В конце лета 2005 года меня отправили в мою первую командировку. Пришел как обычно в понедельник на работу и тут меня ошарашили. Весть о том, что я поеду на месяц на ЗГНКМ (Заполярное газо-нефте-конденсатное месторождение) ввергла меня в состояние глубокой подавленности, и всю неделю, собирая бумаги и закупая спецодежду, я страшился неведомого. Несмотря на ясную и понятную запись в командировочном листе «Авторский надзор и проведение экспериментальных работ по инженерной защите подъездных автодорог», будущее рисовалось в весьма смутной и безрадостной перспективе.
            В субботу в два часа ночи мое осоловевшее тело в индифферентном потоке толпы вплыло в огромный американский джамбо-джет, принадлежащий «Сибирским Авиалиниям». Я готовился к смерти, ожидая взлета, писал смски и звонил дорогим мне людям. Ведь последний раз до этого я летал на самолете лет 10 тому назад. Да и вообще, каждый полет для меня – как новое рождение. Все три с половиной часа полета я не мог уснуть, поскольку оказался между симплегадами в виде очень толстой тетеньки, половина живота и грудей которой стекала прямо в мое кресло, и не уступавшего ей в объемах дяди. Я не удивился, узнав, что они – муж с женой: всю дорогу они безмерно радовали меня своим безмятежным щебетаньем. Итог – сутки без сна на одном адреналине.
              В общем, на терминале стоял и ожидал появления рюкзака уже не я, а какая-то малая часть меня, больше похожая на инфузорию-туфельку, чем на инженера-проектировщика. Очнулся более-менее я лишь, когда вышел из здания аэропорта Нового Уренгоя, стал на обдуваемой северными ветрами автобусной остановке и закурил, глядя на расстилавшееся вокруг меня поле мелкого белого песка и торчащих кое-где редких кустиков. Созерцая унылые виды из окна автобуса, я сравнивал предстоящий месяц жизни в этом краю с двухлетним сроком службы в армии.
              На Улице Геологоразведчиков меня уже ожидала маршрутка на Заполярное – желтый крейсер пылеватых песков.  Едва я сел, как в крейсер напихалось до отказа каких-то старателей, буровиков, маркшейдеров и просто северного люда. Напротив меня сел какой-то работяга, с которым мы проболтали до самого Карачарово, где он вышел. Я, до командировки начитавшийся всяких книжек навроде «Чешежопицы» и прочих «колымских рассказов», все интересовался много ли здесь осталось от советских лагерей и о подобном в этом духе. Работяга выдал мне полную справку обо всем, начиная от того, что жить я буду в мажорной гостинице, а не в пролетарских балках, кончая тем, какая здесь замечательная рыбалка и охота.
              Лишившись собеседника после остановки в Карачарово я погрузился в глубокий сон, и я без зазрения совести продрых аж до самого КПП на ЗГНКМ. Где меня уже ждал Юра – мой водитель.
Юра - вот это матерый человечище! Квинтэссенция накопленной человечеством житейской мудрости. Сосуд умений и навыков, человек, который может все. Почти. По крайней мере бензин он мог достать всегда и везде. Ибо по недомыслию моего начальства этого бензина мы были лишены недели две. Если б не Юра, так и сидели бы мы в гостинице «Метелица» или в УОМе и пили бы пиво с рыбой. Ах какие поговорки и присказки он изрекал! Даже речь выделяла этого человека – настолько она была насыщена необычными идиомами и оборотами; когда Юра говорил, слушать можно было часами. Он был яркий пример человека, который без всяких корочек, дипломов и докторских был в стократ более интересным собеседником, чем любой «академик-философ».
В первый день – почти сразу по приезду пришлось поработать. И это в воскресенье! Просто так сложилось, что привезли машину с составом для закрепления поверхности автодороги – для эксперимента. Мне досталась самая трудоемкая часть – поливать этой дрянью из брандспойта экспериментальный участок дороги к забытой всеми базе метанола. Недальновидное начальство не догадалось нанять пару рабочих и пришлось все делать самим. Надо было видеть меня в охотничьих сапогах, гимнастерке, шляпе-афганке; держащего брандспойт словно огнемет. Порой мне казалось что я взлечу – таким сильным был напор жидкости в рукаве, но мы геологи никогда не сдаемся.
Дальше пошла работа не ахти какая сложная. Всего-то делов: съездил до обеда на какую-нибудь УКПГ-3С (Установка комплексной подготовки газа. С – сеноман, кажется) – походил со склерометром и термокосами, поглядел как наши заветы по инженерной защите в жизнь претворяются, на зоне «В» грязь помесил… И можно в столовку. А после – час здорового сна. Ну, а если нету необходимости куда-то ехать – то сиди в «авторском надзоре» в УОМе, кофий пей, кури, создавай видимость бурной деятельности, да слушай вполуха как начальники - Краснов с Казановым ругаются. Эти двое вообще веселили: Казанов – прожженный материалист, а Краснов – фанатичный представитель РПЦ. И это было что-то, когда Краснов разводил Казанова на ультрарелигиозные дебаты. Летела мебель. У нас с Юрой уже рыба жаренная и картошка в номере стыли (умудренный житейским опытом Юра прятал в номере электроплитку), да пиво выдыхалось – девять часов вечера, а этих двоих все нет. Я уж звоню в УОМ: «Александр Иванович, дорогой, мы вас с Казановым уже заждались тут. Рыба стынет, в конце-концов! Сколько можно? Приходите уже, хватит оружьем бряцать!»

А потом случилось и вовсе замечательное: Казанов (а ведь он мой непосредственный начальник) уехал по делам в Надым. Накануне мы заложили эксперимент по дорогам, а результатов ждали не раньше чем через неделю. А материалы для другого эксперимента тоже должны были привести много позже. И так вышло, что мне (а значит и Юре) делать на Заполярном ближайшую неделю было совершенно нечего. И решили мы с Юрой отправиться на рыбалку.
У Юры все есть. Это очередной раз подтверждает его уникальность и выгодно отличает его от других представителей человечества. В одном из балков в поселке буровиков у него нашлись удочки, спиннинги, сети и прочая снасть. Нашлись у него и маленькие рыбки для ловли на живца: по дороге мы остановились возле одного из термокарстовых озер, где Юра, пробежав по кустам достал штук десять ловушек, в которых уже томились мальки. Заодно он умудрился набрать пакет грибов. Удивляюсь, как это у него всегда все схвачено! Был у Юры и знакомый егерь из местных, живший в поселке Газ-Сале, что стоит на берегу реки Таз, впадающей в Обскую губу.
Вот так и вышло что накануне первого сентября мы выехали с Заполярного по дороге на Тазовский в абсолютно снаряженном по последнему слову бушменской техники УАЗике. Два моста – незаменимая вещь на грунтовых дорогах. Несмотря на то, что от постоянной дикой тряски в течении трех часов я слегка ошалел, доехали мы без происшествий и подкатили к дому егеря Коли, который в это время строил с другом баню...
Приехали мы удачно – ничего не скажешь. Два рыжеволосых и рыжебородых северянина – один небольшого роста и жилистый (Коля-егерь), а другой – настоящий богатырь, всамделишный Ермак (его почему-то тоже звали Коля) – достраивали баню. Баня стояла посредине небольшого болотца и к ней вели деревянные подмостки – ну вылитый ведьминский домик. «Уж не окунаться ли Коля собрался после баньки в этом болотце» - мелькнула вздорная мысль. Мы перездоровались и стали пить привезенное нами пиво, курить и объединенными усилиями достраивать баню, попутно договариваясь о завтрашней рыбалке.
- А не вопрос! - орал Коля, - У меня все уже готово, только мотор завести! Кстати я себе новый приобрел – Хонду! (Помните Харона из «Анабасиса»?, хе-хе…)
Примерно таким манером постройка бани плавно переместилась к Коле в дом – на кухню.
Место пива заступила студеная «Северка» - местная водка…
Очнулся я утром первого сентября. Точнее, был уже день. Меня разбудили вопли Колиной супруги, которая негодовала из-за того, что Коля не сдержал своего обещания проводить детей в школу, а вместо этого пробухал всю ночь с молодым инженером (это я) и проспал до двух часов дня. «Молодой инженер, из Москвы, в очках, а жрет как лошадь» - это про меня.
Томные вышли мы с Колей во двор, и, пока писали за сарайчиками, предавались воспоминаниям о прошедшей ночи:
-Да-аааа, - протянул Коля морщась от головной боли и рвотных позывов.
-Ваще-еее, бля - с безнадегой отозвался я, чувствуя себя не лучше.
Коля справедливо рассудил, что чем быстрее мы уедем на рыбалку, тем быстрее он избавится от праведного гнева жены. Да и потом, работа – лучшее лекарство от похмелья. Постанывая, мы собрались, погрузили все на Колину машину и поехали через продуктовый магазин к пристани. Вернее, это я так ее окрестил – там была просто вереница моторных лодок, привязанных к шестам, торчащим из воды. Никаких подмостков и деревянных настилов с трапами. Хорошо что у Юры нашлись для меня болотные сапоги моего размера (!). Пока суть да дело, похмелье немного отпустило – я ходил по колено в тазовской водичке и курил, а Коля трепался с рыбаками в сарайчике для складирования сетей и весел. Юра злился. Вообще, Коля нас задолбал своей общительностью: в сарайчике с рыбаками он накатил грамм эдак пятьсот и в нем пробудилась необыкновенная активность. На правах егеря, он останавливал каждый встречный транспорт, начинал орать, размахивать руками, изымал у людей ружья, спиннинги, потом бухал с ними и все возвращал обратно. Юра злился. Потому что уже темнело.
Наконец-таки мы вошли в нейтральные воды – где уже была одна только водная гладь на сколько хватает взгляда и Коле уже некого было терроризировать. Кроме нас с Юрой. Пьяный Коля – это нечто: всю дорогу он хвастался, орал боевые песни, от которых кровь стыла в жилах, смеялся над увещеваниями Юры и, естественно в итоге налетел на мель. «Плыли, плыли – вот и приплыли, скажем прямо – лучше б не плыли». Сели мы крепко. Это была длинная песчаная коса, тянувшаяся от входа в протоку. Юра плюнул, взял ружье и пошел стрелять уток, а мы с Колей разгружали лодку – перетаскивали вещи на берег. Несмотря на то, что по его словам последний раз он стрелял когда служил в Монголии много лет назад, утку Юра снял одним выстрелом с бедра. Джеймс Бонд, блин, кто бы сомневался… Лодку с мели еле сняли – часа полтора мудохались, зато хоть Коля немного пришел в себя.
Дальше все было относительно мирно – мы зашли в самую широкую протоку, пришвартовались, перетащили все вещи на берег и установили прожектор на генераторе, который тарахтел и выл как раненый носорог. Сложили костер. В темноте растянули сети выше по течению. Сели перекусить и выпить. Тут произошел казус: едва я достал пиво, как Юра из кармана куртки вынул сушеного леща. Коля заорал:
- Бля, ну и рыбаки! С кем я поехал?! На рыбалку, со своей рыбой! Вот долбоебы!
На это Юра ему резонно возразил:
- Интересно девки пляшут… Сам ты мудак – посмотри какую ты тушенку взял!
В банке, которую взял Коля из домашних запасов, оказалась консервированная корюшка.
- Ну и кто из нас троих с мудаками на рыбалку поехал? – сказал я, удобно устраиваясь в гнезде, которое себе соорудил из одеяла, телогрейки и походного рюкзака.
Наступила ночь. Эти двое детей природы, заправившись изрядно «Северкой», беззаботно дрыхли с одной стороны костра. А с другой стороны, там где спал я, до шести утра разворачивалась драма. Там шла моя напряженная борьба за выживание.
Было очень холодно. Кое-как, трясясь от мороза, я засыпал, натянув на себя все, что было в рюкзаке, завязав футболку на голове вместо шапки. Так я спал пару часов, просыпаясь понарошку каждые минут двадцать, чтобы подкинуть дров в костер. По берегам Таза не растет нормальных деревьев, из которых получаются нормальные дрова – все сплошь жалкие ветви чего-то вроде бузины или ивы, которые сгорают слишком быстро. Каждые два часа я просыпался по-серьезному - от того, что дрова кончались совсем и костер угасал, а вместе с ним уходила жизнь из моего тела. В ужасе я разгибал сначала совершенно окоченевшие пальцы на руках, потом саму руку, потом пальцы ног, ноги – и так постепенно все мое тело оживало и шло за дровами. Потом, сотрясаясь от холода, деревянными пальцами, из которых вываливались спички, я долго разжигал костер заново. Поворачивал к пламени заледеневшие части тела и отогревал их до совершеннейшего жара. Таких ходок за ночь я сделал три или четыре. Утром я махнул водки, а потом сварил себе в котелке божественный чай, в который высыпал два пакетика Колдрекса. Профилактика, блин.
Пока я сидел, курил и соображал что к чему, совершенно ошалевший от такой развеселой  ночи, я вспомнил, что где-то в четыре утра просыпался Коля и орал на весь берег, что у нас уплыла лодка... Почувствовав себя не очень комфортно, я посмотрел на своих безмятежно дрыхнущих проспиртованных товарищей и с замиранием сердца пошел к воде.
Лодки не было. Вернее она была, но четко на противоположном берегу. «Медведь переправился» - как потом ловко заметил Юра. По ходу мы вчера херовато пришвартовались с Юрой. Говорил же я, что надо к кустикам привязать. А Юра сказал чтоб я на берег лодку наполовину вытащил и сойдет.  Ну и хрень... Волей неволей я представил десятки ночей, подобных проведенной, ожидание спасателей, голод, людоедство и прочие возможные последствия этой катастрофы. Нет. Надо спасать аргонавтов. Но как? Так далеко закинуть спиннинг не представлялось возможным. Плот? Курам на смех. Вариант один – плыть. Я вспомнил как индейцы натирались жиром, когда отправлялись в ледяную воду. Да где я его вам тут найду этот сраный жир? Мы вон даже корюшку всю сожрали. Да даже если бы и не сожрали – я скорей съем Юру, чем натрусь корюшкой...

В общем, скрепя сердце,  я разделся догола, с диким воплем вошел в совершенно ледяную воду и стал, не переставая орать,  растираться ею и брызгать ее себе на плечи и грудь. Попутно напрягая мышцы и растирая их до покраснения. Через минут пять, когда судорожные вздохи и бешеные удары сердца немного стихли, я зашел по грудь, а потом и вовсе нырнул с головой. Бешено работая руками и ногами, я минут за семь доплыл кролем до противоположного берега, и, матерясь, пустился вприпрыжку по мягкому песочку, чтобы немного согреться. Потом я прыгнул в лодку, закурил найденную в бардачке сигарету и пошел на веслах к нашему берегу. На обрыве нашего берега уже сидел Коля с помятым лицом и орал мне: «Санька, бля! Ну, ты пиздец даешь! Ебаный в рот!» Когда я причалил, он протянул мне перо орлана: «Держи, за отвагу. А над греблей тебе надо еще поработать». Коля служил на морфлоте в северных водах.
А орланов я потом видел, когда пьяный Коля вечером того дня повез нас к омутам – ловить муксуна. На одном из берегов сидели, словно сгорбившиеся старухи, пять больших птиц. «У-у, ссуки» - сказал Коля и повел лодку прямо на них. Нехотя они расправили свои огромные крылья и лениво полетели над водой. Коля довольно заржал. Показал кто тут хозяин.
Холодная водица приятно расслабила. Я натянул шерстяные носки, штаны, надел свой тельник с начесом  и лежал под деревом, потягивая горячий чаек с Колдрексом. Юра с Колей пошли проверять сети и вернулись с целой охапкой здоровенных жирных щекуров, одного из которых мы тут же располосовали живьем, посыпали солью и съели под водку. Пока Юра шарился по берегу со спиннингом, мы с Колей сварганили знатную ушицу из привезенных овощей, щекура, всякой мелочи из сети и пойманной мною щуки. После истории с лодкой Коля снова меня зауважал  (накануне вечером наши отношения немного разладились, потому что мы чуть не подрались с ним из-за моего тельника - он говорил мне, что раз я на морфлоте не служил, то мне не положено, а я посылал его на хуй) и теперь занимал задушевными разговорами:
- Сань, у тебя невеста то есть?
А весной того года я познакомился с С., и, хотя мы тогда еще не встречались, я предпочел бы ее всем девушкам на свете и поэтому соврал:
- Есть, Коль.
- Хорошая баба то?
- Да лучше всех.
- Так держать! И все-таки я вас москвичей не люблю...
- Да мы вас – лимиту - тоже не очень.
Смеемся. Коля и вправду питал странную ненависть к Москве. Опрокинет в себя стопку и рассуждает:
- Глаза б мои эту Москву не видели. Вот скинул бы на нее кто-нибудь бомбу, как на японцев, я бы этому человеку руку бы пожал...
Вот так беззаботно и счастливо мы проводили время: ездили к омутам за муксунами, бродили по берегам с удочкой и спиннингом, готовили, ели, выпивали. Коля очень много спал. Как пресмыкающееся: совершит энергичный маневр – водки выпьет, или  закусит – и опять на боковую. И храпел при этом на всю округу.

Я нашел непонятные следы возле нашего бивака. Такие же были и на берегу. И еще какие-то. Юра сказал, что это песец. И еще медведь. Я выразил опасение по поводу последнего, но Юра сказал, что никакой медведь не страшен, потому что Коля как танк храпит и уже наверняка все животные в округе на стреме.
Когда стемнело, мы с Юрой пошли за дровами.
-Ты, Юра, как хочешь, но я прошлой ночью запарился с топором по зарослям шариться вместо того, чтобы спать. Поэтому, пока ты еще трезвый, пойдем-ка за дровами. Мы нашли довольно крупное дерево с подгнившим стволом и стали его пилить. А в небе было сияние. Правда, черно-белое. Я слышал, что бывает цветное. Но все равно очень красиво. И еще выпь кричала. Страшно так – как будто в ребенка вонзают нож. А Юра давай ее передразнивать и она словно ему отвечала. Продолжалось это минут пять, пока я Юру не обматерил. Итак, страшно: воздетые крючковатые лапы кустарника на фоне сияющего неба, плеск древней реки, звуки ночи (и Юра-долбоеб с выпью). Красота мистическая.
Я сетовал на пережитые ужасы минувшей ночи, а Коля говорит:
-Ты пройди метров пятьдесят в ту сторону, там балок старый будет заброшенный. Так вот в нем на полу дорнит лежит. Ты этот дорнит возьми и под спину подложи – он греет очень хорошо. Дорнит – это такое синтетическое полотно. Типа туристической пенки, только мягче. Было уже темно, и я, сделав себе факел из туго свернутой газеты, пошел к балку. Небольшой сарайчик с самодельной печкой – верно геологи построили. Захожу внутрь, а там весь пол белым дорнитом застлан и иссохшая ботва картофельная валяется. Наклонившись, я приподнял кусок полотнища, и, тут же чуть не выронил факел: из-под полотнища хлынули несметные полчища пауков, мокриц, каких-то жуков. Как в фильме ужасов. В страхе я выскочил из балка; факел плясал в трясущейся руке. Ну его к черту этот дорнит,  мы люди бывалые – и так переночуем.
Еще немного возбужденный после пережитого шока, я нарезал густых веток и выстелил себе ложе – чтоб хоть не так сильно мерзла спина. И хотя этой ночью я замерз пожалуй так же, как и прошлой, но в целом привыкание началось. Разжигание костра среди ночи и отогревание задубевших частей тела удавалось более изящно, да и дров я заготовил столько, что хватило почти до рассвета. Утром мрачный Юра зачем-то сообщил мне что всю ночь возле костра шарились лемминги. Я выматерился и пошел заваривать себе очередную порцию чая с Колдрексом под победный Колин храп.
Делать в протоке нам больше было нечего – наш с Юрой недельный отпуск подходил к концу, да и рыбы мы уже наловились от души самыми разнообразными  способами. Хотя поймали и не много, в общем-то... Стали собираться. Я, стоя по  колено в ледяной тазовской водичке, мыл голову заграничным шампунем, Юра с  Колей мрачно допивали остатки "Северки".
Домой мы плыли молча. Я зябко ежился на бьющем со всех сторон ветре,  натягивая афганскую шляпу поглубже, и гадая не схватил ли я себе воспаление  легких. А Юру с Колей видимо мутило со вчерашнего, потому Юра даже не хватался  как прежде за ружье при виде пролетающих уток.

Где-то на середине пути мы увидели чум, одиноко стоящий на песчаном  берегу и человека с собакой, машущего нам рукой. Будто сошедший с картинки  ненец в национальном костюме и здоровенная лайка. Мы причалили. Колю  вся округа знает - ненец немедлено принялся уговаривать нас поменять ему рыбу  на бензин. Пока он насыпал в лодку здоровенных щекуров, ездовая собака всячески  старалась вывести меня из себя: она напрыгивала на меня, легонько покусывала,  старалась отгрызть шнурки от моей прорезиненой куртки, мчалась по берегу,  вставала мне лапами на плечи и заглядывала в глаза. Сначала я попробовал  откупиться от нее и дал ей "ландринку" (Так Юра называл конфеты, которые он  всем раздавал по душевной доброте), указав на Колю со словами: "Заебала уже,  иди его донимай". Собака и впрямь принялась терзать Колю, но тот как-то  умудрился перевести стрелки на Юру, а тот, в свою, очередь, опять на меня. Тут  я не выдержал и применил единственный действенный метод общения со всяким живым  существом - от души съездил ей по морде. Собака обиделась и уползла к  хохочущему ненцу в ноги.
Покурив на дорожку, мы распрощались с ненцем и поплыли дальше. Не  прошло и пятнадцати минут как мы поравнялись со старенькой лодкой в которой  сидели еще два пьяных в дым ненца - беззубый постоянно улыбающийся старик и  молоденький паренек. Оказалось что это родственники того собаколюбивого ненца,  у которого мы меняли рыбу. У них кончился бензин, зато была водка. Поржавши над  находчивостью аборигенов, мы выделили им с барской руки немного бензина, а они  насыпали нам в лодку рыбы. Еще долго я смотрел на машущего нам и  выкрикивающего что-то на своем языке старика, пока он не скрылся вдали как и  эти замечательные дни нашей северной рыбалки...
А у Коли дома была и баня, и пиво с водкой, и неизменная рыба, и еще не  отошедшая от наших с Колей подвигов жена. А еще вкусная-превкусная картошка и  чудесные помидоры, которые Коля выращивал в ящиках с привозным грунтом - в  местном пылеватом песке ничего не вырастишь. А главное - там была настоящая  постель с подушками и теплым одеялом!

Обратная дорога на Заполярное ГНКМ. Снова наш УАЗик трясет и мы с Юрой уютно беседуем о всяком, поглядывая по сторонам на поблескивающие озерца,  унылые торфянники, белые пятна ягеля и маленькие деревца тундры. В кабине  хорошо, тепло: хочешь - кури, хочешь - не кури, да и разговор спокойный,  неторопливый, о простых, понятных нам с Юрой вещах. Вытянули УАЗиком по пути  застрявший джип - поговорили о никчемности иномарок супротив наших монстров.  Проехали очередную УКПГ - поговорили о том сколько в нашей стране много нефти и  о рабочих местах для всего окрестного люда. О всяком таком... Знаете ведь как  бывает - иной раз так хочется ничего не делать, сидеть тихонечко, курить, да  вести разные разговоры. Подобрали какого-то геодезиста по дороге. Спрашивает:  "Сколько денег я вам должен?" А Юра ему: "Деньги - что голуби - прилетели и  улетели...". На Севере все проще.