Город умирал, задыхался в пыли давно потрескавшегося и выпустившего на волю росточки нездоровых таких же пыльных бледно-зеленых одуванчивов серый и унылый асфальт. Кучи затейливого разнообразного мусора, казалось, жили своей собственной жизнью, подчиняясь какому-то своему внутреннему порядку, но в воздухе витало ощущение отчаяния. безысходности.

Еще тонким пряным ароматом сочился пугающий запах. Запах смерти.
Ветер разбивался о кучи хлама, подхватывал в веселые вихрики отдельные детальки, некогда целых полных своеобразной гармонии мусорных куч, ветер шевелил оборванные провода на потемневших безжизненных бетонных столбах, горбатых, похожих на сгоревшие спички. 
Пустота.  Бетонные коробки высоток смотрели на опустевшие улицы пустыми глазницами оконных проемов, как слепцы, пытающиеся благодарным взглядом случайного прохожего, опустившего в протянутую длань скудную звонкую мелочь.  ветер проносился сквозь трещины, расчертившие бетонных монстров, жутко завывал в пустых темных длинных пыльных коридорах. 

Город умирал.  Скупые лучи заходящего ядовито-красного солнца играли на стенах полуразрушенных зданий, прятались в уже кое-где поглотившей бетонные конструкции, зелени.
Именно в такой Город он вошел.  Его пружинистая походка и напряженность во всем теле выдавали в нем отчаянную готовность при встрече с любой опасностью.  Не его вина, что в этот раз Тропа пролегла так близко от этого зловещего места, места, где он родился.  Да, он помнил Город другим, прекрасным и бурлящим людским потоком днем, светлым и прелестным ночью.

Он помнил радостные лица горожан, веселый гомон детей, скрип качелей, отчаянный визг тормозов и утробное урчание проносящихся мимо автомобилей.
Он помнил... он помнил сладкий запах свежевыпеченного хлеба, озорной запах свежевыделанной кожи, запах, состояние мира и удовлетворенности. 

Сейчас взирая на безлюдные улицы, которые с каждым днем все больше и больше поглощала наступающая зеленая растительность, возвращая себе то, что некогда отвоевал у нее человек, он не мог избавиться от чувства постоянной, въевшейся горечи.
Чувства необъяснимой утраты. тлен. пыль. мириады носящихся в воздухе пылинок, бывших некогда частичками живой плоти горожан.  Тропа манила его, звала, принуждала, гнала, подталкивала его вперед, в вечное Ничто. 

Он не помнил и не желал узнавать, почему изминился этот мир.  Миссия на Тропе казалась ему еще менее понятной.  Единственное, что по человечьи понятно и приемлемо было ему - чувство всепоглощающей ненависти, и еще страха.
Он не навидел. Он боялся. Тех, Кто сотворил с миром Это.
Вечное необъяснимое Зло. Безлюдная вызженная пустыня.  Он не знал встретит ли еще на Тропе подобных себе.
Он не был одинок. Он не мог принять одиночиства, идя по Тропе он нес в себе целый мир, где по-прежнему смеялись дети и он слышал запах свежевыпеченного хлеба.