Однажды Че Моданову приснился сон... Приснилось ему, что познакомился он с наркоманами.

Точнее, познакомился-то сначала не с наркоманами, а с комик-труппой «Маски». Ну это он так думал, что это шоу-труппа «Маски», хотя ебала там были сплошь какие-то незнакомые.

Но выглядели они как клоуны, одеты были как клоуны, раскрашены как клоуны и вели себя тоже, сцуко, как ёбаные клоуны. И даже баба сисястая в костюме медсестры наличествовала. Жопой сочной виляла, сиськами задорно трясла, но никому их, зараза такая, не показывала.

И вот подходит к Чемоданову их главный, с рыжим таким хайром, боевой раскраской на роже как у потомка Чингачгука и говорит:

- Не желаете ли, мол, товарищ дорогой, сняться в нашем новом перфомансе? «Наркоман в лифте» называется. У вас и внешность подходящая: вид унылый, дрыщеватый, пиджачок клетчатый как из жопы достали, вот только очёчки на ебале весь вид портят. Но это ничо. Мы их у вас изымем, нарисуем круги под глазами… а, даже рисовать не надо – они и так в наличии. Шприц вот у нашей… ммм… медсестры возьмёте, - и похабно подмигнул сисястой бабе, а та языком губы облизала и вильнула жопой так, что у Чемоданова аж привстал.

- В общем, говорит, дело решённое. Сейчас съёмочную группу организуем и приступим. А снимать будем в вашем подъезде для правдоподобности. Лифт там есть, говна декоративного на стены намажем, блевоты на пол подольём – и вперёд. И ещё такое важное напутствие: в кадре не пиздеть. Покачиваться, почёсываться, на карачки вставать, язык показывать, глаза закатывать, можно даже жопу продемонстрировать. Но пиздеть строго воспрещается!

И так он это веско сказал, что Чемоданов сразу понял: тут творится высокое искусство, а не в лужу пердят.
Кивнул Че Моданов молча и пошёл лифт вызывать. А тут и съёмочная группа подоспела. Намазали лифт говном декоративным.  Декоративное-то оно, может, и декоративное, вот только пахло как настоящее. Блевоты на пол подлили, на стене “ХУЙ” фломастером написали.
В общем, привели в божеский вид. И только мужик с кинокамерой заорал: «Моторррррр!», как двери лифта закрылись, и он куда-то уехал.

Однако, ненадолго. Вскоре лифт вернулся, двери открылись, а там… Там убитые в хлам стоят два торчка и говном киношным декоративным стены расписывают. И похую им на съёмочную группу, похуй на главного рыжего еблана, похуй на Чемоданова и даже на хера с матюгальником и камерой тоже похуй. Им вообще на всё похуй, кроме говна на стенах.

- Вот, зацени Вован, - говорит один и делает жирный мазок, закрывший слово «ХУЙ» в аккурат наполовину, - это, беспесды, Гоген.
- Точно, брателло, - отвечает второй, - давай-ка разбавим это уныние супрематизмом Малевича.

И, недолго думая, лезет себе в штаны, достаёт оттуда шмат точно такого же, но уже совсем не декоративного дерьма, мажет его так, что слова «ХУЙ» уже не видно, что-то там подправляет, гордо вздыбливает говённой рукой волосы на макушке и, немного отшатнувшись, говорит:

- Шедевр, бля. Коричневый треугольник. Настенная роспись. Авангардизм. Первая половина двадцать первого века. Кстати, о росписи: что-то ссать захотелось, а у тебя ботинки грязные, в говне каком-то измазаны. Давай-ка Вован я их сбрызну немного, окачу, так сказать, из живого шланга – они у тебя сразу как новенькие станут! А то негоже великому живописцу ходить по улице в грязных ботинках.

- Хуйня вопрос, - отвечает Вован. Я тоже что-то ссать захотел. Давай – сначала ты мне ссышь на ботинки, потом – я тебе. Как идея?

- Пиздато катит, конгруэнтно, - отвечает второй и начинает вынимать хер из ширинки.

А съёмка-то идёт, камеру никто не выключал. Прожектор светит, софиты под потолком болтаются, полный фарш. Стоит обалдевшая съёмочная группа и смотрит на весь этот цирк глазами как у обезьянки лори.

Рядом толпится шоу-труппа клоунов и по их лицам становится заметно, что они уже поняли, что нихуя они никакие не клоуны, а так – чисто покурить вышли. Ибо супротив правды жизни любое искусство – не более, чем её имитация. Хуета, научно выражаясь.

Тут главному рыжему обидно всё это стало, унизительно, подошёл он к Вовану и как ёбнет ему по тыкве. Но просчитался. Вован-то как раз отливать начал и от такого нежданчика струя резко изменила траекторию, окатив и рыжего и труппу, и съёмочную группу. А прожектор зашипел и лопнул с гулким звуком, оставив Чемоданова в темноте…

Проснулся с утра Че Моданов и подумал: «А что это за хуйня»?

Подумал, оделся, вышел из квартиры, вызвал лифт… а там никого нет. Только на полу наблёвано и в воздухе говном пахнет. И слово «ХУЙ» на стене фломастером написано.
Но это понятно: алкаш Сидоров из пятьдесят второй квартиры домой ехал. А он – человек свой, не наркоман какой-нибудь.
Ему – можно.