Кто знает, что ждет нас?
Кто знает, что будет?
Не надо в грядущее взор погружать…
Гийом АППОЛИНЕР.

Ястреб неподвижно завис над просекой к западу от меня. За последние пять минут он, кажется, ни разу не шевельнул крыльями. Издевается, подумал я. Поймал восходящий поток и издевается надо мной.
Такого бездарного дня в лесу я не проводил с тех пор, как впервые взял в руки ружье. Двадцать патронов взял я с утра – остался всего один. А убил сороку да кукушку. Причем, если кукушку я принял за рябчика, то в личности сороки отнюдь не сомневался – палил в нее от полной безнадеги. Вот и вся добыча, плюс еще центнера полтора отборных еловых шишек. И плюс порванные болотники – это когда я (от большого ума) шваркнул дуплетом по зашуршавшей верхушке сосны, стоя на самом краю берегового ската.  От отдачи рыхлая земля  поползла  под сапогами,  и я катапультировался в дремучий бурелом под откосом. Кабы ангел-хранитель не развернул меня в полете вперед ногами, быть бы мне первой  крупной  дичью, убитой наповал на этой охоте. Меня воткнуло промеж двух гнилых стволов с таким оглушительным треском,  что все окрестные «мишени и цели» либо затаились наглухо, либо сейчас покидали свои угодья на полных парах и без оглядки. Даже  ворона, моя незадачливая мишень, и та отделалась, скотина, легким стрессом...

Катастрофа состоялась четверть часа назад. Я все еще не мог отдышаться, курил одну за одной едкие папиросы и прислушивался к внутренним своим ощущениям. Переломов, кажется, нет, но болело невыносимо – в правом боку болело, «в шагу», в ободранной шее…
Я еще раз взглянул в сторону просеки. Ястреб болтался на прежнем месте – живой укор, надменный и неподвижный. Он, несомненно, был очевидцем позора. И вот тут я разозлился окончательно.
- Ладно,  тварь небесная, теперь держись...- прошипел я, досылая в ствол последний патрон. - Хотя тебя и жрать нельзя...
Шансы на хороший выстрел были исчезающе малы. Птица парила в аккурат на фоне заходящего солнца,  и когда я поднял ружье,  на  мушке  вспыхнула искристая радуга, закрывая ястреба совершенно. Дробь, как я помнил, осталась бекасиная, седьмой номер, а до цели метров пятьдесят, да порядка тридцати по вертикали. Сумма квадратов катетов равна,  судорожно вспоминал я,  равна ... нет, не попаду. «Великая богиня, Диана – охотница, ты не послала мне нынче удачи, позволь хотя бы отомстить!», взмолился я мысленно и спустил курок.
Бабах! Приклад впился в многострадальное правое плечо, я бросил бесполезное ружье под ноги и принялся яростно протирать слезящиеся глаза. Зрение вернулось, и я увидел замечательное зрелище.

Ястреб падал. Очевидно, пробитый навылет, все в той же неподвижности он приближался к земле и, наконец, кувыркнулся в разлапистые ветки орешника на краю просеки. Я испустил ликующий клич, забросил ружье на плечо и рванул напролом сквозь топь, безуспешно пытаясь защитить руками лицо от бритвенно-жгучих прикосновений осоки. Жирные серые лягушки с гневным кваканьем разбегались из-под сапог. С маху перепрыгнув замшевую гнилую корягу, я выбрался на окраину просеки, и дело пошло легче.
Для чего нужна мне была тушка изувеченного ястреба? Ни для чего. Просто это был первый удачный выстрел после дня разочарований, и невозможно было отвести глаза от заветного орехового куста. Так что на лежащего ничком человека я едва не наступил, а если быть точнее – споткнулся об него.

Человек стонал. В растрепанных длинных волосах виднелась совсем свежая кровь, она неторопливо стекала по щеке в мох, и одна рубиновая капля тяжело раскачивалась на слипшейся в косичку пряди. Господи милосердный, подумал я с ужасом, ведь это я его так «угостил»! Вот тебе и удачный выстрел, вот и достойный конец этого проклятого дня… Но – как вообще я мог в него попасть? Стрелок я аховый, но ружье у меня бьет кучно, тому есть примеры – тот же ястреб, скажем, замертво свалился… С другой стороны, полсотни метров – расстояние приличное, некоторый разлет не исключен. Одна, две шальные дробинки могли попасть, конечно, но это же ерунда! Крохотный шарик на такой дистанции может ушибить, испугать может, заставить заорать… но этот даже не вскрикнул. Этот – лежит пластом, стонет, кровь… КУДА надо попасть, чтобы ТАК..?
Эти множественные мысли, как обычно, проносились где-то на втором плане, все это было пока не важно, главное было сейчас – что можно предпринять сразу и куда бежать потом, и я судорожно соображал, одновременно переворачивая пострадавшего на спину, к себе лицом. Лицо оказалось – как лицо, бледное, шелушащаяся неровная кожа, глаза закачены… багровая ссадина на лбу. Широкая, длинная – уходит под волосы, в середине рваный порез, по краям – царапины поменьше… Это не мог быть след от дробинки, дробь ранит не так. А слева от головы лежащего обнаружилось то, что ранит как раз так: мертвая, но еще крепкая деревяшка, торчащая из земли – не то полузакопанный сук, то ли высохший корень, с широким и острым обломанным краем. Следы крови на нем были видны невооруженным глазом. Так.

Признаться, первым чувством, нахлынувшим на меня, оказалось постыдное и буйное облегчение – не я! Возможно, конечно, он испугался выстрела, но это второй вопрос, главное – ничего непоправимого не произошло. Ну, шел человек, споткнулся, упал. Ударился. Ободрался. Бывает. Больно ударился и серьезно ободрался, но бывает со всяким. Со мной, например. Не далее чем четверть часа тому назад…
Я вытащил флягу. Граммов сто пятьдесят в ней еще сохранилось – не было у меня сегодня повода обстоятельно глотнуть на радостях,  и с горя тоже не успел… Весьма кстати. Я осторожно приподнял голову незнакомца и влил в вялый рот пару глотков. Незнакомец не капризничая проглотил коньяк, и глаза его, наконец, выплыли из-подо лба на положенное им место. Страшноватые, признаться, глаза – в багровых прожилках, глубоко запавшие, с прыгающей искрой безумия,  совершенно больные глаза. Он обшарил взглядом мое лицо миллиметр за миллиметром, будто запоминая. Потом внезапно разразился лающим кашлем. Минуту, две он сипел и хрипел, так что я решился легонько хлопнуть его промеж лопаток. 
- Кх...де я?  - задыхающийся шепот.
- Пока еще здесь. На этом свете. Ты споткнулся и хорошо треснулся головой. Терпи,  земляк, все будет нормально...
Я неважный физиономист, но «земляка» интересовало явно не это. Он молча и пристально смотрел в мои глаза – ждал, когда я скажу важное для него. Похоже на полную потерю ориентации – видать, крепко треснулся. Ладно.
- Там – Глухое, километра четыре лесом,- я махнул рукой за спину, потом указал на закат и добавил зачем-то: - А там Вологда, сто двадцать кэмэ...
Эта нехитрая информация обрадовала незнакомца чрезвычайно. У него даже глаза заблестели, он попытался приподнялся немного,  вцепившись мне в колено, но пальцы соскользнули.
- Число сегодня – какое?
- Двадцать третье,- ответил я и улыбнулся. – Сентября. Страна Россия, планета Земля. Глотнешь еще?
Увы, моя улыбка канула втуне, потому что незнакомец немедленно спросил – какой год. Он не шутил. Я ответил – автоматически, потому как совсем перестал понимать происходящее. И тут он мне выдал.
Это можно было бы назвать торжественной речью, вот только обращена она была не ко мне. Она изобиловала наукообразными терминами, это была каша, из которой время от времени всплывали разнообразные «плотности потока», «пространственные калибровки» и тому подобное, смутно знакомое, но никак не относящееся к нашей встрече – на продуваемой осенним ветром просеке, за сотни миль от цивилизации. Часто поминались разнообразные «точки» - кризисные точки, узловые точки, реперные (кажется) точки… Остальное было еще хуже. Вероятно, найденыш мой все-таки бредил. Он откинулся в изнеможении на сырой мох и блаженно прикрыл глаза, он улыбался какой-то дикой полуулыбкой и бормотал, бормотал, бормотал…
Он был странный. Длинные волнистые волосы в недалеком прошлом явно были аккуратно подстрижены, окрашены и даже, кажется, завиты. В правом ухе у него болталась клипса,  серебристая продолговатая бочечка. Так вот, на ней были две маленькие лампочки. Красная периодически вспыхивала, вторая, прозрачная, бездействовала. Вологодчина, глухомань, дичь. И финтифлюшки в правом ушке... Откуда он здесь взялся, такой красивый? Хотя ладно, это нас не касается. Пока…
А вот клипса меня заинтриговала. Разглядывая ее, я не сразу заметил, что бормотание стихло. Потерпевший тоже разглядывал меня. У него было необычное выражение лица – смесь предвкушения с недоверием на грани разочарования. Так иногда смотрит на хозяина собака, когда тот достает из холодильника кость – неправдоподобно большую, мясистую, и неизвестно еще, в чьей миске она окажется…
И вдруг он назвал мое имя и фамилию.
В абсурдистской пьесе наступает порой момент, когда абсурд делается нормой. Я вежливо кивнул: вы не ошиблись, сударь, а с кем, простите, имею честь..? Незнакомец всхлипнул, взял мою руку в свои и прошептал:
- Это действительно ты... здравствуй, предок мой!
На этом его силы кончились. Руки соскользнули, он снова закатил глаза и повалился резко назад, так что я едва успел его подхватить.  Первый акт в театре абсурда закончился. Наступил антракт.
Ну что ж, потерянно думал я, попробуем подвести итоги? Молодой человек явно городской внешности. По-видимому, хорошо образован. Половая ориентация сомнительная. Меня знает, величает «предком». Свалился на мою голову посреди глухого леса – не иначе, с неба. И это не фигура речи – чтобы так оцарапать себе макушку, споткнуться мало, нужно упасть вниз головой. Вон, кстати, цепочка моих следов – глубокие вмятины во мху, медленно заполняющиеся холодной болотной жижей. И это, господа присяжные, ЕДИНСТВЕННЫЕ следы в районе происшествия. Потерпевший следов не оставил. У меня вон сапоги в грязи по это самое, выше голенища… А у потерпевшего?
Сапог у потерпевшего не оказалось. Были валенки – из тонкого белого войлока, они плотно сидели на ноге, как модельный сапожок,  и украшены были цветной вышивкой. Чистые и сухие сувенирные валенки. А то, что на первый взгляд я принял за штормовку, оказалось шубой. Короткий и очень плотный мех, надо думать, синтетика – зрительно он создавал впечатление бездонной глубины. Я сунулся под шубу в надежде обнаружить документы – и увидел пурпурное трико под горло. Оно обтягивало тощие ребра, будто вторая кожа.

Помнится, я был нечеловечески спокоен. Сейчас ты не будешь ни о чем рассуждать, сказал я себе. Сейчас ты взвалишь этого бедолагу на плечо и попрешь его в деревню. Будет нелегко, но ты справишься, сказал я себе. Там ты сдашь его на попечение какой-нибудь местной бабке-ёжке, ворожее, пусть травяной отвар состряпает... А потом ты пойдешь по грунтовке и выйдешь на бетонку. Потом пойдешь по бетонке, и может быть, тебе попадется попутка. Хотя, скорее всего, не попадется. И рано или поздно ты, голубчик, притопаешь в райцентр. Где есть и райбольница, и телефон, и прочие блага цивилизации. Включая, кстати, милицию…
И все это время ты будешь нечеловечески спокоен, сказал я себе. Как сейчас. И попутный ветер будет дуть тебе в спину. Как сейчас. Ты будешь спокоен, даже когда полностью стемнеет и упадет непроницаемый, вязкий ночной туман. Даже если в тумане будут плясать ведьмы и лешие. Даже если всю дорогу ты будешь слышать за спиной чавканье чьих-то шагов. Как сейчас…
В правую почку мне уперлось нечто твердое, железное.
- Брось ствол, падло.
Я так и поступил.
- Медленно вставай и повернись так, чтобы я видел твои лапы.
Я медленно встал и повернулся. 
Детина был выше меня на голову – ручищи, ножищи, бородища. Чудовищного размера кирзовые говнодавы и брезентовая плащ-палатка – в обтяжку. Тяжеленная одноствольная «тулка» теперь смотрела в землю. Она была лишней – этот детина ни хрена, надо понимать, в этой жизни не боялся, а кильками вроде меня он пиво закусывал. На голове его сидела неопределенного оттенка фуражка с неопределенной же кокардой. Егерь. Или лесник. Охотник за браконьерами, хозяин здешних мест. Суровый и нелицеприятный…
- Рассказывай, - потребовал он сурово.
Объективно рассуждая, он был прав. Для стороннего наблюдателя ситуация выглядела крайне сомнительно. Небритый мужик с ружьем в лесной глуши обшаривает – или раздевает – раненую, судя по всему, женщину. Необходимо разоружить, потом допросить, далее по обстоятельствам. Безупречная логика. Только вот мне не хотелось быть отведенным куда следует, а то и – для пущей сохранности – быть оглушенным прикладом «тулки». Нужно было срочно переводить ситуацию в плоскость доверия, доброжелательности и взаимовыручки…
Я дружелюбно улыбнулся и развел руками:
- Я наткнулся на этого типа десять минут назад. В том же виде, что и сейчас. Документов у него нет. Я только хотел…
- А у тебя документы – есть?
Медленно, левой рукой я достал из-за пазухи всю пачку – паспорт, лицензию и разрешение на ружье, протянул их егерю. Паспорт он изучал до неприличия долго, зато потом проворчал враз смягчившимся голосом:
- Москвич, стало быть…
Видимо, то, что я оказался москвичом, сняло с меня большую часть подозрений: за семь верст киселя хлебать и т.д. Егерь тем временем осматривал лежащего. Кровь у того уже свернулась, дышал он ровно, но пока еще пребывал «по ту сторону действительности». Заглянул, как и я, под шубу, и выпрямился с несколько обалдевшим лицом. Оглянулся по сторонам – обалдение усилилось. Я счел нужным пояснить:
- Знаю не больше вашего. И вижу его первый раз в жизни…
- Слушай, что здесь вообще произошло?  - кругообразно  повел рукой егерь.
…Не знаю, как я не заметил этого сразу. Вероятно, сначала этого просто не было. Мы оба стояли возле лежащего, а вокруг нас, в радиусе метров примерно трех, могучая осока,  еще недавно – готов в этом поклясться – свежая и сочная, претерпевала загадочную метаморфозу. Кончики жутких стреловидных листьев стремительно желтели и закручивались в кольца, будто обожженные тепловым ударом. Высоченный стебель борщевика оказался, по-видимому, на самой границе круга, и невидимый огонь прошелся точно посередине его. Дальняя от нас часть стебля невозмутимо покачивала мясистыми бордово-зелеными лапами, а с внутренней стороны листья сморщились и побурели. На наших глазах один отвалился и с сухим шелестом спланировал по ветру. Это было страшно. Это было необъяснимо. Этот полуобожженный  куст не укладывался в сознании, он вызывал леденящий ужас. При том, что мы стоим в самом центре…
Должно быть, вид мой был жалок и нехорош, потому что лесник произнес быстро:
- Может, взорвалось у него чего, порох там или шашка сигнальная, как думаешь? Хотя нет, непохоже… Может, молния ударила?
- Это при ясном-то небе..?, - выдавил я обморочным голосом. Будь на небе хоть одна тучка, я согласился бы на молнию.
- Бывают такие молнии, шаровые называются. Без грозы бывают. Летает где попало, потом как е…..

Добрый лесной житель явно хотел меня утешить, его басистая матерщина была – островок реальности в свихнувшемся мире. И я согласился на шаровую молнию. Смеркалось все быстрее, и надо же было, наконец, куда-нибудь нести раненого… Егерь вручил мне свою «тулку», взял найденыша на руки и зашагал по просеке вправо, на закат. Я не стал спрашивать, куда, спросил только, как у него обстоит дело с транспортом. С транспортом дело обстояло хреново, но зато имелась радиосвязь с районом. В порванном болотнике отвратительно хлюпала вода, нога закоченела, ветер все сильнее завывал в верхушках сосен, и где-то в отдалении обреченно и тоскливо каркала недобитая мною ворона.

Продолжение следует