорожку левую. Уж лучше совесть потерять, чем буйную головушку в чалме шелкОвой. Средний быстренько перемигнулся со старшаком и дриснул прямо. Туда где неведомые геи с салом засели.
А Ибрагимушке-дервишку досталась дорожка правая. Туда, где пизда злая неминучая.

Оставим старших братьев покедова. И поглядим, что там с Ибрагимушкой деется. Вот скакал паренёк, скакал. Наверное, недели две, не меньше. Смотрит, а лошади-то нету? Ну, так хули, её и не было. В большой семье еблом не щёлкай. Притомился Ибрагимушко, спотел весь, пахнуть начал всяким непотребством с элементами органики. Чё делать? (с)

Глядь, а возле дороги оазис со всякими драценами и в ём, юрта стоит, на пеликаньих лапках. Подскакал паренёк к юрте, да как крикнет голосом страшным (ажно сам струсил), - юрта-юрта, встань ко мне передом, а к оазису задом.
Крикнул так-то, да и замер. А из юрты вылазит злая старуха Жалмауыс-Кемпир. Зубы из нержавейки-пищёвки, когти бронзовые и почему-то с хуем. Ну, так ближнее зарубежье, может у них эдак носют.

- Что тебе надо странник? – страшным голосом взвыла старуха и тоже слегонца сыканулась. – Как посмел ты зайти в мою заповедную полупустыню?
- Ебальник притвори старая распутница. Чем витязей пугать, лучше бы хуй спрятала, и поболее видали, - промямлил наш дервишок себе под нос. - Посмел, да и всё тут.

- Ах ты, харя охуевшая, - вскипела ведьма. – Да я ж тебя щас в жабу, в хохла…. Да это и не хуй вовсе, а типа для страху. Мало ли кто по дорогам шастает, времена не спокойные.
- Ногами-то не больно сучи шалава такырная, не на такого напала, - настырно продолжал парень, беспрестанно пукая от собственной наглости. – Лучше помоги мне найти зачарованную молодильную марахуйю.
- Ну, ёптэ! Так бы сразу и сказал, что за фруктами, - осклабилась при помощи лица  колдунья. Иди пока постирнись вон там за юртой в арыке. Чую облегчился ты прямо в шальвары. А я тем временем в сад схожу.

Пока паренёк отстирывал свои исподники, в Падишахии именуемые кольсонами. Пока отскребал ногтями пёстрые от яйцеглиста сушонки, налипшие ещё в прошлых походах, старуха обернулась.
В её руках так и сверкала всеми цветами волшебная марахуйя.
Вот сынок, - с гордостью прошамкала ведьма, - волшебная марахуйя! Но не всякий может взять её в руки, а только тот, который не побоится меня, да и обслужит как следоват.

Закручинился Ибрагимушко, а делать нечего. Как ни крути, а всё же придётся ведьму на пипиське богатырской вертеть да Тарзаном прикидываться. А поскольку он стирался, то и штаны снимать ему не потребовалось. Подошёл он к старухе, а сам трясётся весь от брезгливости. А ведьма глядит на его замёрзшее от ледяной воды естество и спрашивает: - Это у тебя, почему размер мальчикОвый, о минарет моего влагалища? Ну да ладно, пошли в махаллю. Я так типа спальню свою девичью обзываю, гггыыы….
А в юрте обернулась старуха русалкой златовласой, подходит к Ибрагимушке (стоп, у неё же ног нету!) Подползает она к парню и ну жабрами об ичиги тереться.

Трое суток ебла ненасытная ведьма парнишку, трое суток терзала его плоть своими стальными зубами и когтями из торриево-бериллиевой бронзы. А на четвёртые сутки они кончили. И то хвала Цебалоту. Уж как они прощались, как плакались оба. Ведьма поклялась ждать своего расширенного хоть до скончания века. А Ибрагимушко последний раз поцеловал нежданную любовницу, коснувшись своим языком, раздвоённого языка бабы. Почему раздвоённого? Писдец вы спросили. Баба же!

Вобщем вернулся парень домой победителем. На входе дал поджопника самому борзому сторожевому удмурту. Да ловко так, нога ажно по колено вошла. Волшебную марахуйю привёз папику, а себе коньюктивит хуя, а то?!  А братья его разлюбезные остались жить там, куда судьба их забросила. Один действительно потерял совесть, зато научился у бати всякие ништяки выпрашивать. Другой и по сей день сало жрякает, да хвалится, какой он невъебенный. А Ибрагимушко унаследовал тятькино падишахство. Сел на престол, да и правит.
Тут и сказочке конец, кто слушал, тот дервишок.