И вот настал этот момент которого то и ждал вроде недолго, а оказалось прошёл уже месяц. В который раз безжизненно лязгнул ключ по роботине и безразличный голос спросил фамилию, а пикавой зная эту фамилию сразу выдал и имя и очество, год рождения и статью. Все мои данные. Я слышал это сквозь дымку сна.
Жена как раз только уложила нашу полугодовалую дочурку спать и подошла ко мне, усталому избитому и израненному душой. И только с её губ должны были сорваться заветные слова, как долбанный, блятский ключ прервал один из немногих снов виденных мной в тюрьме.


Я неподвижно лежал на шконке не открывая глаз и не шевелясь. Кто-то тронул меня за плечо:
«Витяня тебя заказали…»
«Слышал» - безразлично ответил я, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Ничего. Совершенно ничего. Ни страха, ни волнения перед будущим. А ведь должно было бы что-то быть. Лагерь это же совершенно другая жизнь. Там снова придётся налаживать быт, привыкать к обстановке, узнавать людей. Но чем больше я слышал про лагерную жизнь, тем меньше мне хотелось этих людей узнавать. Единственное что могло радовать это то, что закончатся, наконец, эти обрыдлые стены, будет больше воздуха. Но, не радовало.
Абсолютное ничто. Душа как будто один сплошной натруженный мозоль.
Вдох-выдох. Открыл глаза. Сел на шконаре. Закурил. Посмотрел на окружение как на двухмерную картинку. Медленно перемещая взор. Люди, стены, решётки. Всё плоско, как фотография дочери на решке, рядом с моей шконкой. Дочь. Воспоминание о двухгодовалом лучике света во тьме моего существования привёл в чувство. Главное не забыть фотографию дочери.
Стал собираться.

На этап на лагерёвку заказали в шесть утра. Два часа на сборы. Затем роботина нехотя скрипнула несмазанными петлями. Никогда до этого не замечал, что она скрипит. Обычно она расклацывается. Но, когда уходишь из хаты насовсем где-то она обязательно скрипнет. Хоть немного, хоть самую малость, но она, сука обязательно скрипнет. И возможно ничего тебе этот скрип не скажет. А возможно ты поймёшь, что не всё так гладко в этой бесчувственной машине исполнения наказаний… Но какая к чёрту машина исполнения наказаний! У тебя новый виток в жизни, новая страница книги, новый поворот в дороге…
Вдох-выдох. Шесть шагов до открытой роботины. Первые шесть шагов в будущую неизвестность. Всего шесть шагов, мимо миражами проплывают лица. Такие же желтеющие сквозь светло-коричневый туман камеры, такие же безликие, как когда-то. Когда я казалось тысячелетие назад переступил порог хаты. Чьи-то руки жмут мою правую ладонь. Я вяло отвечаю на рукопожатия. Кто-то что-то говорит. Наверное как обычно, удачи, фарту, золотой свободы…
Ромка молча провожает. А в глазах тоска утраты. Ничего Ромка, всё путём! Сколько хороших людей и я вот так же провожал. Свидимся ли когда. Неизвестно…
Последний шаг и я переступаю через порог. За порогом Володя, вышел, чтобы не толпиться в хате. И контролёрша даже ничего и не сказала против…
Обнялись по-дружески. Он хлопнул меня по плечу. Ну бывай старик! Свидимся ещё. Он сказал это настолько уверенно, что у меня не появилось никаких сомнений. Свидимся обязательно, но в следующий раз только на воле.

Следующие пятнадцать, а может двадцать шагов. Не таких маленьких, какими привык тусоваться в хате, а нормальных человеческих шагов, какими я любил прогуляться в другой жизни. Подошвы моих туфлей мягкие, поэтому шёл я абсолютно бесшумно. И когда за спиной грохнула роботина, что-то как будто переключилось в голове. Да собственно ничего не переключалось. Просто весь мир привиделся мне этим коридором уходящим в бесконечность. В обоих концах коридора тупик с зарешеченным окном. Одно окно – рождение, другое – смерть. Но, по ту сторону после смерти чьё то рождение. Так же как по ту сторону рождения чья-то смерть. А по бокам этого хорошо освящённого коридора – камеры. В них люди обитают, изредка переходя из одной камеры в другую. Сильные - по своей воле. Послабей – по воле обстоятельств. Ну а совсем слабые - сидят в одной камере. Заходят от одной стенки с зарешеченным окном, выходят к другой.
Каждая камера в нашем мире это круг нашего общения. Семейный, деловой, дружеский. Общительные люди сидят в больших общих хатах. Необщительные – в переполненных тройниках. Всё наше бытиё разделено по тюремному. Режим поселения – детство, общий режим – юность, строгий – зрелость, усиленный – старость…

Я немного задержался возле безразлично раскрытой решётки «кипятка». Бывают гостеприимно раскрытые двери. Вот не знаю только - бывают ли двери распахнутые не гостеприимно? Но я увидел безразлично раскрытую решётку.
Вдох-выдох. Пошёл! В проёме двери ведущей на лестницу замелькали новые для меня лица. Этапники. С кем-то возможно мне ещё предстоит сдружиться. С кем-то наоборот. Но это там, в будущем. И я шагнул в это будущее не так как когда-то давным- давно, затравленно озираясь, а уверенно. Зная кто я есть и на что способен. Я шёл на встречу неизвестности с одной лишь тюремной фразой на устах – едем дальше, согласно купленных билетов…