Тело – чугун, и матрас продавлен. От накопившихся вопросов и противоречивых на них ответов, разрывающих живот в клочья, не скрыться. Не спастись. Ни эмбриону, поджимающему колени к подбородку в попытке зажать зияющую рану, убаюкать ее, ни Христу, ушедшему ввысь с ровной спиной и раскинутыми руками. И сколько не вызывай перед глазами привычную черноту, внутренний взор застилает красным – гангренозные мысли лопаются кровавыми пузырьками.

Сколько еще? Сколько еще осталось мне и тому парню, прежде чем мир полетит в тартарары? Прежде чем тщательно утрамбованные разочарования вкупе с глухим раздражением прорвутся наружу. И мы начнем крушить. Чем станет совесть? Вектором агрессии, которую ты не в силах более сдерживать.

Кто-то прочертит его к себе. И когда в его квартире не останется ни единого предмета, поддающегося идентификации, и пол будет усыпан осколками пластика, стекла и метала, он станет с упорством одержимого ебошить головой о бетонную стену. Не думаю, что он будет одинок. Не думаю, что он сможет остановиться. Ибо вся эта музыка глухих ударов была затеяна ради финального «кранк», возвращающего былую гармонию.

Пока еще… Пока еще мы смотрим на полотна Босха, прицокиваем языком от зависти к гению старого шизофреника, не понимая, что картины его срисованы с натуры. И лишь некоторые из нас, которым случалось обдолбиться до черных провалов в голове, знают правду. А сосед сверху включает свой перфоратор и вгрызается им в серый бетон стены, вгрызается в серое вещество твоего мозга. И ты с бейсбольной битой в руках мысленно поднимаешься к нему – на один уровень вверх – и жмешь кнопку звонка. Напрасно этот мудак открыл тебе дверь…

Пока еще нас умиляют дети, умиляют чистотой и непосредственностью, умиляют до влажных глаз и теплой волны возле сердца. Но нам все чаще хочется убить их родителей. Убить за то, во что они превратят своих детей через несколько лет. А ты сидишь в кафешке и смотришь на маленькую красивую женщину. Пока еще ты видишь в ней тусклые отблески человечества, а не двуногое существо с анатомическими особенностями, позволяющими дать свободный ток агрессии. Но твои руки уже выдают тебя. Они чуть подрагивают от внезапно накатившего желания: намотать ее волосы на кулак и жахнуть тупой головой об столешницу, вдавить это лицо в фарфоровое крошево разлетевшейся посуды.

Мы катимся по наклонной. Скорость все выше, и угол наклона возрастает. Сколько еще? Сколько еще осталось мне и тому парню до дна? Не знаю. Никто еще не измерил дно, которое есть человек.

Однажды ты проснешься с улыбкой на губах. Тебя разбудит вкрадчивый голос любимой мамочки. Она прошепчет тебе в ухо: «Сиспилакопа, бэйба…» Ты встанешь с постели, сделаешь зарядку и почистишь зубы. И все, что тебе останется – выбрать свой вектор.