С праздником, дорогие мужчины и женщины! С праздником всех: кто служил в армии, кто будет служить, кто мечтает, но не может, кто косит от армии (всё равно поймают), кто ждёт из армии своих сыновей, братьев, мужей, любовников, женихов и просто соседей.  С Днём защитника Отечества, говорю я вам и наливаю бокал шампанского – благо, хоть красным числом додумались сделать  столь знаменательный день.

          Недавно один мой добрый приятель, посвятивший советско-российской армии четверть века своей насыщенной  (а в некоторых случаях и пересыщенной) необыкновенными историями жизни, поведал мне историю. Оговорюсь сразу: я в армии не служила, поэтому вся терминология на совести рассказчика. Хотя терминология здесь не так уж и важна. Судите сами: 

        «Осенью 1978 года, после окончания  ШМАСа (школы младших авиационных специалистов), что под Саратовым,  меня и ещё девятерых раздолбаев направили для дальнейшего прохождения службы в Воркуту, где располагалась одна из баз Дальней Авиации. В нашей роте насчитывалось более 120 человек, но почему-то на Север отправили именно нас. Хотя, если быть откровенным, каждый из нас догадывался что по чём. Добирались мы самостоятельно. Видимо, в нашей бывшей части кто-то из офицеров обладал неподдельным чувством юмора, поскольку командиром откомандированного отделения назначили Юру Перетяк, нашего же призыва, отличившегося тем, что ещё до принятия присяги нажрался в стельку и пытался объяснить старшине, что причиной его состояния явилось не употребление горячительных напитков, а усталость от ночных обязанностей дневального по роте.

            На «губу» курсантов школы в те времена практически не сажали. Инцидент замяли - не хотели портить показатели. Однако Перетяка заверили, что дальнейшая служба его будет проходить только вблизи полярного круга. Почему он возглавил нашу банду (значение этого слова станет понятным ниже), так и осталось секретом. Естественно, уже через полчаса после отбытия поезда на Москву наш новоявленный командир задавал многозначительный вопрос поочерёдно каждому из однополчан: «Ты эт… меня уважаешь?»  Юру, конечно, уважали все, и вскоре запасы предприимчивой проводницы иссякли. Зина, стараясь не испортить нам праздник, подключила коллег из соседних вагонов, в силу чего расстояние до Москвы значительно сократилось. Впрочем, как нам показалось,  расстояния не было вовсе. Сели в поезд, а на следующее утро вышли из него. Процесса передвижения никто и  не заметил, не считая может быть первых двух-трёх десятков километров.

            В Москве на Ярославском вокзале, ожидая поезд, мы договорились, что оставшиеся у каждого из нас деньги складываем в общий котёл. Наскребли около червонца. Избрали кассира и договорились: покупаем только продукты питания, поскольку нам предстояло совершить двухсуточный «марш-бросок» с пересадкой в Котласе. Как только сели в поезд, Перетяк почесал затылок и,  уперши взгляд в пол, спросил: «Пацаны, а чё водка – это не продукт, что ли?»

              Уж не знаю, какие аргументы использовал Юра в общении с проводником (на этот раз им оказался сутуловатый старичок), но на наши сбережения Перетяк умудрился купить три бутылки водки. Кто-то даже робко предположил, что командир какую-то сумму всё же заначил от подчинённых. Но поскольку доказательств этому не было, такая мерзопакостная версия скоро отпала. Не стану описывать подробности, но в Воркуту мы приехали действительно не как отделение солдат-срочников, а как настоящая банда каких-то труболётов-бомжей.  Перед отъездом из части нам выдали много вещей, которые у нас, естественно,  «похитили» в пути следования из Москвы в Воркуту. А похитили у нас и ботинки, и рубашки, и шинели, и даже парадную форму. Повезло Ване кировчанину – он каким-то непостижимым образом сумел сохранить шинель и «парадку».

                Встречающие нас на вокзале офицер и прапорщик от нашего облика едва не залились слезами. Но нам так показалось - вместо слёз воркутяне стали брызгать слюной.  Курсантская жизнь закончилась – Перетяк прямо с вокзала отправился на «губу», а нас одели в какие-то лохмотья, которые, по словам старшины, ещё вполне годились для выполнения наших дальнейших обязанностей. Даже за все последующие годы своей службы я не перелопатил столько снега, как за те первые две недели пребывания в тундре. Мы очистили даже те участки, где  не ступала нога не то что военнослужащего, но и давнего обезьяноподобного предка. Ещё немного и мы бы стали выковыривать из вечной мерзлоты лохматых мамонтов.  Но тут грянула какая-то комиссия из Москвы. Нам наконец-то выдали нормальное обмундирование – куртки на собачьем меху, рукавицы, шапки, валенки, хотя аэродромщикам были положены унты, но положенных, как известно… балуют несколько иным вниманием.

            Всё выше сказанное – это так сказать предисловие. А вот в то, что случилось дальше, верит не каждый, хотя это чистейшая правда.

              В аэродромной роте жил пёс по кличке Дембель. Лохматый, с отмороженными ушами,  чёрно-серый, но с белым орденом в виде четырёхконечной звезды на правой лопатке. Глаза у Дембеля были настолько умными и понимающими, что солдаты с ним разговаривали даже с бОльшим почтением, чем с прапорщиком  Ванечкиным, старшиной роты. Породы пёс был необыкновенной, в нём угадывались одновременно  черты и спаниеля, и немецкой овчарки, и какого-то терьера, и даже благородного дога.

            «Старики» ради прикола иногда  надевали на Дембеля солдатский ремень с прикреплённым к нему штык-ножом, отадавали команду «смирно», и бедный пёс, проявляя образец воинской дисциплины, вставал на задние лапы и замирал. Рекорд – три часа дежурства у тумбочки. Да и то, подвыпившие «авиаторы» отпустили пса только после того как, он, жалобно поскуливая,  наделал лужу. Но Дембель всё равно любил солдат, при приближении к бараку командиров всегда предупреждал своих кормильцев.

        А вот старшина Ванечкин неоднократно выгонял Дембеля на улицу, хотя в конце концов смирился с его пристутсвием, правда, договорившись с подчиненными, что пса никто из руководства видеть не будет. Но прапорщицкая натура всё же не позволяла Ванечкину пройти мимо добродушной собаки, чтобы лишний раз не пнуть его, не обозвать скотиной, не возмутиться неприятным запахом.  Не любил прапорщик животных. Не любил, и всё. Пёс, видимо, тайком тоже ненавидел Ванечкина, но никому в этом не признавался. Просто при появлении старшины, глаза у Дембеля становились грустными и он безропотно ретировался в сушилку – самое тёплое и уютное место в бараке.

          В роте с незапамятных времён прижилось  поверье: перед уходом на дембель солдат целовал всеобщего любимца в нос. И все верили в то, что, чем дольше длится поцелуй, тем больше бывшему солдату повезёт на гражданке. Ну, там, девку хорошую встретит, денег заработает, женится удачно и т.д.  Старшина посмеивался на дембелями, целующих собаку, называл придурками и идиотами. Иными словами, не верил Ванечкин во всю эту,  по его словам, муть, даже несмотря на то, что дембельнувшийся прошлой весной сержант Булгарин, прислал письмо с рассказом о том, как он  по дороге домой познакомился с прекрасной девушкой и даже уже женился на ней. И работу Булгарин нашёл солидную, и машину тёща подарила.

            «Херня всё это, - хмурясь бубнил прапорщик, - простое совпадение…» Но солдаты с тех пор ещё больше стали верить в чудодейственную силу Дембеля.

            Однажды ночью прапорщик, оставшись в роте, приказал дневальному разыскать Дембеля и привести его в каптёрку. Дневальный выполнил приказ. О чём там беседовал Ванечкин с псом, никому не известно, но вдруг среди ночи из каптёрки донёсся истошный крик. Дневальный бросился на помощь, но дверь в каптёрку была заперта. Пришлось поднимать каптёрщика Рашида. Вместе с Рашидом повскакивали с кроватей и другие солдаты.

            Господи боже мой! Когда распахнулась дверь, толпящиеся у двери увидели потрясающую картину – Ванечкин стоял на коленях перед Дембелем, а пёс крепко держал прапорщика за нос.

          - Отпусти, скотина! – мычал Ванечкин. – Отпусти, мразюка.

          Увидев на пороге Рашида, прапоршик взмолился:

            - Да помоги же, твою мать. Чего вылупился? Он же, сука, нос мне оторвёт.

            Присутствующие от хохота едва не попадали на пол. Спасли прапорщика только при помощи ведра воды. Ванечкин, конечно, придумал красивую легенду, что он, дескать, уронил авторучку и искал её под столом, а эта зверюга накинулась на него. Но рассказывать можно всё, что угодно. Солдаты знали, что их старшина дежурил в ту ночь последний раз. Через два дня, демобилизовавшись, Ванечкин с распухшим носом ехал в поезде Воркута-Москва…

            А Дембелю присвоили внеочередное звание и стали уважительно называть «Главкомом ВВС».