Севодня мы прощяемся с телом  пикселя Пахомки. Он для многих был  пиздаболом и опущенцем, долбоёбом и недоумком, человеком с большой буквы «Му» и с расчосанным в кровь ЧСВ.
Что оставил нам в наследство этот, не побоюсь  сказать, блестящий сетераст?
ЭЭЭЭээээ… ну в общем всё, что он там писал – меркнет перед последним, обобщающим, в некоторых местах глубоко автобиографичным, произведением. Тяжелая работа - так называется последняя тяжолая работа безвременно слившегося в каналезацию маладово дарования.

О чом этот криатив? Да ниачом! Кака всикда (точнее, как в последних каментариях, полемиках и «криативах») пахомка задаёцца целью изменить существующий порядок вещей? Раскрыть глоза всем фтыкатилям на несправедливость этого мира, ну и вывести всех к свету…

СвятойПахом - Тяжелая работа
 

Толю Мурычева так не пиздили уже лет пятнадцать. Правильней было бы сказать- уничтожали, смешивали с говном, безжалостно уродуя его худосочное, нескладное тело и ломая интеллигентную душу. Последний раз Толика ебашили в армейке. Дедушки с первого дня невзлюбили слабого, комнатного очкарика и его неоконченное высшее. Юноше к тому же не повезло угодить в стройбат, где царили совсем уж бесчеловечные нравы, и Мурычева окрестили Муркой. Он совсем не был приспособлен к такому перелому в своей судьбе, этот Толик, больше всего на свете любивший книги, фильмы про любовь и ванильное мороженое, робкий парнишка из семьи учителей, который до тринадцати лет боялся темноты и дворовых пацанов, чьи шумные игры вызывали у Толи какой то древний, инстиктивный страх.

Как видим уже с первых строк безжалостный критик существующих парядков, наша надежда в борьбе с сатрапами и держымордами в летсе мадераторов, вспомнив свои старые обиды и пиздюлины, щедро награждает ими этого (этих) держиморд.

 

Он каждую ночь вспоминал в казарме мамину стряпню. А еще ему мерещились голые, сисястые девки, задорно подмигивающие бывшему студенту. Драчить юноша не умел, а с женщиной не был ни разу в жизни. Хотя в армию его привела как раз таки телка, сокурсница Толи- Алевтина Матрешина, смазливая и хитрожопая блондинка с лисьими глазками. Мурычев боготворил ее, и представлял Алю то Ассолью, то Джульеттой. Матрешина с завидной регулярностью разводила Толика то на деньги, которые ему давала мама, то на бескорыстную помощь по матчасти, а иногда даже с подругами и гоняла влюбленного дуралея в ларек за пивом и сигаретами. Весь юрфак потешался над Толиком, а Матрешина называла его унылым говном и троглодитом. Правда, за глаза. На третьем курсе Мурычев, отчаянно краснея, признался Але в любви.

Немного воспоминаний о несчастной и нечастой половой жизни пахомки и неновиздь к модератору женцково полу вылились у нево в нехитрый опзатс нехитрого текста. Мадераторша в ужосе затрепетала, прочетав эти обличительные, но вместе с тем наполненные глубочайшими личными переживаниями афтара строки.

 

В стройбате над ним глумились даже такие же духи, как он сам. То пихали спящему бедолаге в карман кителя дохлую мышь, то вставляли между пальцев ног горящий скрутыш бумаги, то попросту давали пинка под зад. Толя постоять за себя не умел, поэтому быстро скатился на самое дно армейской иерархии. Деды издевались более занятно. Им было скучно перед дембелем, а такие, как Мурычев, были лучшим лекарством от скуки. Ефрейтор Бурундуков, самый жестокий дедушка, здоровенный полухохол со свинячьими глазами и картофельным носом, выстраивал после отбоя духов в ряд перед несчастным Толиком и приказывал:
  - Духи! Смирно! Все прсят Мурку исполнить народный танец чукотских оленеводов! - и духи хором скандировали: - Мурка, Мурка, погоняй шкурку!.. - а униженный Толя трясущимися руками спускал трусы, брал сьежившийся писюн в руку и тряс им, как бубном, одновременно пританцовывая. И это было не самым худшим дедовским развлечением. на то, чтоб сбежать из части или хотя бы наложить на себя руки, у солдатика не хватало силы духа.

Эти строки не могли родиццо с потолка  – это плод лично пережытой драмы. Так точно и скурпулёзно передана атмасфера опускания маладово даравания, непризнанново гения, что паневоле начинаешь ему сачюствавать и пережывать. Асобенно тронули строки про дохлую мышь – весьма риалистичьно, весьма.

 

Но прошли годы, и армия забылась, как страшный сон. Мурычев женился на Жоржетте Альбертовне, тихой странноватой женщине, старше его на десять лет, устроился работать продавцом- консультантом в магазин бытовых приборов и увлекся …  сайтом контркультуры Хуй. ру, куда стеснительный Толик заглянул из любопытства… Мурычев, неожиданно для себя, надолго увяз на Хуй. ру, взяв себе помпезный ник Сатрап и забив в аватарку изображение лохматого мужика, прущего бабу, согнувшуюся в три погибели… Однажды не в меру активного Сатрапа приметил владелец сайта, которому понравился энергичный пользователь, и Мурычев, тихо прихуев от свалившегося счастья, стал модератором. Как оказалось, за это еще и платили неплохие деньги, и Толик, не долго думая, уволился из магазина… Он хамил пользователям, банил всех неугодных, завел себе кучку подхалимов и потихоньку начал залупаться на своих коллег из администрации ресурса. О, как сладок ты, вкус власти...

Дальше пошел небольшой сбой, путаница, незнание матчасти и повествование несколько потеряло в динамике, но нашево пейсателя никада не останавливало низнание какой-то там матчясти, паэтаму он, наплевав на условности, пашол дальше.

 

А теперь окровавленный, оплеванный Толик куском плоти в грязных лохмотьях валялся в луже собственных соплей и мочи за гаражами на окраине города, а угрюмого вида гопники в спортивных костюмах и косухах, азартно метелили его ногами, вбивая остатки достоинства поглубже под ребра. Подонки взмахивали кроссовками, целясь в лицо и почки, и весело переговаривались друг с другом, гогоча над растерзанной жертвой. Это были одни из посетителей Хуй. ру, отморозки с никами Рукохуйц, Воен и Колыма, завсегдатаи чата, которых Толя забанил за то, что дружки гопники послали его модераторское величество нахуй. Как они нашли Мурычева, оставалось тайной за семью печатями. Впрочем в угасающем разуме Сатрапа мелькнуло смутное предположение, что такую подставу вполне могли устроить его дражайшие коллеги модераторы, презирающие самодура Толю. Мысль эту он развить не успел, потому что Рукохуйц с размаху вьехал ему в висок, мир захрустел и поплыл, а Мурычев потерял сознание и обмяк.

Тут канешно понеслась неноучнофонтостическая фонтастега, пейсатель умудрилсо совместить в одном маленьком опзатск всю величену перенесённых им обид и личнополученных пездюлин с желаемым «справедливым» судом над мадератораме. Но от этого промаха  произведение не становицца менее читабельным и доказательство тому – ваши камментарии, увожаемые четатели, которые нисамненно будут палажытельными.

Берегите себя – не читайте пахомок. Ну как не читайте – так, падиаганале, чисто поберегите нервы, а то «мир захрустит и поплывьот»…