Погромыхивая и трясясь на стыках всем своим тщедушным тельцем, общий вагон, влекомый столь же убогим паровозом, наконец-то достиг места назначения. Столица!

Подтянув кургузые штанишки и перекинув через плечо котомку, полную домашней снеди, я начала продираться сквозь вонючее нутро вагона. Словно в смутные времена гражданской войны, народ набился плотно и стоял за оборону выхода насмерть. Но десять лет баскетбола и джиу-джитсу в полутемном спортзале сельской школы явили свои перезрелые плоды именно в эту минуту! В два рывка преодолев коридор и тамбур (врата и чистилище соответственно), я оказалась непосредственно в аду Курского вокзала. Бесы с пропитыми отекшими харями и пузатые архангелы в серых казенных одеждах с красным кантиком стали свидетелями моего первого шага в преисподнюю.

Отчаянно прижав к груди нехитрый скарб, поминутно озираясь и ежась, выпучив глаза, я устремилась в недра метрополитена. Впервые в жизни! Путь мой лежал на юго-запад. В том загадочном краю находился университет, печально знаменитый многоцветьем наций и пороков со всего земного шара, мирно уживавшихся под его гостеприимной крышей.

Идеология этого уникального учебного заведения состояла в насильственном продвижении в инертные студенческие массы идей дружбы между народами, и в тоталитарном режиме всеобщего братства, любви и уважения. Справочник для поступающих в РУДН, попавший мне в руки еще в школе, кишел разноцветными фотографиями не менее разноцветных улыбчивых ребят и россказнями о безграничных возможностях, что дает диплом Лумумбы. Для меня написанное в жидкой брошюрке для абитуриентов раз и навсегда обрело сакральный смысл.

- Иии, ухади-ме, вы не иметь права-ме бить здеси абищижития, э? – тощий комендант-казах (дружба народов в действии) яростно швырнул обратно мои документы. Бумаги разлетелись по полу, а по ним, топча и пачкая листы немытыми пятками, в кабинет сурового коменданта уже ломилось разноцветное гомонящее стадо таких же бездомных, как и я, бедолаг. Кто-то поскользнулся на моем паспорте… Все попытки разжалобить всемогущего коменданта разбивались о глухую стену непонимания.

- Моя вам говорила-ме, не ходити мне кабинета, эээ, комната нет пусто-ма, - читал он заученную мантру монотонным голосом акына, периодически срываясь на крик. От крика и без того крохотные глазки могли бы потеряться на его широком, плоском, как блин, лице, если бы не два черных уголька зрачков, злобно сверкавших из-под густого навеса бровей.

Мурзада Наханбетович Тримашев. Король душевых и бог бараков. Хранитель ключей и блюститель нравственности в этом насквозь безнравственном вместилище интернационального греха. В мире Мурзады царила жесткая иезуитская иерархия, взращенная поколениями комендантов-казахов, отполировавших дочерна своими задницами колченогий комендантский трон.  Белым Человеком в этом питомнике был представитель избранной нации. Нации Мурзады. Чуть ниже в пищевой цепочке располагались прочие малые народы РФ, а также выходцы с Крайнего севера и приравненных к нему территорий. Прочие скитальцы всех цветов радуги были обречены на безрадостное существование где придется. В дело шли подсобки, прачечные и помещения под лестницей в пентхаузах казахов. Привычные к нерешенности квартирного вопроса уроженцы стран четвертого мира не гнушались коробками из-под бытовой техники, закупаемой охочими до новинок прогресса казахами в немыслимом количестве…
Не стану утомлять читателя описанием ухищрений, предпринятых для получения вожделенного ордера на вселение. Скажу одно: да, я его добыла.

Путь к моему пристанищу пролегал через фойе с его террариумом, вооруженными чоповцами, охранявшими подступы к лифту, и нигерийскими пушерами; через полутемные кухни, наполненные запахами, которые могли происходить от чего угодно, только не от готовящейся еды; через мрачные коридоры, наполненные влажными облаками пара, стлавшимися вдоль ободранных дверей… Полуголые заросшие ворсом тела, обмотанные полотенцами, выныривали из пара и тут же исчезали, сверкнув зубами и белками глаз.
Дверь  под номером 13. Мой новый дом.
Три пары узких хакасских глаз взметнулись от миски с вареным мясом и уставились на меня. Три пары рук застыли в воздухе, не донеся куски до раскрытых ртов. На клеенку с кончиков пальцев с глухим стуком капал жир. В этом мире бараньего сала, кривых волосатых ножек и горлового пения мне явно не было места. Меня охватил ужас от мысли, что здесь придется провести лучшие пять лет моей жизни…

А через неделю меня перевели в комнату к неграм. Они играли на тамтамах, заклинали дождь и тыкали иголками в кукол Вуду. Баранину они не кушали - они кушали людей. Но об этом – в следующей истории.