S.P.Q.R.

Неумолимо наступало утро следующего дня, дня битвы. В эти дни первые всполохи солнечных лучей над горизонтом как никогда дерзко прорывали ночную прохладу, отодвигая все ночные кошмары и надоедливых насекомых в темные углы за склонами холмов. Поддетая утренним ветерком пыль, струящимся из приоткрытого полога палатки, заметалась в первых проблесках жизни наступающего дня.

В то утро генерал вышел из палатки как всегда, блестя начищенными доспехами, в сопровождении ликторов, готовый к такому дню. Легионы уже стояли на равнине, построенные ровными рядами, с флангов дефилировала сарматская конница, все были готовы сокрушить врага, в нетерпеливом ожидании приказа. На горизонте виднелись знамена противника, конница и слоны поднимали тучи пыли.

Обычно построенные в безукоризненные шеренги, легионы, блестящие медью, с развивающимися знаменами, внимали каждому его слову и  приветствовали Его громогласными криками "Rideamus!, Rideamus!", подобными самой сильной буре. Генерал торжественно приветствовал воинов гербарием легиона, после чего давал приказ.
Но в этот день произошло непоправимое. Сарматский всадник с гербарием легиона проскакал перед строем и жажда крови и наживы, что не давала покоя наёмникам затмила глаза остальным. Как только один из боевых псов сорвался с поводка, за ним бросились все, собаки, люди, кони. Из-за шума двигающейся армии и воинственного клича "Сайра", никто не слышал приказов центурионов, пыль быстро затмила происходящее, лишь только шум битвы разносился над равниной.

В этом шуме генералу вдруг послышались слова на неизвестном языке : "ТИ ХЪЙ!", и в словах этих чувствовалась такая же глубинная неотвратимость, как в привычных слуху "Memento mori" и "Morituri te salutant".

Ваше жизненное кредо

Веки человека, лежащего на кровати под одной простыней, задергались как буд-то там, внутри, шла битва, последняя битва. Потолок. Все хорошо. Утро. Надо вставать. У меня есть обязанности.
Так ежедневно, с рассветом, Он будет просыпаться и забыв про позывы к витальным потребностям, бросаться к  предусмотрительно оставленному включенным на ночь компьютеру, суетливо вспоминая зачем он это делает. Открывать дяч, сайт с гербарием,- всё как на автомате, не приходя в полное сознание.

Позже, когда старческая память вернёт ему остатки сознания, притупленного забытьём тревожного сна, Он будет вспоминать Своё отречение. Он помнит его как сегодня. И еще когда-то мускулистые от работы с клавиатурой плечи, вздрогнут по-детски. И слезы хлынут по морщинистым щекам, непрерываемыми потоками, потоками того, что мы прожили и уже никогда не вернём больше.

Беззаботные лучики солнца, пробивающиеся сквозь плотную застройку городского квартала и косяки окна, беспечно играли, посверкивая, на потной пигментированной лысине.
Еще не слабые плечи содрогались в конвульсиях, а несколько минут назад дремавшая память, с безжалостностью палача, четко вычерчивала воспоминания.

В такие моменты Он готов отдать всю пенсию за возможность хотя бы на день вернуть то блестящее великолепие, тот эпатажный размеренный шаг, с которым Он заходил в дяч каждое утро, как маршал, принимающий парад на елисейских полях, как император, приветствующих своих подданных, оглядывающий построенные в безукоризненные шеренги войска, блестящие сталью, с развивающимися знаменами, которые внимают каждому его слову. Алкаши. Это были его войска. Беззаветно преданные, срущие в дяче сомкнутыми шеренгами, плечом к плечу, как римские легионы. В тот злополучный день они пошли в атаку не дождавшись приказа.

Каждый день это будет повторяться. Снова и снова. Как орёл выклёвывающий печень Гераклу, будет возвращаться детализацией память. Желание вернуть всё это будет неотступно преследовать до боли, до рвоты, как абстинентный синдром, как наркотическая ломка. И нет выхода. Впереди только ужас пробуждения.

Ужасно, ужасно111